Прозаические произведения 20 60 годов. Жанр "советская классическая проза"

«ДЕРЕВЕНСКАЯ» ПРОЗА 60-80-х годов

Понятие «деревенская» проза появилось в начале 60-х годов. Это одно из наиболее плодотворных направлений в нашей отечественной литературе. Оно представлено многими самобытными произведениями: «Владимирские проселки» и «Капля росы» Владимира Солоухина, «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы» Василия Белова, «Матренин двор» Александра Солженицына, «Последний поклон» Виктора Астафьева, рассказы Василия Шукшина, Евгения Носова, повести Валентина Распутина и Владимира Тендрякова, романы Федора Абрамова и Бориса Можаева. В литературу пришли сыновья крестьян, каждый из них мог сказать о себе те самые слова, которые написал в рассказе «Угощаю рябиной» поэт Александр Яшин: «Я есть сын крестьянина… Меня касается все, что делается на этой земле, на которой я не одну тропку босыми пятками выбил; на полях, которые еще плугом пахал, на пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в стога».

«Я горжусь тем, что я вышел из деревни», - говорил Ф. Абрамов. Ему вторил В. Распутин: «Я вырос в деревне. Она меня вскормила, и рассказать о ней - моя обязанность». Отвечая на вопрос, почему он пишет в основном о деревенских людях, В. Шукшин сказал: «Я не мог ни о чем рассказывать, зная деревню… Я был здесь смел, я был здесь сколько возможно самостоятелен». С. Залыгин в «Интервью у самого себя» писал: «Я чувствую корни своей нации именно там - в деревне, в пашне, в хлебе самом насущном. Видимо, наше поколение - последнее, которое своими глазами видело тот тысячелетний уклад, из которого мы вышли без малого все и каждый. Если мы не скажем о нем и его решительной переделке в течение короткого срока - кто же скажет?»

Не только память сердца питала тему «малой родины», «милой родины», но и боль за ее настоящее, тревога за ее будущее. Исследуя причины острого и проблемного разговора о деревне, который вела литература в 60-70-е годы, Ф. Абрамов писал: «Деревня - это глубины России, почва, на которой выросла и расцвела наша культура. Вместе с тем научно-техническая революция, в век которой мы живем, коснулась деревни очень основательно. Техника изменила не только тип хозяйствования, но и самый тип крестьянина… Вместе со старинным укладом уходит в небытие нравственный тип. Традиционная Россия переворачивает последние страницы своей тысячелетней истории. Интерес ко всем этим явлениям в литературе закономерен… Сходят на нет традиционные ремесла, исчезают местные особенности крестьянского жилища, которые складывались веками… Серьезные потери несет язык. Деревня всегда говорила на более богатом языке, чем город, сейчас эта свежесть выщелачивается, размывается…»

Деревня представилась Шукшину, Распутину, Белову, Астафьеву, Абрамову воплощением традиций народной жизни - нравственных, бытовых, эстетических. В их книгах заметна потребность окинуть взглядом все, что связано с этими традициями, и то, что их ломало.

«Привычное дело» - так названа одна из повестей В. Белова. Этими словами можно определить внутреннюю тему многих произведений о деревне: жизнь как труд, жизнь в труде - привычное дело. Писатели рисуют традиционные ритмы крестьянских работ, семейные заботы и тревоги, будни и праздники. В книгах много лирических пейзажей. Так, в романе Б. Можаева «Мужики и бабы» обращает на себя внимание описание «уникальных в мире, сказочных заливных приокских лугов», с их «вольным разнотравьем»: «Любил Андрей Иванович луга. Это где еще на свете имеется такой же вот божий дар? Чтоб не пахать и не сеять, а время подойдет - выехать всем миром, как на праздник, в эти мягкие гривы да друг перед дружкой, играючи косой, одному за неделю намахать духовитого сена на всю зиму скотине… Двадцать пять! Тридцать возов! Если и ниспослана русскому мужику благодать божья, то вот она, здесь, перед ним расстилается, во все стороны - глазом не охватишь».

В главном герое романа Б. Можаева открывается самое сокровенное, то, что писатель связывал с понятием «зов земли». Через поэзию крестьянского труда он показывает естественный ход здоровой жизни, постигает гармонию внутреннего мира человека, живущего в ладу с природой, радующегося ее красоте.

Вот еще одна подобная зарисовка - из романа Ф. Абрамова «Две зимы и три лета»: «…Мысленно беседуя с детьми, угадывая по следам, как они шли, где останавливались, Анна и не заметила, как вышла к Синельге. И вот он, ее праздник, ее день, вот она, выстраданная радость: пряслинская бригада на пожне! Михаил, Лиза, Петр, Григорий…

К Михаилу она привыкла - с четырнадцати лет за мужика косит и равных ему косарей теперь во всем Пекашине нет. И Лизка тоже ведет прокос - позавидуешь. Не в нее, не в мать, в бабку Матрену, говорят, ухваткой. Но малые-то, малые! Оба с косками, оба бьют косками по траве, у обоих трава ложится под косками… Господи, да разве думала она когда-нибудь, что увидит эдакое чудо!»

Писатели тонко чувствуют глубинную культуру народа. Осмысляя его духовный опыт, В. Белов подчеркивает в книге «Лад»: «Работать красиво не только легче, но и приятнее. Талант и труд неразрывны». И еще: «Для души, для памяти нужно было построить дом с резьбою, либо храм на горе, либо сплести такое кружево, от которого дух захватит и загорятся глаза у далекой праправнучки.

Потому что не хлебом единым жив человек».

Эту истину исповедуют лучшие герои Белова и Распутина, Шукшина и Астафьева, Можаева и Абрамова.

В их произведениях нужно отметить и картины жестокого разорения деревни, сначала во время коллективизации («Кануны» В. Белова, «Мужики и бабы» Б. Можаева), потом в годы войны («Братья и сестры» Ф. Абрамова), в годы послевоенного лихолетья («Две зимы и три лета» Ф. Абрамова, «Матренин двор» А. Солженицына, «Привычное дело» В. Белова).

Писатели показали несовершенство, неустроенность повседневной жизни героев, несправедливость, чинимую над ними, их полную беззащитность, что не могло не привести к вымиранию русской деревни. «Тут ни убавить, ни прибавить. Так это было на земле», - скажет об этом А. Твардовский. Красноречива «информация к размышлению», содержащаяся в «Приложении» к «Независимой газете» (1998, № 7): «В Тимонихе, родной деревне писателя Василия Белова, умер последний мужик Фауст Степанович Цветков.

Ни одного мужика, ни одной лошади. Три старухи».

А чуть раньше «Новый мир» (1996, № 6) опубликовал горькое, тяжелое размышление Бориса Екимова «На распутье» со страшными прогнозами: «Нищие колхозы проедают уже завтрашний и послезавтрашний день, обрекая на еще большую нищету тех, кто будет жить на этой земле после них… Деградация крестьянина страшнее деградации почвы. А она - налицо».

Подобные явления позволили говорить о «России, которую мы потеряли». Вот и «деревенская» проза, начавшаяся с поэтизации детства и природы, кончилась сознанием великой утраты. Не случаен же мотив «прощания», «последнего поклона», отраженный и в названиях произведений («Прощание с Матерой», «Последний срок» В. Распутина, «Последний поклон» В. Астафьева, «Последняя страда», «Последний старик деревни» Ф. Абрамова), и в главных сюжетных ситуациях произведений, и предчувствиях героев. Ф. Абрамов нередко говорил, что Россия прощается с деревней как с матерью.

Чтобы высветить нравственную проблематику произведений «деревенской» прозы, поставим перед одиннадцатиклассниками такие вопросы: - Какие страницы романов и повестей Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Астафьева, Б. Можаева, В. Белова написаны с любовью, печалью и гневом? - Почему первопланным героем «деревенской» прозы стал человек «трудолюбивой души»? Расскажите о нем. Что тревожит, беспокоит его? Какие вопросы задают себе и нам, читателям, герои Абрамова, Распутина, Астафьева, Можаева?

Деревенская проза ведет свое начало с 50-х годов. У ее истоков - очерки В. Овечкина («Районные будни», «Трудная вес­на»). Как направление в литературе деревенская проза сложилась в период оттепели и просуществовала около трех десятилетий. Она прибегала к разным жанрам: очеркам (В. Овечкин, Е. Дорош), рас­сказам (А. Яшин, В. Тендряков, Г. Троепольский, В. Шукшин), по­вестям и романам (Ф. Абрамов, Б. Можаев, В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин). Конечно, авторов, пишущих о деревне, было значи­тельно больше. Проверку временем выдержали те произведения, где преобладали общечеловеческие проблемы.

Дистанция времени позволяет дать обобщающую характеристи­ку деревенской прозы, выделив наиболее характерные проблемы, мотивы, особенности авторского подхода. Круг проблем был доста­точно широк. Но первой задачей В, Овечкина, а вслед за ним Е. Дороша в «Деревенских дневниках» (1958), Ф. Абрамова в очерке «Вок­руг да около» (1963), А. Яшина в «Рычагах» (1956) и в «Вологодской свадьбе» (1962), В. Тендрякова в «Ухабах» (1956) и «Тугом узле» (1955), было показать неблагополучие жизни деревни и в материальной сфе­ре (нищета), и в нравственной (разобщенность), и в идеологической (озабоченные цифровыми отчетами руководители закрывали глаза на реальное положение вещей).

Очеркисты-деревенщики 50-60-х годов не позволяли себе сомне­ваться в необходимости колхозов, не «поднимали руку» на то, как осуществлялось партийное руководство ими, но показывали, сколь­ко вреда наносят бездумные директивы, «галочная» система. В бесе­дах, разговорах секретарей и председателей, в недоуменных вопро­сах авторов их случайным и неслучайным собеседникам на страницах очерков обнажались кричащие противоречия жизни. Обнаружива­лось, что стоит за дутыми цифрами, парадными отчетами, к чему приводит приказное руководство со стороны.

Особую тревогу вызывал культурный уровень жителей деревни. Писатели акцентировали внимание общества на формировании в подрастающем поколении чисто потребительского отношения к жизни, на отсутствии тяги к знаниям и уважения к труду.

