Презентация по литературе "1917 год в русской литературе". Октябрьская революция и судьбы русской литературы Произведения о февральской революции 1917 года

Октябрьская революция по-разному была воспринята деятелями культуры и искусства. Для многих она была величайшим событием века. Для других - и среди них оказалась значительная часть старой интеллигенции - большевистский переворот был трагедией, ведущей к гибели России.

Первыми откликнулись поэты. Пролетарские поэты выступили с гимнами в честь революции, оценивая её как праздник раскрепощения (В. Кириллов). Концепция переустройства мира оправдывала жестокость. Пафос переделки мира был внутренне близок футуристам, но само содержание переделки воспринималось мим по-разному (от мечты о гармонии и всеобщем братстве до стремления уничтожить порядок в жизни и грамматике). Крестьянские поэты первыми высказали тревогу по поводу отношения революции к человеку (Н.Клюев). Клычков предсказал перспективы озверения. Маяковский пытался удержаться на патетической волне. В стихах Ахматовой и Гиппиус звучала тема грабежа, разбоя. Гибель свободы. Блок увидел в революции то высокое, жертвенное и чистое, что было ему близко. Он не идеализировал народную стихию, видел её разрушающую силу, но пока принимал. Волошин видел трагедию кровавой революции, противостояние внутри нации, отказывался выбирать между белыми и красными.

Добровольные и вынужденные эмигранты обвиняли большевиков в гибели России. Разрыв с Родиной осознавался как личная трагедия (А.Ремизов)

В публицистике часто звучала непримиримость с жестокостью, с репрессиями, бессудными расстрелами. «Несвоевременные мысли» Горького, письма Короленко Луначарскому. Несовмещение политики и нравственности, кровавые пути борьбы с инакомыслием.

Попытки сатирического изображения достижений революционного порядка (Замятин, Эренбург, Аверченко).

Особенности концепции личности, представление о героях времени. Увеличение изображения масс, утверждение коллективизма. Отказ от я в пользу мы. Герой был не сам по себе, а представитель. Нежизненность персонажей дала толчок к выдвижению лозунга «За живого человека!» В героях ранней советской прозы подчёркивалась жертвенность, способность отказаться от личного Ю.Либединский «Неделя». Д.Фурманов «Чапаев» (стихийное, необузданное в Чапаеве всё больше подчиняется сознанию, идее). Эталонное произведение о рабочем классе Ф. Гладков «Цемент». Чрезмерная идеологизация, хоть и привлекательный герой.

Герой-интеллигент. Либо принимал революцию, либо оказывался человеком несостоявшейся судьбы. В «Городах и годах» Федин рукой Курта Вана убивает Андрея Старцова, т.к. тот способен на предательство. В «Братьях» композитор Никита Карев в конце пишет революционную музыку.

А.Фадеев выполнил заказ времени. Преодолев физическую слабость Левинсон обретает силу для служения идее. В противостоянии Морозки и Мечика показано превосходство рабочего человека над интеллигентом.

Интеллигенты – чаще всего враги новой жизни. Тревога по пводу мироощущения нового человека.

Среди прозы 20-х выделяются герои Зощенко и Романова. Множество мелких людей, малообразованных, бескультурных. Именно маленькие люди с энтузиазмом отнеслись к разрушению плохого старого и построению хорошего нового. Они погружены в быт.

Платонов увидел задумавшегося сокровенного человека, пытающегося понять смысл жизни, труда, смерти. Всеволод Иванов изображал человека массы.

Характер конфликтов. Борьба старого и нового миров. К НЭПу – период осмысления противоречий между идеалом и реальной жизнью. Багрицкий, Асеев, Маяковский. Им казалось, что обыватели становятся хозяевами жизни. Заболоцкий (жрущий обыватель). Бабель «Конармия». «Железный поток» Серафимовича – преодоление стихийности в пользу сознательного участия в революции.