В. Тендряков твердо заявил о себе как о писателе остро социаль­ном и в ранних рассказах, и в «Кончине», и в созданных в 70-е, а увидевших свет в конце 80-х годов рассказах «Пара гнедых», «Хлеб для собаки», «Параня» (1988). Последние (посмертные) публикации для многих оказались неожиданными, критики увидели нового («по­таенного», как определила Н. Иванова) В. Тендрякова. Рисуя эпизо­ды 30-х годов, он не стремился найти корень зла во внешних силах, но обратился к самой крестьянской среде, показал столкновение бо­гатых и бедных в их отношении к труду, к собственности. В рассказах использован биографический материал, выведен образ отца - чело­века, преданного революционной идее, активно участвовавшего в коллективизации. Будущий писатель в рассказе находится в том детс­ком возрасте, когда понять действия и рассуждения отца и крестьян он не может. Но взрослый человек - автор -- использует наивность ребен­ка, чтобы добиться непредвзятой оценки изображенной ситуации.

Ф. Абрамов и в очерках, и в романах противостоял лакировке дей­ствительности, привлекая внимание сограждан к тяжкой судьбе жи­телей северной деревни. Точкой отсчета для него оказалась война. Бедствия военных лет не завершились и в мирные дни. Писателя вол­новали не только материальные трудности обезмужичившей дерев­ни, но и возникшее отчуждение людей, разобщение внутри семьи, уход от земли, нарушение душевного покоя. Ф. Абрамов одним из первых показал завершающий этап раскрестьянивания российской деревни, о начале которого почти в те же годы писали В. Белов («Ка­нуны», 1976) и Б. Можаев («Мужики и бабы», 1978, 1987).

В произведениях Ф. Абрамова читатель открывал различные типы национального характера - сформировавшихся в трудовых семьях, но с абсолютно разными жизненными принципами Михаила Пряс-лина и Егоршу Ставрова. Писатель не только восхищался душевной красотой тружеников («Деревянные кони», 1970), но и показал, с какими нравственными потерями добиваются реальных результатов люди, любящие свое дело («Пелагея», 1969). Беззаветно любя народ, Ф. Абрамов не «кадил» ему, не обольщался надеждами. Самое проч­ное, символ, объединяющий поколения,- Дом - потерял свою ус­тойчивость, перестал быть связующим началом, стал причиной смер­ти самой светлой и доброй абрамовской героини Лизы Пряслиной.

Смерть героини у разных писателей несла различную смысловую нагрузку. Умирает праведница Матрена у А. Солженицына («Матре-нин двор», 1963), подчеркивая несовместимость нравственных на­чал с окружающей жизнью. Умирает Катерина у В. Белова («Привыч­ное дело», 1966) - для Ивана Африкановича это огромное горе, но и первый серьезный толчок к осмыслению себя. Умирает Настена у В. Распутина («Живи и помни», 1974) - ее гибель воспринимается как возмездие. Смерть героя, мотив прощания играли решающую роль в структуре произведения, в обнаружении авторского замысла. Смерть понималась широко - не только как уход из жизни отдель­ного человека, но и как всенародная национальная драма.

В произведениях В. Белова и Е. Носова, как правило, не возни­кало острых конфликтных ситуаций. В жизни героев не было взле­тов и падений, страстных увлечений и разочарований, подвигов и преступлений. Рассказы и повести этих писателей привлекают бе­режным, уважительным подходом к человеку, стремлением разобрать­ся в его внутреннем мире, умением авторов посмотреть на мир глаза­ми своих героев. Писатели присматривались к своим персонажам в моменты, когда те пытаются увидеть себя со стороны, может быть, впервые задают себе вопрос, для чего живут. Многие мысли героев явно озвучены авторами, им удалось прочитать невысказанное. К примеру, одно из таких размышлений в рассказе В. Белова: «Надо было жить, сеять хлеб, дышать и ходить по этой трудной земле, пото­му что другому некому было делать это».

В ряде произведений В. Белов использовал мотив возвращения. Его смысл - во встрече героя со своей юностью, с прошлым, с род­ным краем. Нужно вернуться, чтобы понять необратимость движения времени, чтобы оценить то, что имел. Возвратился в прошлое, чтобы понять себя - настоящего - Иван Данилович («Речные излу­ки», 1964). Вспомнив юность, он почувствовал счастье несостояв­шейся любви. Вернулся майор в свою родную Каравайку, которой уже нет («За тремя волоками», 1968), ощутив здесь свои корни. В. Белов в 70-е годы от изображения современной или послевоенной деревни тоже вернулся в начало 30-х, чтобы показать, как осуществлялась кол­лективизация, что собой представляла кампания по «уничтожению кулака как класса» («Кануны», 1972-1987). Свои художественные про­изведения о деревне В. Белов поддержал книгой уникальной - «Лад» (1979-1981), где собраны описания народных обычаев, бытового уклада и эстетических пристрастий северной русской деревни.

«Пожару» (1985) В. Распутина предшествовали повести этого авто­ра, заслужившие горячий читательский отклик,- «Деньги для Ма­рии» (1966), «Последний срок» (1971), «Живи и помни» (1974), «Про­щание с Матерой» (1976). Читатели и критики почувствовали в этих произведениях страстное желание автора запечатлеть уходящую де­ревню, уберечь от забвения мир людей старшего поколения с их муд­рым пониманием жизни. В. Распутин, младший по возрасту из дере­венщиков, удивил всех блестящим изображением стариков и старух. Анна перед смертью («Последний срок»), Дарья, обряжая родную избу («Прощание с Матерой»), мысленно обращались с напутствием к остающимся жить, к тем, кто строил свою, другую жизнь, непохо­жую на ту, которую довелось прожить им самим. Их настораживало лишение человека своей воли, подчинение работника машине: «Дав­но уж не оне на вас, а вы на их работаете». Ощущение ненадежности, непрочности существования опиралось на мысль о корнях, о нару­шении невосстановимых связей между людьми: «И себя чувствуешь как-то не во весь свой вес, без твердости, надежности, будто любому дурному ветру ничего не стоит подхватить тебя и сорвать - ищи по­том, где ты есть». Предваряя трехтомное собрание сочинений В. Распутина (М., 1994), В. Курбатов писал: «Его старухи, прекрасные его героини, матери великого народа, были изведены вместе с этим на­родом, душевно опустошены и отпеты до срока. С их смертью ничего не оставалось и художнику, как онеметь». Однако такая версия не утверждает художественного тупика. Раскрестьянивание деревни, тяжкие нравственные последствия семидесятилетнего большевизма, современные кризисные явления не означают гибели народа.

В. Астафьев вошел в число деревенщиков с «Последним покло­ном» (1960-1989), повествованием «Царь-рыба» (1976). Всеобщее признание он получил к середине 70-х годов.

Суровая правда ранних его произведений сочеталась с лиричес­кой взволнованностью. Он искренне любил свою землю, был привя­зан не только к родным по крови, не только к людям сильного харак­тера, как бабушка Катерина Петровна, прозванная на деревне «генералом». В каждом из персонажей В. Астафьев улавливал черты национального характера, по крупицам собирал образ современни­ка, включал в него наблюдения и впечатления о людях, давших ему первые уроки душевного тепла, самоотверженности, непоказного му­жества. Но этот характер воплощался и в образах браконьеров, губя­щих не только природу, рыбу, но и людские души. Оглядываясь на свои ранние произведения, писатель посчитал нарисованные в них картины несколько «умильными». Однако произведения В. Астафь­ева последнего десятилетия - «Печальный детектив» (1986), «Людочка» (1989), «Прокляты и убиты» (1990-е),- ставшие органичес­ким продолжением книг о деревне, свидетельствуют об умении автора проникать в потаенные душевные глубины своих рядовых героев и разделять с ними обиду от несложившейся жизни. Излишняя пуб­лицистичность, пожалуй, ослабляет художественный анализ. Но ис­кренность писательской боли за человека искупает все.

Какой бы аспект ни выбирали писатели-деревенщики, у каждо­го из них чувствовалась глубоко личная, кровная связь с деревней. Это был интерес не временный, на период командировки, не кем-то предложенная тема, а по-настоящему своя, выстраданная. Психоло­гические, мировоззренческие и другие проблемы решались автора­ми и их героями как бы с одинаковой заинтересованностью. При этом одни писатели проявляли повышенное внимание к современному быту, к незаметным людям, другие обращались к прошлому и в исто­рии искали ответы на вопросы сегодняшней жизни.

Деревенская проза всегда вызывала активный отклик в критике, ее авторы часто подвергались пристрастным обвинениям в искажении действительности. Особенно ожесточенными были нападки на; писателей, изображавших послевоенные бедствия и время коллек­тивизации. Никак не соответствовали официальным представлени­ям персонажи В. Белова и Б. Можаева, Ф. Абрамова и В. Распутина. I В статьях постоянно звучали риторические вопросы: «Ну разве Это Герои сегодняшнего дня?», «Разве могут они помочь в решении про­блем деревни?»

Критические атаки подкреплялись «мнением с мест». К приме­ру, Ф. Абрамову было направлено «письмо земляков», которые объясняли писателю, что не так он изображает их жизнь, не туда зовет. Организована была и конференция, на которой прозвучали полити­ческие обвинения за «издевательство, глумление над советским народом, над чувствами советских людей».

19. Литература периода «оттепели». Проблематика, особенности героев (В. Аксенов, П. Нилин, Г. Владимов, А. Солженицын)
Начало нового периода, безусловно, связано с открытым разоблачением культа личности. Пусть оно было неполным и непоследовательным, но оно состоялось. Это политическое событие отразилось на литературной и - шире - культурной жизни. Открылись новые журналы («Юность», «Литературная учеба», «Нева» и др.). Под руководством А. Твардовского «Новый мир» стал подлинно новым - на его страницах осуществлены первые публикации А. Солженицына, Ю. Домбровского. Стал возможен выпуск (хотя и прерванный достаточно быстро) таких альманахов, как «Литературная Москва», «Тарусские страницы» со стихами М. Цветаевой, М. Волошина, Б. Слуцкого, Б. Пастернака. Готовились новые издания недавно запретных Б. Ясенского, И. Бабеля, Н. Заболоцкого, М. Зощенко. Увидела свет книга В. Дудинцева «Не хлебом единым», в которой в самом непривлекательном свете выведены бюрократы всех рангов, стоящие на пути бескорыстного энтузиаста-изобретателя.
Для характеристики периода оттепели важно выявить не только новые издания, новые темы, но и принципы нового подхода к изображению конфликтов. Показать, как это осуществлялось, можно на произведениях любой тематики. К примеру, сюжет повести П. Нилина «Жестокость» (1956) строился на материале сравнительно далеком - 20-е годы в Сибири, борьба угрозыска с бандитами. В центре внимания автора самосознание героя - участника этой борьбы, его чувство ответственности за все, «что происходит при нас». Трагический финал - самоубийство - связан не с любовным конфликтом, не с военными обстоятельствами, а с невозможностью примирения с несправедливостью, обманом, прикрывающимися именем народа и советского государства. Критики ополчились на этот финал, обвиняли автора в том, что он обманул читателя, нарушил правду характера Веньки Малышева. Писали, что герой повести совсем не такой, комсомолец не мог так поступить, и наперебой объясняли автору, в чем его ошибка. Про положительного героя - каким он должен быть - в 1957 году иронически писал А. Синявский: «Это не просто хороший человек, это герой, озаренный светом самого идеального идеала... Он лишен недостатков, ибо наделен ими в небольшом количестве (например, иногда не удержится и вспылит), для того чтобы сохранить кое-какое человеческое подобие, а также иметь перспективу что-то в себе изживать и развиваться, повышая все выше и выше свой морально-политический уровень». О том же, но совсем без иронии в пособии для студентов писал М. Колядич: «Тема положительного героя как носителя коммунистической морали представляется особенно важной. Борьба за коммунистическую нравственность, преодоление пережитков в быту и сознании является одним из условий воспитания нового человека». Если писатель - в данном случае П. Нилинне выполнял подобных предписаний и рекомендаций, герой объявлялся несостоятельным. Так «выбивались» из нормы не только герои П. Нилина, но и Ф. Абрамова, В. Тендрякова, В. Семина, зато всегда были «на уровне» главные персонажи К. Федина, К. Симонова, В. Кожевникова, В. Кочетова.
Самое сильное читательское потрясение было связано с публикацией в 1962 году в «Новом мире» повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Потрясал не только материал - впервые было открыто рассказано о советском концлагере. Не только язык - многих шокировали слова из жаргона зеков, удивляла художественная емкость, точность, выразительность авторской речи и языка персонажей. Но, может быть, самое неожиданное - это главный герой, Иван Денисович Шухов, олицетворяющий народ русский, солдат, не чувствующий вины перед государством, не понимающий смысла наказания, которое он должен нести. А. Солженицын не лагерную тему открыл, а новые принципы изображения народного характера. Эта линия художественного исследования была продолжена в деревенской прозе. Критики же и учебные пособия еще до запрещения «Одного дня», которое грянет в 70-е годы, высказали бесконечное количество оговорок, снижающих значение книги.
Не случайно замечательные художественные достижения этих лет связаны с книгами о деревне, и особенно резкая критика, обвинения в несоответствии требованиям времени адресованы именно этим книгам, их героям и авторам. По поводу очерка Ф. Абрамова «Вокруг да около» (1963) критик писал: «Озлобленная клеветническая позиция автора <...> грубое искажение жизни. Не критика недостатков, а смакование их». Таких выводов, влекущих за собой наказание и снятие редакторов, было достаточно много. А писатели-«деревенщики», как их стали называть,- В. Овечкин и А. Яшин, Ф. Абрамов и С. Залыгин, В. Шукшин и Е. Дорош, несколько позже В. Распутин, В. Белов, В. Астафьев - обнажали самые неприглядные стороны действительности - вопиющую бедность деревни, бесхозяйственность, бессмысленность партийного руководства. Но не менее, чем правдивое изображение обстоятельств, важны характеры героев. Критиков-конъюнктурщиков особенно раздражали старики, старухи, казалось бы, недалекие, часто малограмотные, «темные». Никак не получалось «согласовать» их, привести в соответствие с моральным кодексом и представлениями о положительном герое соцреализма. Эти персонажи не совершали подвигов, не вели за собой и поступки порой совершали антиобщественные. Но они были из плоти и крови, умели работать и любить, жалеть и презирать. К примеру, выселяемый как пособник кулаков крепкий мужик Степан Чаузов - герой повести С. Залыгина «На Иртыше» (1964), где не только подчеркивалась антинародность раскулачивания, но и утверждалась духовная сила тех людей, на ком земля русская держится.
Повесть эта полемична по отношению к «Поднятой целине», вторая часть которой была опубликована несколькими годами раньше. Если, по М. Шолохову, главной заботой мужика было преодоление чувства привязанности к своему, личному, то С. Залыгин показывал, как важно, значимо в крестьянине чувство хозяина. У М. Шолохова, пожалуй, только Разметнов усомнился в справедливости «борьбы с детьми», даже если это дети кулаков. У С. Залыгина постоянно звучит мотив ответственности за детей, перед детьми. Это чувство напрочь отсутствует у тех, кто исполняет указания и организует выселение «подкулачников». Трагедия в «Поднятой целине» связана с гибелью самоотверженных коммунистов, отдавших жизнь за идею. Трагедия в повести С. Залыгина в том, что лишают крова, выселяют из родного дома тех, кто всегда честно трудился и готов был так же трудиться при новой власти. Литература этого направления достигнет расцвета в 70-е годы и постепенно сойдет на нет.
В военной прозе были восприняты и продолжены уроки В. Некрасова, В. Гроссмана. Почти одновременно в конце 50-х пришли в литературу Г. Бакланов, Ю. Бондарев, В. Быков, В. Богомолов, К. Воробьев, Б. Окуджава. Пришли, обогащенные опытом собственного участия в войне. В их книгах читателю открывались не столько сражения, сколько психология человека на войне, острота восприятия жизни, чувство ответственности за тех, кто рядом. Критики сетовали на обилие смертей, на узость горизонта - «окопная», а значит, неполноценная правда. В последующие годы В. Быков и Г. Бакланов, В. Кондратьев будут продолжать углубленное исследование характеров, анализируя примеры стойкости и трусости, выдержки и подлости, страха и отчаяния. Ю. Бондарев же прислушается к советам критиков и начнет создавать сначала панорамы (телесериал «Освобождение»), затем вполне традиционные книги с отмеренной остротой сюжета, с положительными и отрицательными военачальниками и облегченным психологическим анализом.
Политические потрясения середины 50-х годов послужили толчком для появления исповедальной, лирической прозы, молодых героев В. Аксенова, А. Гладилина, В. Войновича. Герои эти, несмотря на то, что перед ними, как считалось, открыты все дороги, почему-то задумывались, стремились к самостоятельности, порой лезли на рожон и готовы были совершать ошибки. Повести «Звездный билет» (1965) (Аксёнов), «Хроника времен Виктора Подгурского» (Гладилин) (1956), «Хочу быть честным» (1965) (Войнович) характеризуют настроения, мироощущение послесталинского времени. Пройдет несколько лет, «звездные мальчики» повзрослеют, начнут подводить «предварительные итоги», а их создатели пополнят ряды эмигрантов.

В 60-е годы выделяется и молодёжная проза «Коллеги» Аксёнова, «Хроника времён В. Порурского» А. Гладилина. «Про Клару Иванову» Тендрякова. Настоящим откровением наполненным лиричностью и философской глубиной явились произведения Ольги Бергольц, В. Солоухина, Ю. Казанцева.

С поэтическим бумом связано и зарождение популярности авторской песни А. Галича, Б. Окуджавы, Ю. Визбора, В. Высоцкого. Это было советское «сердитое поколение». Молодежные группировки собирающиеся на кухнях и на открытом воздухе, на конкурсах туристических песен и в студенческих студиях. После 1968 г., когда советские танки вошли в Прагу, в политическом митинге протеста 7 человек с плакатами выходят на улицу. Молодежь приникает к радиоприемникам. По «голосу Америки» звучит телеграмма протеста Евгения Евтушенко.

Судебные процессы над Бродским, Синявским, Н. Даниэлем, А. Гинзбургом сделали их еще более известными. Была восстановлена цензура в лице Гослита и с начала 70-х на 1,5 десятилетия деление литературы на официальную и андеграундовскую стало прочным и привычным.

«Молодежная проза» печаталась по преимуществу в журнале «Юность». Его редактор, Валентин Катаев, делал ставку на молодых и неизвестных прозаиков и поэтов. Произведениям молодых была присуща исповедальная интонация, молодежный слэнг, искренний приподнятый настрой.

Молодежная проза и манила – гламуром, который тогда назывался, разумеется, по-другому. Аксенов (и остальные «молодежники») осуждал стиляг, мажоров, центровых и всю безобразно разлагающуюся, но хорошо пахнущую золотую молодежь, правильно противопоставляя ей «делателей» – молодых писателей, сценаристов и прочую шелупень, разлагающуюся еще заманчивее; начав, понятно, с молодых врачей – и плавно перейдя к остальным. В 25 лет он понял, что пробиться проще с повестью про нелитературную профессию: первая – колом, зато вторая пройдет соколом, а уж остальные – мелкими пташками.

В повестях и рассказах 1960-х Аксенов не только создавал новый тип героя, свободного от каких-либо догм, но и пробовал разнообразные повествовательные формы. Это позволило ему воплотить в своих произведениях многообразие мира, представить разные взгляды на изображаемые события. Наиболее характерна в этом смысле повесть Апельсины из Марокко, все главы которой написаны от лица разных рассказчиков.

В творчестве Аксенова происходит разрушение стереотипов – как идеологических, так и созданных им самим.