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПОСЛЕ 1917 ГОДА
Первые бурные годы после 1917, когда в соответствии с новыми социальными силами, высвобожденными свержением самодержавия, появились многочисленные противоборствующие литературные группы, были единственным революционным периодом развития искусства в Советском Союзе. Борьба в основном развертывалась между теми, кто примыкал к великой литературной традиции реализма 19 в., и глашатаями новой пролетарской культуры. Новаторство особенно приветствовалось в поэзии, исконной провозвестнице революции. Футуристическая поэзия В.В.Маяковского (1893-1930) и его последователей, вдохновлявшаяся "социальным заказом", т.е. повседневной классовой борьбой, представляла собой полнейший разрыв с традицией. Некоторые писатели приспосабливали к новым темам прежние выразительные средства. Так, например, крестьянский поэт С.А.Есенин (1895-1925) традиционным лирическим слогом воспевал новую жизнь, которая ожидалась в деревне при советской власти.
Некоторые произведения послереволюционной прозы создавались в духе реализма 19 в. В большинстве описывалась кровопролитная Гражданская война 1918-1920 - тому примером убийственные картины общественного упадка во время всеобщей распри в романе Б.А.Пильняка Голый год (1922). Подобными же примерами могут служить рассказы о красном казацком воинстве в Конармии (1926) И.Э.Бабеля или запоминающийся образ Левинсона, героя романа А.А.Фадеева Разгром (1927).
Преобладающей темой в ранней прозе "попутчиков революции", по выражению Л.Троцкого, была трагическая борьба между тягой к новому и приверженностью к старому, всегдашнее последствие гражданской войны. Этот конфликт выявляется в двух ранних романах К.А.Федина (1892-1977) - Города и годы (1924) и Братья (1928), а также у Л.М.Леонова в романах Барсуки (1925) и Вор (1928), психологический реализм которых свидетельствует о влиянии Достоевского. Связь с писателями прошлого еще сильнее чувствуется в монументальной трилогии А.Н.Толстого Хождение по мукам (1922-1941), изображающей дореволюционную, революционную и послереволюционную Россию.
В условиях отсутствия политической цензуры в первые годы советской власти многое позволялось писателям-сатирикам, которые всячески осмеивали новый режим, как, например, Ю.К.Олеша в изощренной политической сатире Зависть (1927) или В.П.Катаев в повести Растратчики (1926), превосходном изображении простодушного мошенничества двух советских чиновников; а также крупнейший сатирик советской эпохи М.М.Зощенко в своих многочисленных едких и грустных рассказах.
Коммунистическая партия принялась за официальное регламентирование литературы с началом первого пятилетнего плана (1928-1932); ей усиленно способствовала Российская ассоциация пролетарских писателей (РАПП). В результате появилось неимоверное количество производственной прозы, поэзии и драматургии, почти никогда не поднимавшейся над уровнем монотонной пропаганды или репортажа. Это нашествие предвосхищали романы Ф.В.Гладкова, чье наиболее популярное творение Цемент (1925) описывало героический труд восстановления полуразрушенного завода. Из прозы заслуживают упоминания роман Пильняка о строительстве огромной плотины, меняющей течение Москвы-реки, Волга впадает в Каспийское море (1930), где странным образом выказано больше симпатии к прежним, нежели к новым строителям; две книги Леонова Соть (1930) и Скутаревский (1933), которые, подобно тогдашним бесчисленным производственным романам, перегружены избыточными техническими подробностями, но в обрисовке характеров все же заметен обычный леоновский интерес к "внутреннему человеку" и его духовной жизни; и Время, вперед! (1932) Катаева, где рассказ о социалистическом соревновании изготовителей цемента не лишен юмора и занимательности. От множества романов о коллективизации далеко отстоит Поднятая целина (1932) М.А.Шолохова, быть может потому, что его главный герой Давыдов - глубокий образ, наделенный человеческим обаянием и ничуть не похожий на схематические образы производственной прозы.
Укрепление Сталиным своей диктаторской власти в начале 1930-х годов предопределило полное подчинение литературы и искусства. В 1932 Центральный Комитет распорядился распустить все литературные объединения и основать единый общенациональный Союз советских писателей, который и был через два года учрежден на Первом Всесоюзном съезде советских писателей.
Однако, учитывая надобности международной агитации 1930-х годов в духе Народного фронта, по отношению к наиболее талантливым писателям проявлялась некоторая терпимость. Так, например, хотя главные персонажи превосходного романа Федина Похищение Европы (1933-1935) и стремятся быть на высоте партийных задач, они все же не могут скрыть своего отрицательного отношения к некоторым особо нелепым установкам; герой-коммунист Курилов в романе Леонова Дорога на океан (1935) печально размышляет в конце повествования, как много он упустил в жизни, целиком посвятив ее жертвенному служению партии. Произведением, вполне соответствовавшим официальным указаниям, был автобиографический роман Н.А.Островского Как закалялась сталь (1934), который имел огромный успех. Его герой Павел Корчагин стал образцом "положительного героя", или "нового советского человека", но характеру его не хватает достоверности, так как мир, в котором он живет и борется, имеет неестественную черно-белую окраску.
В этот период Шолохов завершил великий роман Тихий Дон (1928-1940), который был признан классическим произведением советской литературы и удостоен Нобелевской премии 1965. Это широкая эпическая панорама событий войны, революции и братоубийственных раздоров, завершающихся покорением казаков Красной Армией.
Социалистические реалисты наплодили множество лишенных драматизма пьес о современной советской действительности. Значительно лучше других Аристократы (1934) Н.Ф.Погодина на материале строительства Беломорско-Балтийского канала силами заключенных и его же две пьесы о Ленине: Человек с ружьем (1937) и Кремлевские куранты (1941); Далекое (1935) А.Н.Афиногенова, пьеса скорее чеховская, нежели образчик социалистического реализма; превосходна драма Леонова Половчанские сады (1938), где идеологическая установка подчинена задаче психологического раскрытия образа.
Из всех жанров поэзия труднее всего поддается регламентации, и среди массы стихотворной продукции 1930-х годов, опубликованной такими ведущими советскими поэтами, как Н.С.Тихонов, С.П.Щипачев, А.А.Прокофьев, М.А.Светлов, А.А.Сурков, С.И.Кирсанов, М.В.Исаковский, Н.Н.Асеев и А.Т.Твардовский, единственное существенное произведение, сохранившее, как представляется, художественную ценность, - Страна Муравия (1936) Твардовского, длинная поэма, герой которой, типичный крестьянин Никита Моргунок, после многих злоключений вступает в колхоз. Здесь социалистический реализм делу никак не мешает; умело сплавленный с логикой событий, он как бы способствует их художественному правдоподобию. Несколько сборников Б.Л.Пастернака (1890-1960) были опубликованы в 1930-х годах, но содержали они по большей части его давние стихотворения. С 1937 Пастернак стал отдавать предпочтение стихотворным переводам, а сам писал все меньше.
Во время сталинских репрессий во второй половине 1930-х годов многие писатели были арестованы - некоторых расстреляли, другие провели долгие годы в лагерях. После смерти Сталина кое-кто из исчезнувших был посмертно реабилитирован, подобно Пильняку или замечательному поэту О.Э.Мандельштаму; а тем, кто был отлучен от литературы, как А.А.Ахматова, было вновь дозволено печататься. Многие писатели сталинской эпохи, стремясь избежать опасностей современной тематики, занялись сочинением исторических романов и пьес. Обращение к истории внезапно стало популярным на подъеме национализма, который партия поощряла перед лицом возрастающей угрозы войны. Внимание часто привлекают ключевые моменты славного воинского прошлого, как в Севастопольской страде (1937-1939) С.Н.Сергеева-Ценского, волнующем повествовании о русском героизме во время осады Севастополя в Крымскую войну. Лучшим из исторических романов того времени был Петр I (1929-1945) А.Н.Толстого.
Сразу же после немецкого вторжения в 1941 литература была мобилизована на поддержку воюющей страны, и до 1945 почти всякое печатное слово так или иначе способствовало защите отечества. Творчество тех лет было по большей части недолговечным, но некоторые произведения талантливых писателей обладали выдающимися художественными достоинствами. Пастернак, К.М.Симонов и О.Ф.Берггольц создали прекрасные образцы лирики. Было опубликовано несколько впечатляющих повествовательных поэм о войне, в числе которых Киров с нами (1941) Тихонова, Зоя (1942) М.И.Алигер, Пулковский меридиан (1943) В.М.Инбер и Василий Теркин (1941-1945) Твардовского - образ русского солдата, ставший почти легендарным. Быть может, наиболее примечательными произведениями тогдашней художественной прозы являются Дни и ночи (1944) Симонова, Взятие Великошумска (1944) Леонова, Сын полка (1945) Катаева и Молодая гвардия (1945) Фадеева. Среди удостоившихся особого успеха пьес военного времени - Фронт (1942) А.Е.Корнейчука, где обличалась некомпетентность советских генералов старой закалки; Русские люди (1943) Симонова - изображение самоотверженности советских солдат и невоенных граждан перед лицом смерти; и две пьесы Леонова, Нашествие (1942) и Ленушка (1943), обе - о жестокой борьбе русских людей в условиях немецкой оккупации.
Советские писатели надеялись, что партия расширит пределы относительной творческой свободы, дарованной им во время войны, однако постановление Центрального комитета по вопросам литературы от 14 августа 1946 покончило с этими надеждами. Искусство должно вдохновляться политически, заявил советский политик А.А.Жданов, и "партийность" и социалистический реализм должны быть руководством для писателя.
После смерти Сталина в 1953 растущее недовольство жесткой регламентацией сказалось в повести И.Г.Эренбурга Оттепель (1954), о злосчастной участи художников, вынужденных творить под контролем начальства. И хотя партийные прихвостни вынесли суровое порицание мятежным авторам на Втором съезде писателей (1954), речь первого секретаря ЦК КПСС Н.С.Хрущева на 20 съезде партии, где разоблачались преступления Сталина, породила волну протеста против вмешательства в творческий процесс. Во многих произведениях поэзии, прозы и драматургии молодые авторы обличали не только злоупотребления власти сталинской поры, но и уродливые явления современной действительности. Имевший широкий читательский успех роман В.Д.Дудинцева Не хлебом единым (1956), с его критикой партийной бюрократии, был показателен для нового настроя литературы. В 1957, когда мятежный дух обеспокоил начальство, Хрущев напомнил писателям, что им надлежит следовать коммунистической идеологии. Публикация в том же году за границей романа Пастернака Доктор Живаго была сурово осуждена в партийной прессе, и Пастернак был вынужден отказаться от Нобелевской премии 1958. Шумный скандал, который вызвала книга, помог справиться с литературным брожением, и на Третьем съезде писателей в 1957 вновь царила атмосфера покорности.
В начале 1960-х годов потребность в большей свободе художественного выражения в литературе и искусстве сказалась с новой силой, особенно стараниями "сердитых молодых людей", из которых наибольшую известность получили поэты Е.А.Евтушенко и А.А.Вознесенский. Поэзию Вознесенского отличают эксперименты с языком, смелые образы и разнообразие тематики; все это блестяще иллюстрируют две его лучшие книги, Треугольная груша (1960) и Антимиры (1964).
1960-е годы были примечательны не только новыми произведениями, но и впервые опубликованными старыми. Так, читатели получили возможность ознакомиться с творчеством М.И.Цветаевой (1891-1941), покончившей жизнь самоубийством вскоре после возвращения из эмиграции. Снова появилось в печати имя Бориса Пастернака, хотя публиковали лишь его стихи; Доктор Живаго был издан в Советском Союзе тридцатью годами позднее, нежели на Западе. Важнейшим литературным открытием десятилетия было творчество М.А.Булгакова (1891-1940), ранее известного своей инсценировкой Мертвых душ Гоголя и романом Белая гвардия (1924), где, в отличие от большинства произведений советской литературы, противники советской власти во времена Гражданской войны изображены не презренными негодяями, но сбитыми с толку людьми, отстаивающими безнадежное дело. Посмертно опубликованные романы и повести завоевали Булгакову репутацию тончайшего сатирика и вообще одного из лучших русских прозаиков. Театральный роман, опубликованный в 1965, представлял собой издевательский шарж на знаменитого театрального режиссера К.С.Станиславского. Великолепный роман Мастер и Маргарита (1966-1967) затрагивает множество тем, связанных с искусством и чувством вины. Третье значительное произведение Булгакова, повесть Собачье сердце, была опубликована за рубежом в 1969. Причудливый рассказ о научном опыте, превратившем обычное животное в жуткое существо, соединяющее в себе худшие человеческие и собачьи свойства, был сочтен властями опасной пародией на советский опыт воспитания нового человека.