Аксенов начинал с изображения скептически настроенной по отношению к тогдашней советской действительности молодежи с характерным для нее нигилизмом, стихийным чувством свободы, интересом к западной музыке и литературе - со всем, что противостояло выработанным старшим поколением духовным ориентирам. К середине 60-х гг. усиливается философская насыщенность прозы Аксенова, размышляющего о причинах неудачи "оттепели", о неустойчивости психологии человека, именно с нею связывавшего свои лучшие надежды. Обращение к такой личности способствовало перестройке индивидуальной творческой манеры писателя, соединяющего теперь в пределах одного произведения реальное и ирреальное, обыденное и возвышенное. Особенно искусно разные планы соединяются в программном для того времени произведении Аксенова романе "Ожог"- наиболее удачной попытке писателя полномасштабно изобразить жизнь российской интеллигенции на переломе 60-70-х гг. Герои романа, каждый из которых одержим своей творческой идеей, находятся в состоянии трагического разлада с существующей в их стране системой: стремление укрыться от нее оказывается тщетным. Облик и поведение героев романа определяются их противостоянием порожденной этой системой толпе, которой чуждо все высокое, светлое. Выход для них писатель видит в устремлении к Богу, в духовном прозрении. Гипотетическую ситуацию рассматривает Аксенов в романе - явно обладающем признаками антиутопии -"Остров Крым", где подвергается проверке модная идея о мессианской роли России: идея эта доводится здесь до логического завершения, обнажающего ее чудовищный смысл. Произведения, написанные им в эмиграции (и более всего - "Московская сага"), убеждают в том, что жизнь родной страны, происходящее в ней продолжает оставаться в центре его внимания: уехав из России, Аксенов остается писателем истинно русским.

В центре романа Аксенова «Звездный билет» - судьба двух братьев. Старший, двадцативосьмилетний Виктор, имеет героическую профессию: он космический врач, и мотив тайны сопровождает повествование об этом герое. (Не забудем, что произведение вышло в 1961 г., когда человек только открывал дорогу в космос.) Младший брат, семнадцатилетний Димка,- типичный герой «молодежной прозы» с характерным для возраста нигилизмом, нарочито вызывающим поведением и мечтой о романтических странствиях вместо обычной «пошлой» жизни. Оба героя оказываются в ситуации выбора. Виктор "Совершает первый настоящий поступок: он не просто отказывается защищать несостоятельную диссертацию, но и открыто выступает против основного направления работы целого отдела. Димка, отправившийся вместе с друзьями в путешествие, проходит через испытание любовью и настоящей мужской работой в море. Финал произведения драматичен: старший брат погибает в авиационной катастрофе «при исполнении служебных обязанностей». Тогда-то и выясняется, что «непутевый» Димка на удивление серьезен в своем отношении к брату, к родителям, к жизни, что у него есть свой ответ на заданный Виктором при последней встрече вопрос: «Чего ты хочешь?». Ответ этот дан не в логической, а в лирической форме: «Я лежу на спине и смотрю на маленький кусочек неба, на который все время смотрел Виктор. И вдруг я замечаю, что эта продолговатая полоска неба похожа по своим пропорциям на железнодорожный билет, пробитый звездами. И кружатся, кружатся надо мной настоящие звезды, исполненные высочайшего смысла. Так или иначе.

«Это теперь мой звездный билет!»

Перед героем открывается дорога жизни, ему еше не до конца ясно, куда приведет этот путь, но направление поисков обозначено достаточно определенно метафорой «звездный билет», соединившей в себе мотив дороги, исканий и образ звезды как символ жизни настоящей, искренней, «исполненной высочайшего смысла».

В. Аксенов использует характерный для «молодежной прозою жанр короткого романа, позволяющего показать эволюцию героев сжато, в наиболее существенных моментах. Свободная композиция, смена повествователей, короткие, рубленые фразы, соседствующие с развернутыми лирическими монологами, молодежный слэнг создают тот самый новый стиль молодого писателя, о котором столько дискутировала критика. _

Сжатость, лаконизм повествования имеет оборотные стороны. К примеру, недостаточно мотивировано чересчур быстрое превращение вчерашних «стиляг» в «трудяг», не отличается глубиной психологический анализ. Возникает вопрос о том, был ли необходим трагический финал судьбы Виктора и нет ли в этом налета фальшивой романтизации.

Произведения «молодежной прозы» вызвали волну дискуссий. Предметом обсуждения был и открытый молодыми писателями характер, и созданный ими стиль. Особенно много рассуждала критика о традициях западной литературы, на которые опирались авторы. Отмечалась манера говорить об одних и тех же событиях устами разных героев «под Фолкнера», подражание короткой фразе, упрощенным диалогам и аскетической предметности (прочь открытый психологизм!) Хемингуэя, введение в текст документов «под Дон-Пассоса». Наконец, сам тип юного героя выводился из произведений Селинджера. «Всепроникающий лиризм» прозы молодых объясняли тем, что многие из них «очень внимательно читали Бунина».

Вывод о чрезмерной подражательности вряд ли справедлив по отношению к «молодежной прозе» в целом. Нам же важно отметить показательный для литературы оттепели факт учебы у крупнейших зарубежных авторов и русских писателей, имена которых долго находились под запретом. В годы оттепели начался процесс восстановления разорванных литературных связей и традиций. Впервые после революции на родине И. Бунина вышло собрание сочинений писателя с предисловием А. Твардовского. Был опубликован завершенный в 40-е годы роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», ряд произведений А. Платонова. В новом выпуске статей и писем Горького были восстановлены имена его адресатов: Бунин, Бальмонт, Бабель, Пильняк, Зощенко, Зазубрин, Булгаков, Артем Веселый. Реабилитировались невинно пострадавшие в годы культа писатели, произведения их вновь издавались. Это возвращение не было полным и окончательным, поскольку публиковались лишь отдельные книги, а не творческое наследие писателей в целом, многие имена и произведения по-прежнему оставались под запретом. Однако включение в литературный процесс книг больших художников, несомненно, оказало влияние на уровень мастерства писателей. Они стали более активно обращаться к «вечным» темам и проблемам, к героям философского склада, к приемам условности. Целые стилевые течения (например, лирическая проза и уже упоминавшаяся проза «молодежная») развивались в русле лучших традиций предшественников.

Существовали и другие пути, по которым шла литература, рассказывавшая о молодом герое своего времени. 60-е годы - время взлета научной мысли, массовых строек, открытия и использования природных ресурсов. Романтика коллектива единомышленников (ученых, геологов, врачей, строителей), выраженная поэтической строкой Б. Окуджавы «возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», и нравственная ответственность человека за «дело, которому ты служишь» (Ю. Герман) определит пафос книг Д. Гранина, Ю. Германа, Г, Владимова, В. Липатова, «Иду на грозу» - так будет сформулирован девиз жизни молодых ученых - героев одного из самых известных романов литературы 60-х годов, написанного Даниилом Граниным (1962). Произведение остроконфликтно, но автором акцентируется не противостояние таланта и бездарности (эта проблема есть, но она ушла на второй план), а столкновение и испытание нравственных позиций молодых ученых, их отношения к науке, к людям, к жизни. Конфликт Тулина и Крылова дополняется изображением внутренних противоречий последнего, тех уроков, подчас суровых, подобных катастрофе самолета, которые преподает Тулину жизнь и в которых проверяется и закаляется его характер. Любимый герой Гранина- человек дела, которому подчинена жизнь. На фоне персонажей Аксенова он выгодно отличается целеустремленностью, стойкостью убеждений и нравственных принципов. Активность жизненной позиции - неотъемлемая часть концепции личности, которую Д. Гранин будет развивать во всех своих произведениях.

Если для книг Гранина характерен драматизм и остроконфликтность, то Юрий Казаков- мастер «тихой лирики» в прозе. Его рассказ «Голубое и зеленое» (1957), с одной стороны, близок «молодежной прозе». Тот же тип героя, стоящего на пороге взрослой жизни. То же испытание - первой любовью и первым разочарованием. Но Казакова интересуют не события сами по себе, а их переживание лирическим героем. « .Я весь во власти необыкновенного ритма» - так словами из рассказа можно определить его своеобразие. Действительно, у произведения Казакова есть свой ритм. Это музыка Москвы, арбатских переулков, изменчивый ритм первой любви. Здесь важна не смена событий, ведь событие, по сути, одно: любовь- от первой встречи до расставания. Автору важна драма чувств и щемящая грусть воспоминаний. Настроение лирического героя передает не только звук, но и цвет: голубое и зеленое- нежные краски весны, поры пробуждения чувств, взросления души. Форма повествования от первого лица придает произведению особую искренность и задушевность.

Необычным на фоне литературы социально активной было стремление Ю.Казакова и героев его произведений к самопознанию, философствованию, их углубляющаяся отстраненность от окружающего мира, от суеты жизни. Речь уже не об усилении лиризма, а о принципиально иной системе ценностей, в которой главными для автора были тайна мира, неисчерпаемое богатство и высокий строй души человека. Герои последующих книг Казакова - путешественник, охотник, знаток природы («Северный дневник», «Долгие крики»), животные («Арктур - гончий пес», «Тэдди») и, наконец, чистый и мудрый ребенок в рассказах 70-х годов «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал» (последнем произведении писателя). К сожалению, проза Ю. Казакова еще и до сих лор не оценена по достоинству. При внимательном чтении книг писателя становится возможным говорить о продолжении традиций не только И. Бунина, но и не открытых оттепелью писателей-эмигрантов Б. Зайцева, И. Ильина, проводить параллели с классикой (И.С. Тургеневым, например) и старшими современниками Ю. Казакова К. Паустовским, М. Пришвиным, В. Бианки.

Годы оттепели стали временем второго рождения темы Великой Отечественной войны. В литературу пришло «поколение лейтенантов»: В. Астафьев, Г. Бакланов, В. Богомолов, Ю. Бондарев, В. Быков, Б.Васильев, К. Воробьев, В. Кондратьев, в поэзии - С. Орлов, Ю. Друнина, Д. Самойлов.

<...> Как это было! Как совпало - Война, беда, мечта и юность! И это все в меня запало И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые.

Свинцовые, пороховые...

Война гуляет по России,

А мы такие молодые!

(Давид Самойлов. "Сороковые, роковые...»)