В 1960-е годы постепенно возродился и советский театр - как за счет нового репертуара (например, пьес В.С.Розова и А.Н.Арбузова), так и возобновления сценического экпериментирования 1920-х годов. Поэзию обогатили новые таланты - Белла Ахмадулина и Новелла Матвеева. Некоторые молодые новеллисты, например Ю.П.Казаков и Ю.М.Нагибин, стремились использовать опыт таких дореволюционных русских мастеров жанра, как Чехов; другие же, например В.П.Аксенов, принимали за образец современных западных писателей, таких, как Дж.Д.Сэлинджер.
Наиболее значительными литературными событиями 1960-х годов были публикация в 1962 повести А.И.Солженицына Один день Ивана Денисовича и процесс А.Д.Синявского и Ю.М.Даниэля в 1966. Последующее творчество Солженицына и Синявского, двух первостепенных прозаиков послесталинской эпохи, отражает развитие советской литературы во времена Брежнева.
Вслед за публикацией Одного дня Ивана Денисовича, принесшей ему всеобщую известность, Солженицыну удалось опубликовать лишь несколько рассказов, лучший из которых - Матренин двор (1963); после этого двери советских издательств перед ним закрылись. Его главные романы В круге первом и Раковый корпус были опубликованы за рубежом в 1968, а в 1969 его исключили из Союза советских писателей. В 1970 ему была присуждена Нобелевская премия по литературе. В 1971 на западе был опубликован роман Август Четырнадцатого, первый из серии исторических романов, устанавливающих причины революции. Следом за ним, в 1973, вышел первый том монументального художественно-документального исследования советской системы трудовых лагерей - Архипелаг ГУЛАГ. В разгар скандала, вызванного этой публикацией, Солженицын был лишен советского гражданства и выслан из страны. Спустя некоторое время он поселился в США, где продолжал работать над циклом исторических романов и выпустил воспоминания о хрущевской эре Бодался теленок с дубом (1975). В 1994 он вернулся в Россию.
Почти целиком отбыв семилетний лагерный срок, был освобожден Синявский, ему позволили вернуться в Москву. В 1973 он эмигрировал во Францию, где опубликовал в 1975 критические этюды о Пушкине и Гоголе (Прогулки с Пушкиным и В тени Гоголя) и лагерные мемуары Голос из хора (1976). Автобиографический роман Спокойной ночи! вышел в 1984.
Во времена Брежнева официальный контроль над советской литературой не ослабел, и многие талантливые авторы были вынуждены эмигрировать из Советского Союза. Среди наиболее выдающихся эмигрантов были поэт И.А.Бродский, сатирик В.Н.Войнович и писатель-философ А.А.Зиновьев. Бродского в 1964 судили за "тунеядство" и отправили в ссылку на принудительные работы. Он был освобожден в 1965, когда публикация первой книги его стихотворений на Западе привлекла внимание к его участи, но в 1972 принудили эмигрировать. В 1987 он стал пятым русским писателем - лауреатом Нобелевской премии, а в 1991 был удостоен звания поэта-лауреата США. Войнович эмигрировал в Западную Германию в 1981. Его самая знаменитая книга Жизнь и необыкновенные приключения солдата Ивана Чонкина (1975) была издана на Западе, следом за нею - Иванькиада (1976) и продолжение Чонкина - Претендент на престол (1979). В эмиграции он опубликовал язвительную сатиру Москва 2042 (1987) и повесть-шарж о Союзе советских писателей Шапка (1988). Подобно Войновичу, Зиновьев опубликовал свое самое известное произведение, причудливую смесь художественного вымысла, философии и социальной сатиры под названием Зияющие высоты (1976), до эмиграции в 1978, но и за рубежом продолжал много писать и публиковаться.
Некоторые из видных писателей, оставшихся в Советском Союзе, пытались противостоять официальному всевластию над изданием и распространением литературы. Не удостоенная официального одобрения литература стала в начале 1960-х годов появляться в "самиздате", и циркуляция "бесцензурных" перепечаток значительно усилилась после процесса Синявского и Даниэля. Другие же писатели, как было сказано, публиковались в "тамиздате" (т.е. за рубежом); в частности, Г.Н.Владимов, чья повесть Верный Руслан, изображающая советскую действительность, увиденную глазами пса из бывшей лагерной охраны, была напечатана на Западе в 1975. Наиболее знаменитый пример являет альманах Метрополь, где были собраны произведения как вполне известных, так и начинающих авторов. Это собрание советская цензура в 1979 не пропустила в печать, и оно было демонстративно опубликовано на Западе. Вследствие возникшего скандала один из самых видных участников альманаха прозаик В.П.Аксенов был вынужден эмигрировать. За рубежом он опубликовал такие свои значительные произведения, как Ожог (1980) и Остров Крым (1981).
Хотя "период застоя" и выхолащивал литературу, достойные внимания произведения продолжали печататься в Советском Союзе и в брежневские времена. С 1950-х годов все больший вес в советской литературе приобретала группа "деревенщиков". В их произведениях изображалась горестная жизнь русской деревни; они были исполнены тоски по прошлому и отличались склонностью к мифологизации русского крестьянства. Ведущими представителями этой группы были Ф.А.Абрамов, В.Г.Распутин, В.И.Белов и В.П.Астафьев. Некоторые писатели сосредоточились на жизни городской интеллигенции. Ю.В.Трифонов привлек внимание романами, исследующими "обуржуазивание" интеллигенции и комплекс нравственных проблем, связанных со сталинскими репрессиями и их последствиями (роман Дом на набережной, 1976). Подобно Трифонову, А.Г.Битов избрал своим коллективным персонажем интеллигенцию. Его продолжали публиковать на родине в 1970-е годы, но главное из его тогдашних произведений, роман многосложной структуры Пушкинский дом, не могло быть полностью напечатано в Советском Союзе вплоть до эпохи перестройки. Он появился на Западе в 1978. Наиболее последовательно насаждал модернизм в русской литературе 1960-1970-х годов Катаев, книгами воспоминаний Святой колодец (1966) и Трава забвения (1967) начавший публикацию своих, как он выражался, "мовистских" произведений, которые он писал и печатал до самой смерти.
К началу 1980-х годов русская литература была разделена на два сообщества - эмигрантов и советских писателей. Панорама легальной литературы в пределах Советского Союза потускнела, когда многие выдающиеся писатели, такие, как Трифонов, Катаев и Абрамов, умерли в первые годы десятилетия, и в печати не появлялось буквально никаких свидетельств возникновения новых талантов. Существенным исключением была Т.Н. Толстая, чей первый рассказ На золотом крыльце напечатал один из ленинградских журналов в 1983; сборник под тем же заглавием был опубликован в 1987. Второй ее сборник, Сомнамбула в тумане, опубликован на английском языке в США в 1991.
Приход к власти в 1985 М.С.Горбачева и последовавшая эпоха "гласности" в советской печати радикально преобразили русскую литературу. Первыми из ранее запрещенных произведений проникли в печать написанные "в стол" сочинения официально "приемлемых" советских писателей. Самым заметным был роман А.Рыбакова Дети Арбата (1987), который затрагивал болезненную тему связи между убийством С.М.Кирова в 1934 и началом сталинских репрессий. Публикация Доктора Живаго Пастернака в 1988 открыла путь в печать другим, ранее "неприемлемым" произведениям, например Е.И.Замятина, чей роман-антиутопия Мы был опубликован также в 1988. Лишь в 1989 рухнули последние барьеры, пропуская в печать сочинения живых эмигрантов и писателей-диссидентов, в том числе выдержки из Архипелага ГУЛАГА Солженицына.
К концу 1980-х годов в литературе нарастает идеологическое противостояние, выраженное открыто в литературно-критических и публицистических статьях, публикуемых в литературной периодике. Широко обсуждается публицистика Николая Шмелева, Игоря Клямкина, Василия Селюнина, Юрия Буртина, Вадима Кожинова, литературно-критические статьи Юрия Карякина, Натальи Ивановой, Владимира Лакшина, Аллы Латыниной, Станислава Рассадина, Бенедикта Сарнова, Станислава Куняева и др. Происходит размежевание периодических изданий на два направления: либерально-демократическое ("Знамя", "Новый мир", "Октябрь", "Дружба народов", "Звезда", "Нева", "Литературная газета", "Волга", "Урал", а также "Московские новости", "Огонек") и национал-патриотическое ("Наш современник", "Москва", "Литературная Россия", "Московский литератор"). Полемика приобретает ожесточенный характер. Газета "Правда" выступает с примирительной статьей О культуре дискуссий (1987), но литературно-идеологическая ситуация выходит из-под партийного контроля. На встрече с деятелями науки и искусства М.С.Горбачев осуждает враждебность дискуссий и пытается остановить раскол.
Литература остается значительной общественно-политической силой. Кандидатами в народные депутаты выдвинуты писатели Виктор Астафьев, Василь Быков, Юрий Воронов, Олесь Гончар, Сергей Залыгин и др. Создается комитет "Писатели в поддержку перестройки" ("Апрель"). В его рабочий совет входят А.Гербер, И.Дуэль, А.Злобин, С.Каледин, В.Корнилов, А.Курчаткин, А.Латынина, Ю.Мориц, Н.Панченко, А.Приставкин.
Продолжается рост тиражей периодических изданий. Тираж "Нового мира" к началу 1989 достигает 1595 тыс. экз.; тираж "Дружбы народов" 1170 тыс.; "Знамени" - 980 тыс.; "Невы" - 675 тыс., "Звезды" - 210 тыс., "Литературной газеты" - 6267 тыс.
Продолжаются публикации запретных ранее текстов - Железной женщины Н.Берберовой, Красного дерева Б.Пильняка, дневников И.Бабеля и Г.Иванова, повестей В.Тендрякова, В.Войновича, С.Липкина, писем М.Булгакова, рассказов В.Шаламова, документов, связанных с судьбой А.Ахматовой ("Дружба народов"); воспоминаний Н.С.Хрущева, Вяч. Вс. Иванова, писем Н.А.Заболоцкого, стихов И.Бродского, Л.Лосева, повестей Г.Владимова и Ан.Марченко, рассказов и эссе В.Гроссмана ("Знамя"); Архипелага ГУЛАГа А.Солженицына, Розы мира Д.Андреева, Русской революции Б.Пастернака, Антисексуса А.Платонова, стихотворений И.Чиннова, В.Перелешина, Н.Моршена, Новой прозы В.Шаламова ("Новый мир"), стихотворений А.Галича и А.Введенского, рассказов В.Набокова, дневников Е.Шварца, прозы С.Довлатова и В.Некрасова ("Звезда"), романа-эпопеи В.Гроссмана Жизнь и судьба ("Октябрь").
Назревает новое противостояние: традиционной и постмодернистской поэтики. Новую литературу на страницах "ЛГ" обсуждают критики. В центре дискуссий о "другой" литературе Леонид Габышев (Одлян), Зуфар Гареев (Чужие птицы), Сергей Каледин (Стройбат), Людмила Петрушевская (Новые Робинзоны), Александр Кабаков (Невозвращенец), Евгений Попов (рассказы), Вячеслав Пьецух (Новая московская философия). Активно вторгается в официальный литературный контекст литературный андеграунд, начинается его литературно-критическое осмысление. В альманахе "Весть" выходит полный авторский текст повести Венедикта Ерофеева Москва - Петушки.
Литературная ситуация, представленная в ведущих литературных журналах, эклектична. Цинковые мальчики Светланы Алексиевич печатаются в "Дружбе народов" рядом с Плавающей Евразией Тимура Пулатова, Синие тюльпаны Юрия Давыдова - со Страхом Анатолия Рыбакова, Виктор Кривулин - с Юлием Кимом и Вадимом Делоне; повесть Владимира Корнилова Девочки и дамочки рядом с повестью Юрия Карабчиевского Жизнь Александра Зильбера. В "Новом мире" - "поздняя проза" Руслана Киреева и Песни восточных славян Людмилы Петрушевской, Дочери света Ирины Емельяновой и стихи Владимира Соколова - на фоне Номенклатуры М.Восленского, статей Мариэтты Чудаковой, Александра Ципко, Ксении Мяло и публикаций неизвестной прозы Бориса Пастернака; в "Вопросах литературы" - полностью (после публикации фрагмента в "Октябре") печатаются Прогулки с Пушкиным Абрама Терца.
Значительны колебания читательского интереса. По результатам подписки на 1990 год "Дружба народов" теряет более 30% подписчиков, "Октябрь" - 12%, "Нева" - 6%, "Знамя" незначительно прибавляет (2%). "Новый мир" приумножает количество подписчиков на 70%, "Наш современник" - на 97%, "Звезда" - на 89%. Рост тиражей отдельных изданий был стимулирован анонсом прозы и публицистики Александра Солженицына. Кроме публикаций В круге первом и Ракового корпуса ("Новый мир"), Августа четырнадцатого ("Звезда"), журналы помещают статьи, эссе, комментарии, непосредственно связанные с именем и деятельностью писателя. Солженицын печатает одновременно в "Литературной газете" и в "Комсомольской правде" статью Как нам обустроить Россию (1990).
В произведениях писателей новых поколений (Виктор Ерофеев, Зуфар Гареев, Валерия Нарбикова, Тимур Кибиров, Лев Рубинштейн) происходит смена репертуара, жанров, отторжение пафоса "искренности" и "правды", попытка отмены "советской литературы" (в ее официозной, деревенской и либеральной ипостасях) именно в "год Солженицына" (статья Вик.Ерофеева Поминки по советской литературе). "Другая" литература не монолитна, "первородство" Вик.Ерофеева, Дм.А.Пригова не признается Л.Петрушевской, Вс.Некрасовым.
Продолжается идеологическая борьба вокруг понятий "русские" и "русскоязычные" писатели: "Молодая гвардия" публикует юдофобские материалы, "Наш современник" - положительные отклики на Русофобию Игоря Шафаревича, Вячеслав Вс.Иванов публично разрывает дружеские отношения с ее автором, а "Новый мир" печатает статью Шафаревича Две дороги к одному обрыву - поступок неожиданный, если учитывать репутацию автора как ксенофоба (умноженную его же призывом со страниц "Литературной России" к активным действиям против А.Синявского после публикации фрагмента Прогулок с Пушкиным в "Октябре").
Меняется литературная парадигма: отчетливее других об этом сказал Михаил Эпштейн в статье После будущего. О новом сознании в литературе (1991). С открытым появлением литературы бывшего андеграунда складывается новое противостояние: идеологическое и стилевое одновременно. Продолжают ожесточенно противостоять друг другу либералы-западники и традиционалисты-почвенники. Становится очевидным спад публицистики, в том числе литературной критики.
Для 1991 свойственно ощущение финала литературного периода. Все более активно ведет себя "новая", "другая", "альтернативная" литература (Сорокин, Пригов, Рубинштейн, Сапгир и др.). "Другая" литература, занимающая стратегические позиции, отвечает на попытки "шестидесятников" дезавуировать ее успех, противопоставляя себя литературе истеблишмента.
Первую в России Букеровскую премию, учрежденную в 1992, получает Марк Харитонов (роман Линии судьбы, или Сундучок Милашевича). Тот же 1992 отмечен такими произведениями, как Сюжет усреднения Владимира Маканина и Юг Нины Садур, Голова Гоголя Анатолия Королева и Здравствуй, князь! Алексея Варламова, Входите узкими вратами Григория Бакланова и Омон Ра Виктора Пелевина, Просто голос Алексея Цветкова и Человек и его окрестности Фазиля Искандера, Боевые коты Беллы Улановской и Знак зверя Олега Ермакова, Время ночь Людмилы Петрушевской, Дружбы нежное волненье Михаила Кураева, Фили, платформа справа Валерия Пискунова, Прокляты и убиты Виктора Астафьева, Записки жильца Семена Липкина, Вечером после работы Валерия Золотухи, Сонечка Людмилы Улицкой, рассказы Михаила Бутова, Обманки Александра Бородыни.
Происходит передел литературного пространства. Новые публикации современных "классиков" (Искандера, Битова, Маканина) встречаются без энтузиазма, длинные статьи в толстых журналах посвящаются постмодернистской прозе. Намечаются и две стратегии (тоже альтернативные друг другу) в "новой", "другой" прозе. С одной стороны - постмодернистская литература, в которую входят соц-арт и концептуализм (Д.Галковский, А.Королев, А.Бородыня, З.Гареев). С другой стороны, внутри того же поколения оживает и крепнет эстетика традиционализма (А.Дмитриев, А.Варламов, А.Слаповский, О.Ермаков, П.Алешковский, М.Бутов, В.Яницкий и др.). "Проектом 1992 года" можно назвать идею Феликса Розинера создать Энциклопедию советской цивилизации, задача которой - зафиксировать "фактологию и мифологию исчезающего мира" (о проекте объявлено в "ЛГ", № 37).
Октябрьское противостояние исполнительной и законодательной власти в октябре 1993 спровоцировало новую вспышку гражданской активности литераторов. Двусмысленное положение, в котором оказалась значительная часть творческой интеллигенции (призывать власть к решительным действиям - значило бы оправдать насилие), подвело черту в "романе" писателей с властью. Почти двухвековой сюжет, в котором действовали две силы - власть и властители дум, завершается. Начало процесса профессиональной дифференциации обозначают возникшие накануне и в течение 1993 журналы нового типа - "Новое литературное обозрение", "De Visu".
Из позиционных высказываний критиков разных поколений можно составить целый спектр "притяжения - отталкивания", "принятия - неприятия" общей ситуации - того, что одним представляется "крушением культурного контекста" (И.Роднянская), а другим - захватывающим строительством контекста нового (Н.Климонтович).
Критики констатируют "растерянность и вялость" романа Накануне накануне Евгения Попова, одного из первых римейков не советской, но русской классики; высоко оценивают первый роман дебютанта Михаила Шишкина Всех ожидает одна ночь, воссоздающий с несомненным блеском классический роман 19 в.; уповают на безликое эпигонство ("Образцы русского реализма слишком известны и слишком высоки, чтобы писатель, ступивший на эту стезю, имел право гордиться своей самостью"), презрительно клеймят этим самым наименованием В.Пелевина и В.Шарова, Д.Галковского и Вл.Сорокина. Разноголосица критиков парадоксально свидетельствует о жизнеспособности новой литературы. В 1993 издательством "Глагол" выпущен двухтомник нарушителя не только эстетических табу Евгения Харитонова. Событием 1994 стал роман Георгия Владимова Генерал и его армия, увенчанный в следующем году Букеровскими лаврами.
Схватка реалистов с постмодернистами запечатлена на страницах газет и литературных журналов. Наиболее яркие из "шестидесятников" избирают позицию эстетического арьергарда.
После распада единой, казалось бы монолитной, системы, после пятилетки идеологического противостояния "национал-патриотов" и "демократов", последующего раздела литературного поля на две неравные части и игры на каждом поле отдельно, наконец после шокирующего выяснения отношений уже внутри своего круга наступает время, когда становится невозможно говорить о едином массиве "русской литературы" (хотя после слияния литературы эмигрантской и литературы метрополии именно это искомое единство и было обретено). Из 1995 скорее можно видеть параллельные "литературы" в русской литературе, множественность образований, каждое из которых имеет внутри себя набор необходимых для автономного существования средств. Характеризующие предыдущий этап дробление и распад, противостояние и стратегия взаимоуничтожения завершаются к 1995 настороженно-независимым сосуществованием. Мало общего между мелодрамой В.Астафьева Так хочется жить ("Знамя", № 4) и фантасмагорией Последнего героя А.Кабакова ("Знамя", № 9-10). Нравственно-психологической прозой Г.Бакланова (И тогда приходят мародеры - "Знамя", № 5; В месте светлом, в месте злачном, в месте покойном - "Знамя", № 10) и гротеском С.Залыгина (Однофамильцы - "Новый мир", № 4). Поэтикой общих мест Лавины В.Токаревой ("Новый мир", № 10) и натужной философией Руки В.Пьецуха ("Дружба народов", № 9). Между жестоким романсом Братьев А.Слаповского ("Знамя", № 11) и традиционнейшим Рождением А.Варламова ("Новый мир", № 4). Между развернутой метафорой Мне ли не пожалеть... В.Шарова ("Знамя", № 12) и римейком Вороны Ю.Кувалдина ("Новый мир", № 6). Общее только одно: в результате редакторского отбора они увидели свет в одном времени и в едином пространстве журнальной прозы.
Солженицын печатает рассказы в "Новом мире", Битов публикует главы нового романа в отечественном "Плейбое". Постепенно укрепляют свои позиции в современной литературе издательства, публикующие книги новых авторов ("Вагриус", "Лимбус-пресс", "Издательство Ивана Лимбаха", "Пушкинский фонд", "Новое литературное обозрение").
В 1995 явно лидируют записки, дневники, мемуары, "истории". Трепанация черепа Сергея Гандлевского вызывает оживленную литературную дискуссию. Коллективным героем Гандлевского становится судьба поколения. Открытость и откровенность, исповедальность и искренность - особая черта нового литературного этапа. Освобождение от иронии читается и в Двадцати сонетах к Саше Запоевой Тимура Кибирова ("Знамя", № 9), в Альбоме для марок Андрея Сергеева ("Дружба народов", № 7-8), отмеченном премией Букера.
В филологическом мегажанре, соединяющем комментарий с текстами цитируемыми и своею собственной прозой, выступает в 1995 Михаил Безродный ("Новое литературное обозрение", № 12). К прозе faction примыкает эссеистика. Новое русское эссе персонажно - сюжет, как и полагается в эссе, составляет развитие мысли, а действия героев являются как бы экспериментом, голгофой идеи (Возвращение из ниоткуда М.Харитонова). Герои суть персонификации авторских размышлений - иногда более, иногда менее удачные. Почти всегда - скучная: это не оценка, а качество эссеистической объемной крупноформатной прозы.
Активной жанровой площадкой в середине 1990-х годов становится и полная противоположность faction - то, что называется fiction, художественная проза в традиционном значении этого слова: романы, повести и рассказы, исполненные фантастического гротеска, - от Онлирии Анатолия Кима до Последнего героя Александра Кабакова.
Общий кризис, переживаемый отечественной словесностью в постсоветском пространстве, можно обозначить как кризис идентичности. Советская литература закончилась, антисоветская исчерпала свой пафос, а-советская литература оказалась в самом сложном положении. Особенно те литераторы, кто этнически является, скажем, абхазцем (Искандер), корейцем (Ким), киргизом (Айтматов), но, не отождествляя себя с "советским" миром, воспитывался и стал писателем внутри русской культуры. Отсюда - особая сложность их положения в литературном сегодня при всевозрастающем влиянии литераторов иных школ и групп: от неотрадиционалистов Андрея Дмитриева, с его Поворотом реки и Закрытой книгой, и Петра Алешковского, с авантюрно-историческим Василием Чигринцевым, до постмодернистов Владимира Шарова и Нины Садур. Кризис этот наиболее очевидно проявил себя в романе Тавро Кассандры Ч.Айтматова, Пшаде Фазиля Искандера, Оглашенных Андрея Битова, Поселке кентавров Анатолия Кима.
Освободившись от роли властительницы дум, литература освободилась от множества внелитературных обязанностей - к концу 1990-х годов стало ясно, сколь охотно она занялась саморефлексией. Пользуясь термином лауреата премий Букер и Антибукер (учреждена "Независимой газетой") эссеиста Александра Гольдштейна, "литература существования" воцарилась в жанровом репертуаре. Бесконечный тупик Дмитрия Галковского, Трепанация черепа Сергея Гандлевского, Азарт Андрея Битова, Заметки литературного человека Вячеслава Курицына, Б.Б. и др., а также Славный конец бесславных поколений Анатолия Наймана, книга Евгения Рейна Мне скучно без Довлатова составляют главный интерес литературы конца 1990-х годов.
Тотальная мемуаризация, музеефикация, тяготение к жанру своеобразной "телефонной книги", справочника, словаря, энциклопедии (БГА Михаила Пророкова, Анкета Алексея Слаповского) свидетельствуют о завершении этапа культурной истории, позволяющей писателю говорить с двух позиций, двух голосов: участника-свидетеля и интерпретатора. Одновременно в прозе происходит переосмысление русской истории в беллетристической форме через метафоризацию исторического процесса (Старая девочка Владимира Шарова, Борис и Глеб Юрия Буйды). Нелицеприятному социально-психологическому анализу подвергается современное общество в романе Владимира Маканина Андеграунд, или Герой нашего времени (1998), гротескное зеркало перед гримасами современности ставит Виктор Пелевин (роман Generation П, 1999). Подводить итоги уходящего десятилетия писатели пробуют в фантастических (Андрей Столяров, Жаворонок) и эсхатологических (Алексей Варламов, Купол) романах.
Падают тиражи литературных журналов, однако возникают и новые периодические издания ("Postscriptum"). Издательства, за немногими исключениями, печатают массовую (Доценко, Маринина, Пушков и др.) литературу. Складываются премиальные структуры: Букер, Пушкинская премия, Антибукер, множество журнальных премий, "Северная Пальмира", с 1998 еще премия Аполлона Григорьева - так ее назвали критики, учредившие в 1998 собственную Академию русской современной словесности. Литературная критика и литературная журналистика активно печатаются в газетах ("Независимая", "Общая", "Коммерсантъ", "Известия"). Теряет свои популярность и влияние "Литературная газета".