Познав на собственном опыте военные будни, они взорвали традицию романтико-героического летописания и смогли сказать слово суровой солдатской правды о простом человеке^ не войне. Примером может послужить повесть Владимира Богомолова «Иван» (1958). В центре произведения - мальчишка-сирота, разведчик. Новизна состояла не в выборе героя: вспомним, что еще в годы войны В.Катаев написал повесть «Сын полка». Ребенка, рядом с которым в трагические времена оказался взрослый, взявший на себя заботу об осиротевшем малыше, показал М. Шолохов в рассказе «Судьба человека». В произведении В. Богомолова поразил сам характер героя, в котором нет ничего от детства, который живет единственным желанием - мстить. Такой концентрацией ненависти к врагу и жажды мести книга Богомолова близка военному рассказу Шолохова «Наука ненависти» с той существенной разницей, что у Шолохова герой - тридцатидвухлетний лейтенант Герасимов, а у Богомолова- мальчик лет одиннадцати-двенадцати. Не Ваня, как у Катаева, не Ванюшка, как у Шолохова, а по-взрослому - Иван. «Он был совсем еще ребенок», «мальчишка» - передает свои первые впечатления рассказчик. Но затем преобладающей становится характеристика «не по-детски», и на этом настойчивом противопоставлении будет строиться образ героя. У Ивана не по-детски сосредоточенный, неприязненный взгляд исподлобья, настороженные и звероватые глаза, угрюмость и властный тон. Недетская служба - разведчик, за которую он получил взрослую награду, медаль «За отвагу». Недетская речь: тост «За то, чтобы я всегда возвращался», первый вопрос после отдыха: «Я во сне не разговариваю?» Даже желания отличаются от тех, что обычны для мальчишек его возраста: равнодушие к конфетам и страстное желание иметь понравившийся нож. Мотив тайны, сопутствующий появлениям и исчезновениям Ивана, усиливает интерес к необычному мальчику: что сделало его таким? Потрясает рассказ разведчика Холима о судьбе Ивана: он пережил гибель родных, был в лагере смерти, и теперь «у него на уме одно: мстить до последнего!.. Я никогда не думал, что ребенок может так ненавидеть...» Перед читателем предстает характер, всецело обусловленный войной, не открывающий перспективы в будущее. Ненависть сожгла душу Ивана, уничтожила необходимый для жизни заряд добра, любви и радости, который человек может получить только в детстве. Войной предопределен и трагический финал судьбы Ивана: он был задержан и после пыток расстрелян фашистами. Завершает повесть текст документа тайной полиции - бесстрастное свидетельство последнего сражения юного разведчика. Документ не комментируется повествователем, лишь в конце строчки прерываются многоточиями...

Богомолов показывает тип личности, ставшей порождением войны, попавшей в страшную зависимость от ее жестоких законов - ненависти, крови, опасности. Не научившись еще жить, Иван отвык от мирной жизни и все время стремится «на ту сторону». И эта зависимость тем более страшна, что герой - ребенок. Подобного исследования психологических последствий войны литература еще не знала.

Большинство произведений, о которых шла речь, впервые публиковались на страницах литературно-художественных журналов. Здесь нельзя не вспомнить об особой миссии литературно-художественных журналов в России. Издавна они были явлением не только литературы, но и общественной жизни, политики, формировали общественные идеалы, служили своеобразным полигоном для испытания тех или иных идей. В годы оттепели, как и в любой переломный исторический период, эта роль периодических изданий возросла многократно. Литературные споры нередко были важны не сами по себе, а как аргумент в идеологической полемике. Не столько художественный текст, его достоинства и недостатки становились предметом обсуждения, сколько тот образ мысли, та политическая тенденция, к которой присоединялся автор. Этой особой психологией литературных споров тех лет объясняется и нередко кажущаяся сегодня излишней резкость критики, и полная непримиримость противостоящих лагерей.

Резкая поляризация сил - характерная черта оттепели. Шла открытая и ожесточенная борьба «всех против всех»: «антисталинисты» вступили в конфликт с «неосталинистами», «реформаторы» с «консерваторами», «дети» с «отцами», «физики» с «лириками», «городские» с «деревенскими», «громкая» поэзия с «тихой». Значение имел уже тот факт, в каком журнале опубликовано произведение или статья. Авторы и читатели получили возможность выбирать свое литературно-художественное издание, и те, кто присоединялся к направлению «Нового мира», «Литературной Москвы», «Юности», выражавших демократические устремления общества, становился идейным оппонентом консерваторов, знаменем которых стал журнал «Октябрь». Резко очерченная литературная политика журналов («генеральная дума», по Твардовскому) имела неоднозначные последствия. С одной стороны, каждое издание приобрело «коллективную творческую индивидуальность», а с другой - невозможность появления на их страницах произведений, не отвечавших политическим и литературным пристрастиям редколлегии, приводила к известной односторонности, ограниченности в восприятии явлений литературы и действительности, а у писателей вызывала чувство зависимости от журнала, сковывающей свободу творчества. Этих внутренних противоречий и потерь не сумел избежать лучший журнал оттепели - «Новый мир». Твардовский, тяготевший к литературе с ярко выраженным социальным зарядом, не принял лирико-философскую направленность рассказов Абрамова «Жила-была семужка», «Медвежья охота», «Пролетали лебеди».

Не была ему близка проза Ю. Казакова, позицию которого Твардовский воспринимал как «холодноватую наблюдательность», в которой ему чудилось равнодушие. Еще более пристрастен был главный редактор «Нового мира» в своем отношении к поэзии. По словам Ф. Абрамова, Твардовский был в поэзии убежденным традиционалистом, аскетом, боявшимся «воспарить» и больше всего ценившим не яркость метафоры, а строгость и точность слова.

Но противостоянием «новомирцев» и «октябристов» не исчерпывается идейное и творческое многоголосие 60-х годов. Было немало известных писателей, не присоединявшихся столь открыто и безоговорочно к какому-то определенному лагерю. Для одних (как, например, для опальных А. Ахматовой и Б. Пастернака) была значима уже сама возможность опубликовать произведение. Другие, подобно автору прекрасных лирических рассказов Ю. Казакову, сторонились политики, углубившись в собственно литературное творчество.

Как ни покажется парадоксальным, ожесточенные литературные баталии на страницах периодических изданий 60-х годов имеют в глазах современного исследователя положительное значение. В результате многочисленных дискуссий исподволь формировалось представление о существовании различных эстетических школ и литературных направлений, о сложности и реальном многообразии литературного процесса. Краткий миг творческой свободы стал мощным социальным и творческим импульсом для литературы на все последующие десятилетия нашего века. Не случайно большинство произведений, с которых начинался «публикаторский взрыв» конца 80-х годов, создавалось или задумывалось в период оттепели.

Литература 50-60-х годов ХХ века (период «ОТТЕПЕЛИ»).

- подъем литературы, популярность, публикация некоторых ранее запрещенных авторов;

- возникают новые литературные объединения, поэтические школы;

Появляются новые молодые и талантливые поэты, и писатели (Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, Б. Окуджава, Р. Рождественский и др.);

Расширение границ дозволенного, относительная свобода творчества;

- романтика «социализма с человеческим лицом», обращение к ленинским традициям;

Участвует в литературной жизни Воронежа, увлекается социалистическими идеями, печатаем стихи, статьи, рассказы «рабочего-философа»

Выходит из коммунистической партии, работает, возглавляет комиссию по борьбе с засухой

Кн. «Электрификация», стихи

Работает губернским мелиоратором, занимается самообразованием, много читает

С женой и сыном переезжает в Москву

Литературный успех

«Епифанские шлюзы»

«Сокровенный человек»

Критика, обвинения в клевете на партию

«Усомнившийся Макар» рассказ

Запрещенный для печати

Путешествие и работа в Туркмении

Сотрудничество с журналами «Литературное Обозрение» и «Литературный критик»

Арест 15-летнего сына

Военным корреспондентом отравляется на фронт, получает контузию

Произведения о войне «Рассказы о родине»

Болезнь и смерть сына, туберкулез

Не печатанье, гонения, болезнь

Детские произведения, сказки

Умер, похоронен в Москве

Задания:

1. Почему так печальна судьба писателя, несмотря на его «пролетарское» происхождение?

2. Какие личностные качества воспитала трудная, трудовая жизнь в писателе?

Художественный мир писателя:

– жил в неспокойной, трудное время и писал о проблемах современности;

– писал на «народ» простом языке , использовал сказовые формы (от лица героя);

– произведения часто не окончены, имеют «открытый» финал, удивляют читателя отсутствием логики, четкого сюжета;

– произведения часто аллегоричны , символичны , с философской и религиозно - этической проблематикой;

– произведениях неразрывно связаны комическое (чаще сатира) и трагическое;

Герои Платонова «странные» люди (страдальцы, искатели правды, люди из народа, сироты в душе).

Типы героев:

– «естественный» человек – стихийный, «сокровенный», со скрытыми душевными качествами;

– человек-рационалист-энтузиаст труда, преобразователь , человек с механическим сознанием, без души;

– ребенок - высший этический, носитель добра и символ будущего .

Личность и творчество Михаил Александровича Шолохова ().

В его произведениях мы видим

алмазные россыпи русской

речи…слово, взятое у народа…

Ценский.

1. Биографические сведения:

Дата	События	Творчества
	Родился в семье служащего торгового предприятия Кузнецова на хуторе станицы Вешенская. вырос в доме купца (отец). Мать – горничная. Незаконнорожденный сын. Посещал начальную школу в Воронежская обл ." href="/text/category/voronezhskaya_obl_/" rel="bookmark">Воронежской области.
	Московская гимназия
	Вешенская. Работа в продотряде	Эпизод в романе «Тихий Дон» (нападение махновцев на продотряд)
	участие в программе по ликвидации безграмотности на селе, учел взрослых
	Москва, работал, где придется + самообразование
		Начало творческой деятельности, газета «Юношеская правда»-1-й рассказ «Родинка»
	Вернулся на Дон, участвовал в коллективизации	Задумал «Тихий Дон»
	Литературная известность, женился на дочери богатого казака
	Попытка вступил в комсомол	Ромае «Поднятая целина»
	Участие в реформировании деревни
	Письмо к Сталину о «перегибах» в коллективизации, середняках
	Угроза ареста, поездка к Сталину в Москву
	Участвовал в военных действиях, работал военным корреспондентом «Правды»	Очерки о войне, рассказы («Наука ненависти»)
		Роман «Они сражались за Родину» (начало)
	Не печатание, критика, запреты цензуры	Правит «Тихий Дон»
	Вешенская	Рассказ «Судьба человека»
		2 книге «Поднятой целины»
	Общественная деятельность, награды, выступления на съездах	Ничего не создавал
	Нобелевская премия за роман «Тихий Дон»
	встречи с Брежневым	Попытка продолжить «Они сражались за Родину», но сжег многое
	Умер в Вешенской

3. Художественный мир писателя:

– писал о происходящем в стране, т. к. был патриотом и сам участвовал во всех значительных событиях времени (коллективизация, войны и т. д.)