Энциклопедия Кольера. - Открытое общество . 2000 .

«Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде» Александра Рабиновича

Александр Шубин

руководитель Центра истории России, Украины и Белоруссии Института всеобщей истории РАН

Книга известного американского историка подробно анализирует процесс прихода к власти большевиков. Рабинович выясняет, что можно и что нельзя было реально сделать в той экстремальной социальной ситуации. Автор не сочувствует Ленину, но показывает, что его триумф был результатом неудачи социальной политики Временного правительства и неспособности договориться оппонентов Ленина из разных партий - включая и умеренных большевиков Льва Каменева и Григория Зиновьева. В несостоявшемся союзе умеренных большевиков и левых социалистов Рабинович видит главную альтернативу тому пути развития страны, который вел от 1917 к 1937 году.

Александр Шубин: «Рабинович продолжает исследовать ход революции в Петрограде после прихода большевиков к власти. Автор подробно разбирает повороты большевистской политики, связанные с переговорами о левых коалициях, Брестским миром, продовольственным кризисом, красным террором, началом Гражданской войны. Поскольку в марте 1918 года столицу перенесли в Москву, Рабинович рассматривает политику большевиков в Петрограде уже как в провинциальном центре».

Издательство «АИРО-XXI», «Новый хронограф», Москва, 2007, пер. И.Давидян

«Военный дневник Великого князя Андрея Владимировича Романова (1914–1917)» Андрея Романова

Серафим Ореханов

старший редактор проекта «1917»

Страсть всех Романовых к ведению дневников - вещь широко известная. Большая часть из них невыносимо скучны, и читают их только специалисты или персональные фанаты. Эта книга - исключение: автор, дальний родственник Николая II, не разделивший его судьбу благодаря своевременной эмиграции, описывает Первую мировую и революцию подробно и занимательно, а его общественное положение давало ему ценные инсайды и просто хорошие сплетни из придворных кругов.

«Государство и революция» Владимира Ленина

Кирилл Кобрин

историк, литератор, редактор журнала «Неприкосновенный запас», автор 20 книг и многочисленных публикаций в российской и европейской прессе

Многие люди моего возраста и старше поморщатся, увидев это название. Действительно, с помощью «Г. и Р.» пытали не одно поколение советских школьников, студентов и аспирантов. Однако этот факт - а также то, что сегодня разговор почти исключительно ведется не о Ленине, а о его трупе, который отчего-то требуют «похоронить по-христиански» (фраза, за которую Ильич распорядился бы немедленно поставить к стенке), - не умаляет очевидного. «Государство и революция» - главная книга о революции в XX веке вообще и о русской революции в частности. Там сформулированы основные позиции, на которых революция и большевики удержали власть, победили в Гражданской войне и построили свое государство. «Диктатура пролетариата», «крайняя авторитарность революции», «партия - авангард пролетариата» и прочее. Книга написана энергично, как обычно у Ленина. Увы, некоторые мысли теряются в стилистической каше, в потоке неряшливой брани в адрес политических оппонентов, но это не так уж важно. Многие хорошие книги написаны плохо. К тому же в 1917-м у Ленина было множество хлопот в связи с воплощением своих идей в жизнь.

«Двенадцать» Александра Блока

Кирилл Кобрин: « пристально вслушивался в музыку революции. Его слух был настроен на цайтгайст, на психику и психологию толпы - а революцию делали толпы, пусть и предводительствуемые вождями. Ухо Блока не воспринимало бранчливый тенорок экс-студента Казанского университета, да и к мистическим завываниям своих соратников по символизму он был вполне холоден. Блок бродил по улицам и слушал толпу - не отдельных людей, а их массу. Оттого «двенадцать» - не апостолы революции, а просто случайная проба этой массы. Проба оказалась довольно ужасающей, музыка революции - неотличимой от мещанского романса: «Ах!», «Эх!». Сегодня в «Двенадцать» интересны не так называемое «политическое падение» Блока (или «политический взлет», это как посмотреть), не якобы новая для него поэтика и все такое. Если отвлечься от вышеперечисленного, становится очевидным главное: Блок понял, из чего - и особенно из кого - состоит революция. Поэт разглядел в ней морду слободского хулигана, расхристанного люмпена, готового на все. Исус Христос ведет за собой дюжину внезапно осатаневших зощенковских персонажей».

«Дневник. 1906–1980» Рюрика Ивнева

Серафим Ореханов: «Малоизвестный даже в России поэт (имажинист, но по состоянию на год еще футурист) Ивнев - фигура скорее трагическая: он дожил до 1981-го, отказавшись от убеждений юности в пользу соцреализма и, в общем-то, предав все, за что боролся в революцию. Тем не менее дневник Ивнева за 1917-й невероятно трогательное чтение: «Все радуются убийству Распутина, ликуют, а я спать не мог всю ночь. Не могу, не могу радоваться убийству. Может быть, он был вреден, может быть, Россия спасена, но не могу, не могу радоваться убийству».

Издательство «Эллис Лак», Москва, 2012

«Дневник. 1917–1919. Петроград. Крым. Тифлис» Веры Судейкиной

Серафим Ореханов: «Жена очень успешного художника и сама художница описывает жизнь самого буржуазного слоя петроградской богемы в революционные годы. Вечеринки в остромодных «Бродячей собаке» и «Привале комедиантов» и похмелье поутру, общение с коллекционерами и скандальное поведение футуристов и супрематистов - в общем, все как обычно. Только иногда не хватает еды».

Издательство «Русский путь», Москва, 2006

«За кулисами Антанты» Фрэнсиса Берти

Павел Пряников

основатель блога «Толкователь» и телеграм-канала «Красный Сион»

Фрэнсис Берти - английский посол в Париже во время Первой мировой; книга представляет собой его дневник с 1914-го по 1919 год. России в ней отведено не так много места: Берти цитирует донесения английской разведки из Петрограда, размышляет о природе русских, немного прогнозирует будущее страны. К примеру, уже осенью 1915 года он был уверен, что скоро в России произойдет революция, а после 10 января 1917 года, после убийства Распутина, он уже твердо пишет, что «Россия на краю революции». Но важен контекст этого дневника, все, что происходило вокруг России, когда в ней сгущался взрыв.

Первая запись об Октябрьской революции появляется в дневнике Берти только 8 декабря 1917 года: он радуется, что у России наконец-то появился диктатор, который наведет в ней порядок. А 17 декабря 1917 года Берти приветствует новость о выдвижении норвежскими социал-демократами Ленина и Троцкого на Нобелевскую премию мира.

Издательство ГПИБ, Москва, 2014, пер. Е.Берловича

«Записки о революции» Николая Суханова

Александр Шубин: «Автор был активным революционером и входил в Исполком Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Он в деталях рассказывает о событиях февраля-ноября 1917 года, свидетелем которых был сам или о которых нашел информацию, когда работал над книгой в начале 1920-х. В основном речь идет о кухне Советов, но много интересного можно прочитать и об обстановке в правительственных кругах, о ситуации в стране в целом. Хотя Суханов был левым меньшевиком, книгу прочел и полемически комментировал Владимир Ленин».

«Из моей жизни и работы: Воспоминания и дневники» Александры Коллонтай

Серафим Ореханов: «В принципе, подойдет любая антология статей и писем главной советской феминистки. Это максимально похоже на фейсбук немолодой женщины, уехавшей из России, где она провела большую часть жизни, в эмиграцию на Запад. Ностальгия перемежается наблюдениями за европейской и американской жизнью, размышлениями о высоком, статусами о детях. Особенно хороша переписка с Лениным и Крупской. В середине 1917 года Коллонтай вернулась и приняла деятельное участие в революции».

Издательство «Советская Россия», Москва, 1974

«Истоки и смысл русского коммунизма» Николая Бердяева

Серафим Ореханов: «Книга не то чтобы от начала до конца объясняет 1917 год, но, во всяком случае, одной из первых играет на этом поле. Бердяев помещает революцию в контекст русской культуры, начиная с Гоголя, и пытается таким образом обнаружить ее истинный смысл, скрытый под покровом политической возни и насилия. В отличие от чисто философских трудов Бердяева эту работу может с удовольствием прочитать и абсолютно неподготовленный человек. Если хочется умной и неординарной рефлексии на тему русской революции, то, кажется, это самый легкий путь».

«История и классовое сознание» и «Ленин. Исследовательский очерк о взаимосвязи его идей» Георга Лукача

1 из 2

2 из 2

Это не историческая книга, но наиболее глубокое философское осмысление целей и сил революции-1917. Пролетариат как особое сообщество, драматичное положение которого позволит ему совершить прыжок из предыстории в историю. Экзистенциальный пафос самопознания материи через нового коммунистического человека и революционная партия как историческое острие мирового духа. Мир, в котором к вещам относятся как к личностям, а к личностям как к вещам, обречен взорваться изнутри, и тогда на место прежней буржуазной рациональности придет новая диалектическая логика рабочего класса, соединившего теорию и практику в освободительном политическом акте. Решив снабдить коммунистическое движение более конкретной и прагматичной философией, Лукач параллельно пишет свою книгу о Ленине, претендующую на роль стратегической доктрины красной революции.

«История русской революции» и «Моя жизнь» Льва Троцкого

1 из 2

2 из 2

Алексей Цветков: «Трехтомное исследование Троцкого дает такую же полную панораму событий 1917-го, как и знаменитая книга Карлейля для Французской революции. Подробная хроника с точными портретами, остроумными историческими аналогиями, классовым анализом действующих лиц и фиксацией всех случившихся и не случившихся поворотов. В «Моей жизни» другая оптика, это автобиография профессионального революционера, кульминацией которой и стал захват власти Советами в Петрограде. Отличный способ почувствовать себя творителем истории миллионов людей».

«Николай Клюев» Сергея Куняева

Павел Пряников: «Добротно составленная биография «крестьянского поэта» Николая Клюева. Событиям 1917 года в ней отведено под сотню страниц. На момент Февральской революции старообрядческий провидец, гомосексуалист, певец Русского Севера, Клюев вместе с Есениным работал под крышей охранки в пропаганде «Русского мiра». Кончина монархии в одностороннем порядке разрывает этот их контракт. Клюев с восторгом принимает большевиков и лично Ленина. Он пишет свое самое знаменитое стихотворение:

Есть в Ленине кержанский дух,
Игуменский окрик в декретах,
Как будто истоки разрух
Он ищет в «Поморских ответах».

Октябрьская революция воспринимается Клюевым как появление на миру доселе скрытого Беловодья - старообрядческого рая на земле.

Книга хорошо показывает, как воспринимался Октябрь в эсхатологических и богемных кругах России, а также постепенную трансформацию их надежд в разочарование».

Издательство «Молодая гвардия», Москва, 2014

«О развитии революционных идей в России» Александра Герцена

Кирилл Кобрин: «Своего рода приквел к первой книге в моем списке. Нет-нет, не в смысле, что Герцен, разбуженный декабристами, схватился за веревку колокола и принялся шуметь, в свою очередь пробудив ото сна народников, народовольцев, эсдеков, юношу Володю Ульянова, а тот взял и сказал ту самую фразу про «мы пойдем другим путем». Нет. Просто Ленин - не господин Ульянов, а революционный теоретик Ленин, - начался там, где по большому счету поставил точку Герцен, - на идее особости будущей революции в России, ее неклассичности. Только Герцен делал ставку на врожденный коммунизм русской сельской общины, а Ленин - на то орудие, с помощью которого революция должна была делаться, на дисциплинированную, снабженную простой и эффективной идеологией партию. Ленинская партия - Архимедов рычаг, которым можно перевернуть мир, причем свойства переворачиваемого мира истинного революционера не интересуют. Любопытно также, что «О развитии революционных идей» написана на французском, впервые опубликована на немецком - и только потом, почти 10 лет спустя, в 1861-м, на русском, нелегально, конечно. Не считая отцов анархизма Бакунина и Кропоткина, Герцен был первым поставщиком русского революционного теоретического экспорта в Европу. Ленин с успехом продолжил это дело. А за ним - Троцкий».

«Окаянные дни» Ивана Бунина

Кирилл Кобрин: «Ту же, что и Блок, морду увидел в событиях 1917-го и Бунин, только вот с Исусом он предпочитал поддерживать контакт более традиционным способом - посредством служителей Русской православной церкви. Ничего мистического он в революции не видел - как и не считал ее актом справедливости, апокалиптическим ответом на страдания «народа» при старом режиме. Идея справедливости вообще была чужда этому человеку. Бунин любил хорошо есть, приятно пить, сочинять красивые стихи и красивую («парчовую», как называл ее Набоков) прозу, ловеласничать, неторопливо и со вкусом путешествовать и - что важно - получать хорошие гонорары. Все это революция у него отобрала. Я не иронизирую: Бунину действительно было что терять - и он повел себя точно так, как описывал подобную ситуацию Маркс, - стал защищать свой класс и присущий тому строй и порядок вещей. Злость, переходящая в отчаяние, сделала Бунина еще более внимательным, чем обычно, придала ему окончательной точности в некоторых описаниях. Хотя бы в этом: «Рыжий, в пальто с каракулевым круглым воротником, с рыжими кудрявыми бровями, с свежевыбритым лицом в пудре и с золотыми пломбами во рту, однообразно, точно читая, говорит о несправедливостях старого режима».