– в произведениях старался отразить народное сознание (через язык (сказ), стиль, образы и т. п.);

– соединение трагического и комического, но больше трагизма;

– важная роль пейзажа;

– пафос утверждения ценности жизни;

– реализм как основной метод.

1. Ваше мнение о характере и личности Шолохова.

2. Сделайте вывод о вкладе Шолохова в советскую литературу (см. темы произведений).

3. Почему такими сложными были отношения Шолохова с правительством? Почему в последние 20 лет Шолохова практически ничего не написал?

Цикл «Донские рассказы» (1923-26).

Жанровые особенности: Цикл (несколько произведений на одну тему) из 20 рассказов о Гражданской войне.

Произведения трагические по содержанию, но при этом жизнеутверждающие.

Идея: Показать бесчеловечность братоубийственной войны и одновременно прославит общечеловеческие ценности (любовь, преданность, долг и т. п.), попытка осмысления закономерностей народной жизни, характеров. Автор задумывается над проблемой: оправданы ли насилие, убийства, классовая борьба.

Поэтика: Символичность образов детей (будущего), пейзажа (соответствует происходящего). языковая характеристика героев (казачий говор, сказ).

«Родинка» (1923).

Белогвардеец-отец Кошевой на поле боя убивает сына (Николай), а по родинке понимает это.

Идея: Политика, война разрушает семья, приводит к детоубийству. А семья – ячейка объединенного общества.

«Шибалково семя».

Яков Шибалок (пулеметчик-красноармеец) влюбляется в Дарью, которая оказывается осведомительницей «белых», у них рождается сын. Яков, знав об обмане Дарьи, убивает ее, а ребенка хочет воспитать.

Идея: Вечные ценности являются всепобеждающими –жизнь, любовь. Но долг перед Родиной – выше. Война разъединяет людей, приводит к невозможности личного счастья

«Чужая кровь» (1926)

Дед Гаврила и его жена, потеряв на войне «белого» сына, выходили раненого «красного» продотрядчика Николая и полюбила как сына.

Идея: Победа гуманистических ценностей: несмотря на политику, люди не разучились любить и помогать ближним.

1. Написать изложение по одному из «Донских рассказов», Попытаться проанализировать его (тема, идея, герои).

2. Почему Шолохов обратился к теме Гражданской войны? Какие проблемы его волновали?

3. Почему этот сборник сразу принесет Шолохову известность?

Роман «Поднятая целина» (1932-60 гг.)

История создания: Шолохов сам участвовал в коллективизации и хотел доказать людям необходимость этих преобразований на селе. Первое название у романа «С потом и кровью », но издательство «Нового мира» отвергло его. В романе изображается строительство колхоза на Дону в казачьей станице.

Жанровые особенности: Роман-хроника (1 год), социально-психологический роман .

Идея: показать реалистично коллективизацию, доказать ее необходимость и неодолимость перемен , ног одновременно и трагические стороны этого процесса.

Семен Давыдов - бывший заводской слесарь, участник гражданской войны назначен в Гремячий Лог, чтобы создать там колхоз. Человек умный, преданный идее, но реально видит и недостатки происходящего, в личной жизни несчастлив и одинок. Трагически погибает в финале, но колхоз создает.

Макар Нагульнов - председатель партячейки, фанатично предан делу партии, мечтает о мировой революции. Он несчастлив в личной жизни, жесток и беспощаден к «врагам». Погибает в финале.

Андрей Разметнов – очень несчастлив, потерял семью в войну, влюблен в женщину, которая не поддерживает его взгляды, Андрей способен к состраданию и задумывается о правильности происходящего.

Яков Лукич Островнов – хитрый двуличный человек, хотел помочь организовать бунт в Гремячен Логе, мечтает о прежней богатой жизни. Сотрудничает с новой властью, очень хитер и жесток, но хороший хозяин.

Дед Щукарь – комический персонаж, пародия на фанатиков идеи (Давыдова и Нагульного), герой далек от политики. Смех читателей должен был разрядить тяжелую атмосферу происходящего в романе.

ВЛАСТЬ НАРОД ПРОТИВНИКИ ПЕРЕМЕН

(Давыдов, Нагульнов,

Разметнов) (Половцев, Лятьевский, кулаки)

1. Почему Шолохов обратился к теме коллективизации?

2. Почему первое название романа было «С потом и кровью», почему пришлось его изменить?

3. В чем трагизм коллективизации? Понимал ли это сам Шолохов? Докажите.

4. Чем отличается показ коллективизации у Шолохова и у Платонова («Котлован»), кто был объективнее?

5. Ваше впечатление о прочитанном.

6. Домашнее сочинение на тему «Тема коллективизации в романе М. Шолохова «Поднятая целина»

Конец 50-х - 60-е годы с легкой руки писателя Ильи Эренбурга получили название «оттепель». В его повести с одноименным названием читаем: «Стоят последние дни зимы. На одной стороне улицы еще мороз (сегодня минус двенадцать), а на другой с сосулек падают громкие капли... до весны уже рукой подать...» Эта пейзажная зарисовка стала метафорой «исторического межсезонья» с его тревогами и ожиданиями, надеждами и разочарованиями. После смерти Сталина в общественном сознании возникло ощущение близких перемен, теперь уже благоприятных. «Привычно поскрипывавшее в медлительном качании колесо истории вдруг сделало первый видимый нам оборот и закрутилось, сверкая спицами, обещая и нас, молодых, втянуть в свой обод, суля движение, перемены - жизнь», - так передавал настроение тех лет известный «шестидесятник», соратник А. Твардовского по «Новому миру» В. Лакшин.

Изменение общественного климата первыми почувствовали и запечатлели в своих произведениях писатели. Читатели оказались захваченными настоящим лирическим половодьем. «Разговор о лирике» начала ленинградская поэтесса Ольга Берггольц, призывавшая к большей искренности, раскрепощенности поэзии. «Литературная газета» на первой странице первомайского номера за 1953 год опубликовала целую подборку стихов о любви, нарушив тем самым многолетнюю традицию официального празднования («Стихи к Первомаям / в недавние дни / писал я, / о том не печалясь, / что слишком уж громко звучали они / и слишком легко получались», - признавался Е. Евтушенко). В самом факте этой публикации современникам виделся глубокий смысл, начало освобождения от мелочной регламентации, попорот к человеку.

Художники обратились к эзопову языку намеков и иносказаний, уподобляя процессы, происходящие в общественном сознании, явлениям природы.

Пусть молчаливой дремотой

Белые дышат поля,
Неизмеримой работой

Занята снова земля, -

так описывал «оттепель после метели» Н. Заболоцкий. О весеннем ликующем ветре, «о звенящих ручьях, о капелях, сводящих с ума», писал Р. Рождественский, а Б. Окуджава ощущал себя «дежурным по апрелю».

Эта «лирическая метеорология» (по остроумному определению С. Чупринина) захватила и прозу. Замелькали названия «Трудная весна» (В. Овечкин), «Времена года» (В. Панова), «Ранней весной» (Ю. Нагибин). Пейзаж стал формой проявления исповедального начала в произведениях, своеобразным аккомпанементом к раскрытию «истории души человеческой». Например, в рассказе М. Шолохова «Судьба человека» герои встречаются в «первый после зимы по-настоящему теплый день», и образ просыпающейся, вечно обновляющейся природы становится символом торжества жизни, преодоления трагедии, символом несгибаемого человеческого духа.

Одним из первых произведений, запечатлевших едва обозначившиеся в духовной жизни тенденции, стала уже упоминавшаяся повесть Ильи Эренбурга (1891-1967) «Оттепель» (1954). Для того чтобы лучше понять своеобразие повести И. Эренбурга, вспомним ту ироническую характеристику, которую дал многочисленным произведениям на производственную тему А. Твардовский:

Глядишь, роман, и все в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред

И в коммунизм идущий дед,
Она и он передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал...
И все похоже, все подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом - вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть...

В повести Эренбурга тоже есть завод, инженеры, работающие над новыми проектами, даже буран, поваливший наспех построенные бараки... Многие герои связаны с заводом, школой, больницей, колхозом, поэтому проблемы общественные естественно входят в круг их жизненных интересов. Ho внимание автора сосредоточено не на вопросах производства, как это было прежде, а на конфликтах нравственно-этических. Человек перестает восприниматься как «винтик», производственная функция. Происходит открытие «маленького мира» обыкновенных человеческих чувств: любви, жалости, страдания, недовольства собой, разочарования, надежды. В произведении настойчиво звучит мотив «оттаявшего сердца», которое после «заморозков» наконец-то забилось по-настоящему. Искренность во всем - в отношении к работе, к людям, к семье, к любви, к творчеству - становится важнейшей характеристикой героев, определяющей их нравственную состоятельность. Именно поэтому образы персонажей лишены «опереточного» схематизма.

Нельзя не отметить внимания И. Эренбурга к быту, к деталям повседневной жизни. «Оттепель сердца» привела к тому, что во всей своей значительности открылись обыденные, казалось бы, вещи: «на подоконнике стоит женщина, моет стекла, и синие стекла светятся. Мальчишка ест мороженое. Девушка несет вербу», «с улицы доносятся голоса детей, гудки машин, шум весеннего дня». Все это - голоса самой жизни, которую словно заново открывала литература, преодолевая стереотипное представление о том, что является «главным» и «второстепенным» и как «нужно» изображать советского человека.

В годы «оттепели» все приходилось открывать заново, доказывать и отстаивать. Писатели становились «учителями в школе для взрослых», стремясь преподать основы не только социальной, но и этической, нравственно-философской и эстетической грамотности.