Алексей Цветков: «Лучший стилист прежней России видит революцию глазами проигравшей стороны как финал цивилизации вообще, апокалиптический водевиль. Большевики и анархисты «хуже печенегов», а прежний мещанин чувствует свой город завоеванным и страшится пролетарских «уплотнений». Интеллигенты выпустили на волю «каторжных горилл» и «Азию» «с подсолнухами в кулаках». Маяковский как вульгарный хам. Сквозной мотив - восстание техники, бунт устройств. Сам по себе звонит телефон на столе, и из него сыплются искры, отвратительные грузовики и наглые мотоциклетки на улицах вместо милых лошадей. Этот дневник Бунин закопал в землю, опасаясь обыска одесских чекистов».

«Поколение на повороте» Лидии Гинзбург

Кирилл Кобрин: «Эссе, сочиненное в начале 1970-х «в стол», без надежды на публикацию, но - Гинзбург повезло - опубликованное таки при жизни автора, в самом конце. Подведение итогов революции представителем поколения интеллигентов, которое и совершало в прямом, политическом смысле, революцию и поддерживало ее со всем энтузиазмом. Это была действительно их революция - она на самом деле освободила подданных нелепой, навек, как казалось, подмороженной империи, дала им возможность делать то, что они хотели. И они делали - новое общество, новое государство, новую науку, новое искусство. Только вот кончилось все кошмаром, по сравнению с которым Кровавое воскресенье кажется мелкой неприятностью, а «столыпинские галстуки» - небольшой вольностью обычно гуманного и сдержанного премьера. В отличие от тех, кто революции не нюхивал, Лидия Гинзбург не отрекается ни от своего поколения, ни от того, что ее поколение делало и что оно думало».

Издательство «Искус­ство», Санкт-Петербург, 2002

«Сентиментальное путешествие» Виктора Шкловского

Кирилл Кобрин: «Заманчиво думать, что где-то существует книга о революции, сочиненная этим господином (товарищем) с пудреным лицом и золотыми пломбами (не так уж точно Бунин писал, кстати, - ну не пломбы же золотые). Увы, я такой книги не знаю. Зато есть другая книга - блестящего, полного жизни и энергии молодого человека, который революцию делал сознательно, страстно, азартно, как и все остальное, за что ему приходилось браться, пока не сломался, конечно. Булгаков в «Белой гвардии» описал - с неприязнью - некоего Шполянского, а Шполянский-то был великим теоретиком литературы и одним из лучших русских писателей прошлого века, поинтереснее литературного профессора Преображенского уж точно. Если хочешь сподвигнуть молодого человека на революционную деятельность, вложи в его руки «Сентиментальное путешествие». Революция здесь - возможность наконец зажить по полной, словить кайф, заняться настоящим делом. комиссарит в армии Временного правительства в Галиции, он уводит полузабытую метрополией русскую армию из Персии, но помимо этих бесценных страниц «Сентиментального путешествия» в нем есть - в самом начале - и о феврале 1917 года, о том, как это выглядело изнутри: «Наступила ночь. В Таврическом дворце был полный хаос. Привозили оружие, приходили люди, пока еще одиночные, тащили провизию, реквизированную где-то; в комнате у подъезда были сложены мешки. Уже приводили арестованных. В Думе какая-то барышня утвердила меня в должности командира машины и даже дала какую-то боевую задачу. Снаряды для пушки у меня были, не знаю, где я их достал, кажется, еще в Манеже. Боевых задач я, конечно, не выполнил, да их и никто не выполнял». Читать параллельно с «Апокалипсисом нашего времени» Василия Розанова в качестве объяснения загадочной фразы последнего о том, что «Русь слиняла в два дня. Самое большое - в три».

Алексей Цветков: «Политический инстинкт выводит людей на улицы, солдаты присоединяются к восставшим рабочим, всех накрывает поэтическая невменяемость, опьянение непредсказуемостью судьбы, остранение всего прежнего, которое обречено исчезнуть, вывернувшись наизнанку. Толпа во всех ее возможных состояниях и лидеры всех оттенков. Одушевленная военная техника и люди, превратившие себя в инструменты. Мокрые окопы - горящий хлеб - жалящая сталь. Революция как экзотизация бытия, прерывание нормальности, уникальный момент, из которого потом можно будет с одинаковой свободой мысленно смотреть и в до, и в после».

«У Кремлевской стены» Алексея Абрамова

Павел Пряников: «Судя по году издания, книгу можно было бы признать пропагандистской. Однако «У Кремлевской стены» - это самое полное собрание имен людей, геройски погибших при становлении советской власти во время Октябрьской революции в Москве. На каждого захороненного у Кремлевской стены дана краткая биография. К примеру, открывает этот перечень Павлик Андреев, красногвардеец Замоскворецкого района с завода Михельсона. Этому рабочему на момент смерти было 14 лет, погиб он от попадания 42 пуль из пулемета. Первые годы советской власти его называли «советским Гаврошем», но в 1930-е память о «товарище Павлике» ушла из официоза.

Книга наглядно показывает, что сторону красных в ноябре 1917 года в Москве приняли самые разные слои общества. Среди героев, захороненных у Кремлевской стены, бывшие боевые офицеры с фронтов Первой мировой, дети, китайцы, венгры и латыши, старообрядческий начетчик, курсистки и студенты, извозчики и инженеры. Так разрушаются мифы о «шайке узколобых революционеров», устроивших революцию».

Издательство Государственное издательство политической литературы, Москва, 1984

Александр Шубин: «Сборник воспоминаний видных советских деятелей (наркомов и сотрудников центральных советских учреждений) о первых месяцах советской власти, до переезда столицы в Москву. Книга вышла во время перестройки, когда были сняты табу на публикацию «неудобных», хотя и прокоммунистических воспоминаний, и здесь можно найти много интересных деталей о первых шагах нового режима. Среди авторов сборника - Александра Коллонтай, Павел Дыбенко, Георгий Ломов, Александр Шляпников, Александр Шлихтер, Федор Раскольников и другие. Книга дает возможность посмотреть на механизм выстраивания советской власти с нуля, практически из ничего, когда не было ни средств, ни кадров. Тем не менее в итоге возник аппарат, обеспечивший удержание власти большевиками и укрепление нового режима».

Книга о Блюмкине хорошо показывает изнанку первых советских спецслужб, романтизм вперемешку с кровью, и как постепенно крови становится больше, а романтизма - меньше. А под конец произведения идет подробное описание того, как революция пожирает своих детей».

Издательство «Молодая гвардия», Москва, 2016

Свой шестой по счёту роман Фёдор Михайлович Достоевский написал под впечатлением от первых проявлений террористического движения, готовящегося в подполье царской России. В 1869 году страну потрясло громкое убийство студента Ивана Иванова, подготовленное С. Г. Нечаевым с целью укрепить своё влияние в революционном кругу. Собственно, так называемая «нечаевщина» и легла в основу сюжета самого политизированного романа Достоевского, который был издан спустя два года после трагических событий. Изначально писатель задумывал небольшое произведение на острую тему, однако в ходе работы создал настоящий роман-предсказание, в котором соединил злободневные сюжеты, наброски, сделанные для ненаписанного романа «Жития великого грешника», и продолжил линию нравственных споров, начатую ещё в романе «Преступление и наказание».

Эта книга заключает в себе художественное отражение исторических событий и одновременно с этим является переломной точкой в биографии и творчестве самого писателя. Рассказывая о трагических событиях революции и гражданской войны, Иван Алексеевич Бунин опирается на собственные дневниковые записи, сделанные в Москве и Одессе с 1918 по 1920 год. Описывая и осмысляя произошедшее, автор придаёт повествованию гневную и безысходную интонацию, ведь для него революция была сродни национальной катастрофе. Нескрываемая критика новоявленных вождей («Ленин, Троцкий, Дзержинский… Кто подлее, кровожаднее, гаже?») привела к тому, что советская цензура наложила строгий запрет на публикацию этого произведения в СССР, и снят он был только в годы Перестройки. Первые публикации фрагментов романа появились в Париже, на страницах русской эмигрантской газеты «Возрождение», в 1925-1927 годах.

Последний роман Тургенева «Новь», по его собственному признанию, «писался скоро, легко (в три месяца) - и с меньшим количеством помарок», что для него, привыкшего работать вдумчиво и постепенно, было совсем не свойственно. Замысел этого произведения родился ещё в 1870 году, когда в воздухе витали идеи «народничества» - романтической по своей сути идеологии, которая делала ставку на «сближение» духовной элиты с крестьянами. Сюжет романа разворачивается в конце 60-х и описывает искания русской революционной интеллигенции. Осознание классовой разобщённости внутри страны побуждает героев отправиться «в народ», пытаясь донести до простого люда истинные причины их бедственного положения и побудить их восстать против режима. Однако попытки массовой агитации встречают непонимание среди крестьянства. Несмотря на неприятие идей своих героев, Тургенев не осуждает их, а рисует образы несчастных молодых людей, запутавшихся в собственных ошибках. Сам он был убеждён, что вывести Россию из пропасти можно лишь путём постепенных преобразований и всеобщего просвещения.

Поэму, которую многие называли «политическим падением» Блока, он написал всего через два месяца после Октябрьской революции. Работа шла лихорадочно, Блока всецело захватила стихийность происходящего. Первый иллюстратор поэмы, Юрий Анненков, рассказывал, что для поэта «Мировой пожар» был не этапом преобразований, а целью как таковой. Он оправдывал жестокость большевистских нравов, видя в ней очищающее пламя, которое прижгёт раны на теле России. И пусть уже год спустя, лёжа на смертном одре, поэт отрекался от своего сочинения и умолял жену сжечь все его экземпляры, всё-таки мало кто станет спорить, что именно Блок, как никто другой близко заглянул в лицо революции, увидев в нём бесстыдное самодовольство расхристанного люмпена, не признающего никаких рамок.

Первый роман Михаила Булгакова - своеобразный реквием по миру русской интеллигенции, разрушенному революцией. Роман вполне можно назвать автобиографическим: почти все главные герои списаны с реальных прототипов - членов семьи Булгаковых и их знакомых. Основные события также взяты из судьбы реальных героев, причём подчас с документальной точностью. Автор не изменил и место действия, использовав в качестве декораций киевские улицы и родной дом. В центре сюжета - семья русских интеллигентов и их ближний круг, переживающие события Гражданской войны на Украине в конце 1918 года. Критики приняли роман неоднозначно, советские власти ругали автора за лояльность к классовым врагам, их оппоненты не одобряли того, что Булгаков не отрицает новых устоев. Первая публикация одной из частей романа появилась в журнале «Россия» в 1925 году, а полностью он впервые вышел во Франции в 1927-1929 годах. В последствии события романа послужили основой для пьесы Булгакова «Дни Турбиных», которая неоднократно и с успехом ставилась на сцене и экранизировалась.

Борис Пастернак работал над своим главным романом «Доктор Живаго» десять лет, с 1945 по 1955 год. В романе соединился талант Пастернака как прозаика и его поэтический дар - в повествование включены стихи главного героя, Юрия Андреевича Живаго. Это ещё один портрет русской интеллигенции на фоне драматических исторических событий, захватывающих период от начала века до Великой Отечественной войны. Биография доктора и поэта стала для Пастернака холстом, в который вплетены вечные размышления о жизни и смерти, события русской истории и оценка роли революции в ней, образы интеллигенции, проблемы христианства и еврейства. Советская критика встретила роман негативно, книга долгое время не издавалась на родине автора из-за его негативной оценки событий 1917 года.

«Красное колесо» - одно из ключевых произведений Солженицына, роман-эпопея об истории России в период с 1914 до 1917 года. Задумывая это грандиозное произведение, Солженицын хотел рассказать всю правду о реалиях того времени, ведь он был одним из немногих авторов, сохранивших «ощущение современности этих событий». Солженицын назвал роман «повествованьем в отмеренных сроках» и поделил его на два действия и четыре «узла». Первое действие описывает события от Первой Мировой до Февральской реолюции, а второе включает в себя узел «Апрель Семнадцатого» и конспект ненаписанных узлов, описывающих последующие события до декабря 1917 года. Работая над созданием персонажей, Солженицын наряду с вымышленными фигурами также опирался на реальные прототипы. В Сане Лаженицыном можно узнать отца автора, в Косте Гулае - друга Николая Виткевича.

Если вы нашли опечатку или ошибку, выделите фрагмент текста, содержащий её, и нажмите Ctrl + ↵

Революции 1917 года и последовавшая за ними Гражданская война - кровавое и трагичное время в истории России. Миллионы человек погибли, миллионы были покалечены, миллионы оказались лишены родины или свободы. «Русь слиняла в два дня», - писал Розанов. На ее место пришел Советский Союз с принципиально иной идеологией и политикой.

Уже в начале 20-х годов появились первые романы и повести о Гражданской войне. Авторы этих произведений, как правило, сами были либо активными участниками, либо свидетелями тех событий. Часть из них имела ярко выраженную идеологическую окраску (вроде образцово-показательных произведений Фадеева, Серафимовича или Фурманова), но некоторым писателям удалось избежать «агиток» и создать настоящие шедевры русской литературы - не просто задокументировать происходящее, но осмыслить произошедшие со страной кровавые перемены.

Мы выбрали семь таких книг.

Тихий Дон . Михаил Шолохов

«Тихий Дон » - один из главных русских романов прошлого века. И одна из главных литературных загадок. Вопрос о том, сам ли Шолохов написал его, все еще поднимается исследователями его творчества. Именно за эту эпопею писатель получил Нобелевскую премию по литературе с формулировкой «За художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время». Роман, бесспорно, является самым известным произведением о Гражданской войне, а образ главного героя, Григория Мелехова, стал своеобразным символом того кровавого и противоречивого периода отечественной истории.

Доктор Живаго . Борис Пастернак

«Доктор Живаго » - роман о начале XX века, о революции 1905-1907 годов, за которой последовала Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции. Роман заканчивается грозным предзнаменованием Второй мировой и ГУЛАГа, однако центральное место здесь занимают роковые события 1917-го.

Несколько семей, несколько сословий и история одного талантливого человека, который побывал и среди белых, и среди красных, потерял двух любимых женщин и медленно сходил с ума вместе со своей страной, повисшей между прошлым и будущим. «Доктор Живаго» метафоричен, и именно за это пострадал Борис Пастернак, так и не сумевший окончательно оправиться от травли, начавшейся после публикации произведения за границей и присуждения ему Нобелевской премии по литературе (от которой писатель был вынужден отказаться).

Белая гвардия . Михаил Булгаков

Первый роман Михаила Булгакова и одно из немногих произведений, точно описывающих события Гражданской войны на Украине. «Белая гвардия » стала реквиемом русской интеллигенции и тому укладу жизни, в котором существовала семья Булгакова и его друзья.

Почти у каждого персонажа этой книги есть свой реальный прототип. Даже дом, где живут Турбины - это тот же дом, в котором жили Булгаковы до 1918 года. Отдельным героем здесь выступает полумистический революционный Киев, который на протяжении всего романа называется просто «Городом».

Хождение по мукам . Алексей Толстой

Трилогию «Хождение по мукам » Алексей Николаевич Толстой создавал более 20 лет (с 1919 по 1941). Работу над «Сестрами» он начал в эмиграции, «Восемнадцатый год» и «Хмурое утро» написал уже после возвращения на родину.

В первой книге отразилась жизнь русской интеллигенции Серебряного века: литературные кружки и салоны, споры писателей и поэтов, будни Петрограда, Москвы, Самары и других городов страны в 1914–1917 годах. Второй и третий романы цикла посвящены событиям Гражданской войны. Вместе с героями Толстого читатель скитается по залитым кровью просторам России и Украины, встречается с Нестором Махно и его анархистами, находится рядом с генералом Корниловым в день его убийства, наблюдает за штурмом Екатеринослава и становится очевидцем многих других событий тех страшных лет.

Писателю удалось создать по-настоящему эпичную панораму жизни страны в один из самых сложных периодов отечественной истории.

Солнце мертвых . Иван Шмелёв

В центре романа известного русского писателя-эмигранта, автора «Богомолья» и «Лета Господня », лежит противостояние в Крыму. Его «Солнце мертвых » называют одним из самых правдивых и страшных произведений о Гражданской войне в России. Шмелёв собственными глазами видел зверства, которые творили большевики с разбитыми войсками генерала Врангеля и местными жителями во времена Красного террора. Тогда же был расстрелян 25-летний сын писателя. Самому Ивану Сергеевичу чудом удалось спастись. Он бежал с полуострова в Москву, а в 1924 году навсегда уехал из страны.

Россия, кровью умытая . Артем Весёлый

Артем Весёлый (настоящее имя Николай Кочкуров) родился в один год с Олешей, Набоковым и Платоновым. По стилистике своих работ был близок к Пильняку. Самым известным его произведением считается роман «Россия, кровью умытая », название которого говорит само за себя. Весёлый воевал на деникинском фронте, затем некоторое время служил чекистом, так что с материалом у него проблем не возникло. Во времена Большого террора писатель быль арестован и расстрелян. Репрессиям подверглись и его ближайшие родственники.

Конь Рыжий . Алексей Черкасов и Полина Москвитина

«Конь Рыжий» - вторая часть эпической трилогии «Сказания о людях тайги », написанная Алексеем Черкасовым и Полиной Москвитиной в 1972 году. Книга является прямым продолжением романа «Хмель», в котором рассказывается о жизни сибирских старообрядцев в XIX и начале XX века (до 1917-го).

«Конь Рыжий» охватывает события, происходившие на юге Енисейской губернии во времена Гражданской войны. В нем описаны революционные Красноярск и Минусинск, расправа колчаковцев над железнодорожными рабочими, кровопролитная борьба крестьян с белым казачеством, террор и грабежи Чехословацкого корпуса и многие другие страшные события тех лет. В основе сюжета лежит история таштыпского казака Ноя Лебедя, принявшего сторону красных в братоубийственной войне.