Насколько сложной была эта просветительская миссия литературы, можно увидеть на примере отношения критики к повести И. Эренбурга. Встреченная вначале доброжелательно как знак новых веяний в искусстве, как открытие новых сфер художественного изображения, повесть довольно скоро стала предметом постоянной критики за «бытовщину» и «абстрактное душеустроительство», за «повышенный интерес к одним теневым сторонам жизни» и была признана «огорчительной для нашей литературы неудачей талантливого советского писателя». Так в судьбе повести отразилась противоречивость самой «оттепели».

Пристальное внимание к обыкновенному человеку и его повседневной жизни, к реальным проблемам и конфликтам стало реакцией на засилье «праздничной» литературы, допускавшей лишь одно противоречие - хорошего с лучшим, искусственно создававшей образ идеального героя. Писателям, стремившимся сказать всю правду, сколь бы трудной и неудобной она ни была, пришлось вести нелегкую борьбу за право на всестороннее изображение действительности. И дело не только во внешних факторах (в цензуре, строго следившей за литературными нравами, в окриках официальной критики и следовавших за ними оргвыводах). Невероятно сложным был сам идейный и психологический поворот, который переживал (конечно, в разной степени и по-своему) каждый писатель.

Первопроходцем новых путей в литературе стала социально-аналитическая проза, возникшая на стыке очерка и собственно художественной литературы. Исследовательское начало, постановка актуальных социальных проблем, достоверность и точность изображения, подтвержденные личным опытом автора, характерны для произведений В. Овечкина, А. Яшина, Ф. Абрамова, В. Тендрякова.

Соединение опыта очеркового социально-аналитического исследования жизни с достижениями исповедальной прозы, обращенной к внутреннему миру человека, породило в 60-80-е годы феномен «деревенской» прозы, надолго определившей основные направления литературного процесса в целом. Как развивался этот процесс можно проследить на примере творчества Федора Абрамова (1920-1983).

Имя Абрамова стало известно после публикации в 1954 году на страницах журнала «Новый мир» его полемической статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе». Критик покусился на «святая святых» советской литературы - подверг строгому, беспристрастному анализу произведения официально признанных писателей, лауреатов Сталинской премии. Рассматривая романы С. Бабаевского («Кавалер Золотой Звезды»), Г. Николаевой («Жатва») и других авторов, Ф. Абрамов высмеивал «кудрявое однообразие» похожих друг на друга героев, как на подбор писаных красавцев и красавиц, увенчанных наградами.

Абрамов справедливо увидел в этом явления лакировочной, бесконфликтной литературы, весьма далекой от действительных проблем, которыми жила деревня, особенно в военные и первые послевоенные годы. Главный критерий Абрамова - требование «правды - и нелицеприятной правды». Такую правду о жизни сам Ф. Абрамов пытался рассказать в своих произведениях.

Его действие происходит на Вологодчине в тяжелейшем 1942 году, когда фашисты подошли к Волге. Все помыслы героев романа подчинены одной цели: помочь фронту. Абстрактное понятие - фронт - для каждого жителя вологодской деревни Пекашино имеет конкретное воплощение в лице сына, отца, мужа, которых они проводили на войну. Кажется, все против человека, даже природа: затяжная холодная весна, засушливое лето, лесные пожары делают невыносимо трудной и без того нелегкую крестьянскую работу, тем более в северных краях. А еще мучительное ожидание писем с фронта, трагедия потери близких, голод, нехватка рабочих рук. В селе остались лишь старики, женщины и дети. Им, сумевшим вынести на своих далеко не могучих плечах все тяготы военного лихолетья, прежде всего русской бабе, открывшей в тылу свой «второй фронт», и посвятил роман Ф. Абрамов.

Роман начинается с лирического отступления автора, напоминающего о традициях Гоголя, которого, по признанию Абрамова, он любил с детства. Позднее писатель не будет прибегать к такой форме открытого выражения своих чувств, но в первом романе лирические отступления обусловлены искренним восхищением силою духа, стойкостью и трудолюбием земляков. О них к тому времени еще почти ничего не сказала послевоенная литература, и Абрамов считал своим долгом восполнить этот пробел.

В целом произведение написано в эпической объективно-повествовательной манере. В центре романа - «течение повседневности» (Ю. Оклянский), будни пекашенцев, но в условиях, о которых мы сказали выше, любой эпизод, будь то вывоз навоза на поле, сев или сенокос, превращается в настоящее сражение, требующее высшего напряжения сил.

Основное внимание автор уделяет созданию коллективного портрета пекашинцев. Единый, живущий общей судьбой, связанный одной целью, одной волей крестьянский мир, сила которого в этой слитности, не-расколотости, - таков коллективный герой романа Ф. Абрамова. «Люди из последнего помогают друг другу. И такая совесть в народе поднялась - душа у каждого насквозь просвечивает. И заметь: ссоры, дрязги там - ведь почти нет. Ну как бы тебе сказать? Понимаешь, братья и сестры...» - формулирует автор свою мысль словами одного из героев (хотя делает это, надо признать, несколько декларативно).

В выборе названия романа отразились не только реалии времени («Братья и сестры», - обратился к советским людям Сталин, объявляя о начале войны). Очевиден обобщающий, метафорический смысл заглавия, переданный им дух единства, общности, без которого нет народа.

Братья и сестры - это родные люди, одна семья. Так определяется в романе важнейший его аспект: тема семьи, дома как основы жизни человека. Значимость понятия «дом» в народном мировосприятии закреплена в северном говоре: словом «русь» пекашинцы называли свое жилище и место вокруг него, то, что особенно близко, дорого, возделано собственными руками. Именно дом, земля, деревня - это и есть истоки, родина и прародина человека, его Русь. «Наиболее разумные, столетиями проверенные формы бытия», опыт хозяйствования на земле и «гармония полной слитности с общим» стали опорой в суровые военные годы.

В создании коллективного портрета пекашинцев важная роль принадлежит массовым сценам, которые мастерски рисует Абрамов. Это прежде всего эпизоды коллективного труда, взаимопомощи, соревнования. «Какую-то секунду все стояли в ожидании, не дыша. И вдруг в воздухе со свистом сверкнуло лезвие Марфиной косы. Сухая, перестоявшаяся на корню трава целой копной вылетела из-под ее ног. Потом еще взмах, еще...

Анфиса вся подобралась, отвела в сторону косу и, приседая, сделала первый взмах.

Некоторое время они шли вплотную. Потом Марфа обернулась, смерила Анфису презрительным взглядом - и пошла, и пошла отмерять сажени. - Нет, с Марфой земной бабе не тягаться, - убежденно сказала Варвара. - Она идет - земля колыхается, а трава, чего уж, сама со страху клонится.

Тело Анфисы выгибалось дугой. Лукашин, волнуясь, заметил, как темными кругами стала мокнуть рубаха на ее спине. На минуту ей опять удалось приблизиться к Марфе. И опять Марфа, как палашом, взметнув косою, ушла вперед».

Приведенный отрывок выявляет еще одну особенность творческой манеры Абрамова. Портрет жителей деревни, нарисованный писателем, не безлик. Наоборот, экстремальные ситуации, в которых постоянно оказываются люди, способствуют яркому раскрытию их характеров. Массовые сцены сочетаются в романе с поданными крупным планом неповторимыми портретами героев. Вот и в эпизоде, фрагмент которого процитирован выше, перед читателем предстают мужеподобная неулыбчивая Марфа, с которой трудно тягаться по выносливости и сноровке; Анфиса Минина, недавно выбранная односельчанами председателем и сумевшая-таки обойти Марфу на покосе; бойкая на язык модница Варвара, даже на работе не забывавшая оберегать свою красу; Лукашин, напряженное внимание которого вдруг выдало его тайную любовь к Анфисе...

В построении массовых сцен, во внимании к человеку с «чудинкой», в использовании приема исповеди, в изображении органической взаимосвязи человека и природы, даже в обрисовке отдельных персонажей произведения ощутимо влияние М. Шолохова.

Постепенно в центр авторского повествования выдвигается история Пряслиных. Это счастливая семья: родители любят друг друга, муж, прозванный в деревне «Ваня-сила», на зависть всем бережет и балует свою куколку-жену Анну, растут дети... Тем сильнее горе, выпавшее на долю семьи: на фронте погиб отец, Анна осталась одна с шестью детьми на руках...

С подлинным мастерством художника-психолога Ф. Абрамов рисует тот внутренний перелом, который переживает четырнадцати летний сын Пряслиных Михаил, в одночасье повзрослевший после получения похоронки на отца. Вот он смотрит на мать, забывшуюся в тяжелом сне: «Никогда он не задумывался, какая у него мать. Мать как мать - и все тут. А она вот какая - маленькая, худенькая и всхлипывает во сне, как Лизка. А возле нее по обе стороны рассыпанные поленницей ребятишки... Молча, глотая слезы, Мишка переводил взгляд с сестренок на братишек, и тут первый раз в его ребячьем мозгу ворохнулась тоскливая мысль: «Как же без отца будем?..» Плач голодных малышей и вид сломленной горем матери заставил найти ответ на этот вопрос: через два дня Михаил сел во главе стола, не просто заняв пустовавшее место отца, но и взяв на себя по праву старшего заботу о семье, а затем и об односельчанах. Михаил Пряслин станет главным героем последующих романов писателя, объединенных в тетралогию под общим названием «Братья и сестры».

Ф. Абрамов работал над своим первым романом семь лет. В нем отразились внутренняя эволюция художника, трудное преодоление устоявшихся представлений и литературных схем. В романе еще можно заметить знакомые по другим книгам сюжетные ходы и образы (например, образ секретаря райкома Новожилова или Насти, почти идеальной в своих достоинствах героини, как-то незаметно исчезнувшей со страниц произведения). Писатель порой уходит от глубокого исследования ситуаций, показывая лишь благополучное их разрешение. Так произошло, например, в сцене соревнования на пахоте. Как смогли измученные люди, пашущие на голодных лошадях, которые останавливаются через каждую сажень, добиться результатов, редких даже для мирного времени, остается вне пределов художественного изображения. В первом романе Абрамова еще не будет показана мучительная трудовая повинность, которую несли крестьяне северной деревни в годы войны, - лесозаготовки (об этом писатель расскажет в следующей книге).

Ho, несмотря на издержки открывающего абрамовскую тетралогию романа «Братья и сестры», - это честная книга, воспевшая стойкость русского крестьянина в год «незабываемой страды». Произведения Федора Абрамова дают полное основание говорить о нем, как о «человеке - мало сказать талантливом, но честнейшем в своей любви к «истокам», к людям многострадальной северной деревни, вытерпевшим всяческие ущемления и недооценку в меру этой честности». Эти слова принадлежат А. Твардовскому, который был не только для Ф. Абрамова, но и для многих авторов, объединившихся вокруг «Нового мира», наставником, властителем дум, «духовным пастырем».

Характер русского человека в его многообразных и подчас неожиданных проявлениях - главная тема творчества Василия Шукшина (1929-1974). Первый сборник рассказов писателя - «Сельские жители» - вышел в 1963 году, за ним последовали «Там вдали», «Земляки», «Характеры».

«Жена называла его - Чудик. Иногда ласково», - так начинается рассказ Шукшина, давший своим названием точную и образную характеристику любимым героям писателя. В своих произведениях писатель воссоздает традиционный для русской литературы тип «маленького человека», негромкого, негероического, порой даже смешного и нелепого, но отличающегося от окружающих его людей живым умом, совестливостью. Герои Шукшина остро реагируют на зло и несправедливость, они живут по своим нравственным законам, по велению сердца, а потому нередко непонятны «благоразумному» обывателю. Этой своей непохожестью человек и интересен писателю. Герои Шукшина - по натуре философы, они нередко испытывают неудовлетворенность жизнью, хотя не всегда осознают причину этого чувства. «Никто бы не поверил, но Алеша серьезно вдумывался в жизнь: что в ней за тайна?..» Мотив беспокойства, тоски, скуки часто повторяется в произведениях писателя.

Шукшин показывает своих героев в состоянии душевного дискомфорта, в кризисные моменты, когда характер человека раскрывается особенно ярко. Поэтому рассказы писателя остро драматичны, хотя на первый взгляд непритязательны. Ситуации, нарисованные автором, обыденны, нередко комичны. Чаще всего это бытовые и семейные истории, но за легко узнаваемыми сюжетами скрываются «острейшие схлесты и конфликты», подмеченные Шукшиным. Их истоки - в продолжающемся разрушении особого крестьянского мира с его традиционными обычаями и представлениями, в массовом исходе из деревни. Отрыв от земли, родного дома, болезненные попытки приспособиться в чуждой городской цивилизации, разрыв семейно-родственных связей, одиночество стариков... Мы видим, что писателя интересуют нравственные последствия социальных явлений современной ему действительности.

Мучительно смятение шукшинских героев, однако оно дает толчок к раздумьям, осознанию своего места на земле. «...Я говорю: душа болит? Хорошо. Хорошо! Ты хоть зашевелился, ядрена мать! А то бы тебя с печки не стащить с равнодушием-то душевным», - произносит один из героев рассказа «Верую!». Шукшин-рассказчик ориентируется на нестертую устную речь персонажей, доверяя им самим формулировать собственные мысли о жизни.

Показал писатель и другой тип героев: тех, кто живет лишь заботой о собственном благополучии, о том, чтобы все было «как у людей», кто может походя растоптать достоинство другого человека («Обида», «Постскриптум», «Срезал», «Крепкий мужик»). Конечно, Шукшин не рисовал своих героев какой-то одной краской, он показывал жизнь и человека в самых разных их проявлениях, однако симпатии его явно на стороне тех, кто живет в соответствии с мудрым духовным опытом народа («Письмо», «Заревой дождь», «Как помирал старик»).

«Будь человеком!» - призывает своим творчеством В. Шукшин. «He пропустил он момент, когда народу захотелось сокровенного, - говорил о Шукшине М. Шолохов. - И он рассказал о простом, негероическом, близком каждому так же просто, негромким голосом, очень доверительно...»

Свое представление о национальном характере выразит в 60-е годы А. Солженицын, начало творческой биографии которого связано с «Новым миром». История этого журнала, возглавляемого А. Твардовским, - это история общественного подъема, надежд, вызванных XX съездом, и их постепенного угасания. Главный редактор и его единомышленники вели ежедневную, изматывающую борьбу за литературу подлинную, талантливую, внутренне свободную. Отстаивать приходилось каждое произведение, каждую строчку, нередко вынужденно идя на компромиссы, чтобы сохранить журнал, дать возможность свободному слову дойти до читателя. Ho был и предел уступок - «пока не стыдно». Так борьба за правду в искусстве оказалась связанной не только с утверждением демократических идеалов, но и с нравственными критериями совести, гражданской порядочности, чести.

Здесь нельзя не вспомнить об особом характере литературно-художественных журналов в России. Издавна они были явлением не только литературы, но и общественной жизни, политики, формировали общественные идеалы, служили своеобразным полигоном для испытания тех или иных идей. В годы «оттепели», как и в любой переломный исторический период, роль периодических изданий возросла многократно. Литературные споры нередко были важны не сами по себе, а как аргумент в политической полемике. He столько художественный текст, его достоинства и недостатки становились предметом обсуждения, сколько тот образ мысли, та политическая тенденция, которых придерживался автор. Этой особой психологией литературных споров тех лет объясняется и нередко кажущаяся сегодня излишней резкость критики, и полная непримиримость противостоящих лагерей.

Резкая поляризация сил - характерная примета «оттепели». Шла открытая и ожесточенная борьба «всех против всех»: «антисталинисты» воевали с «неосталинистами», «реформаторы» с «консерваторами», «дети» с «отцами», «физики» с «лириками», «городские» с «деревенскими», «громкая» поэзия с «тихой»... Значение имел уже тот факт, в каком журнале публиковалось произведение или статья. Авторы и читатели получили возможность выбирать свое литературно-художественное издание, и те, кто присоединялся к направлению «Нового мира», «Юности» или альманаха «Литературная Москва», выражавших демократические устремления общества, становился идейным оппонентом консерваторов, знаменем которых стал журнал «Октябрь».

Ho противостоянием «новомирцев» и «октябристов» не исчерпывается идейное и творческое многоголосие литературы 60-х годов. Было немало известных писателей, не присоединявшихся столь открыто и безоговорочно к какому-то определенному лагерю. Для одних (как, например, для «опальных» А. Ахматовой и Б. Пастернака) была значима уже сама возможность опубликовать произведение. Другие, подобно автору прекрасных лирических рассказов Ю. Казакову, сторонились политики, углубившись в собственное литературное творчество.

Немалые ограничения в свободное развитие литературы вносила необходимость постоянного балансирования на грани дозволенного в печатных выступлениях. Сотрудники «Нового мира» и его главный редактор действовали в строгих рамках существующих законов, использовали приемы легального отстаивания своей позиции (открытые обсуждения, письма, хождения по инстанциям, обращения в «верха»). Это дало повод сначала А. Солженицыну (в книге «Бодался теленок с дубом»), а затем и ряду современных критиков упрекнуть «Новый мир» Твардовского в том, что он вел борьбу, «стоя на коленях», что это была даже и не борьба вовсе, а «копошение малых сил», пытавшихся реформировать систему, вместо того чтобы сокрушить ее основы...

Высказанные мнения отражают в первую очередь идейные расхождения их авторов с «Новым миром», естественно, влияющие и на оценку деятельности журнала. Позицию «Нового мира» достаточно убедительно представили сами его сотрудники и его единомышленники. Опубликованные рабочие тетради А. Твардовского, дневники заместителя главного редактора А. Кондратовича и члена редколлегии журнала В. Лакшина, записные книжки Ф. Абрамова восстанавливают в мельчайших подробностях исторический контекст «оттепели» и все более явственно наступающих «заморозков». Они позволяют взглянуть на ситуацию изнутри, увидеть, как журнал Твардовского вел изнурительное единоборство с мощной государственной машиной за настоящую литературу, достойную своих великих предшественников и своего народа.

Важнейший аргумент в споре о вкладе «Нового мира» в историю литературной и общественной мысли - произведения, опубликованные на его страницах, авторы, которым он открыл дорогу в большую литературу. Целое литературное направление 60-х годов, названное критикой очерковым, социально-критическим или социально-аналитическим, связано с именем «Нового мира».

Знаменательным событием стала публикация в одиннадцатом номере журнала за 1962 год повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» . Это произведение открыло в литературе больную для общественного сознания периода «оттепели» тему недавнего прошлого страны, связанного с именем Сталина. В контексте антисталинских настроений, стремления к преодолению последствий культа и была прочитана в те годы повесть А. Солженицына. В авторе увидели человека, сказавшего беспощадную правду о запретной стране под названием «Архипелаг ГУЛАГ». В то же время некоторые рецензенты выразили сомнение: почему Солженицын избрал своим героем не коммуниста, незаслуженно пострадавшего от репрессий, но оставшегося верным своим идеалам, а простого русского мужика? Ho А. Твардовский именно в выборе такого героя, передавшего народную точку зрения на все происходящее, видел особенность Солженицына и его отличие от Достоевского, с которым начинающего автора постоянно сравнивали. «В этой повести народ сам от себя заговорил, язык совершенно натуральный», - отметил С. Маршак. Как «суровую, мужественную, правдивую повесть о тяжком испытании народа», написанную «по долгу своего сердца, с мастерством и тактом большого художника», охарактеризовал книгу Солженицына Г. Бакланов. Так наиболее проницательными рецензентами была обозначена глубинная проблематика повести Солженицына, скрытая для многих за его злободневной темой. Общий вывод был единодушным: отныне писать так, словно в литературе не было этого произведения, уже невозможно.

В те годы повесть А. Солженицына расценили как подлинно партийное произведение, написанное в духе XX съезда и помогающее в борьбе с культом и его пережитками. Даже сама публикация повести стала возможной только после того, как Твардовский через помощника первого секретаря обратился к Н. С. Хрущеву, который прочитал произведение и настоял на его выходе в свет. Для автора же было важно не официальное признание, а то, как он говорил, «неплохая распашка общественного сознания», которая стала результатом дискуссий вокруг его произведений.

В то время, когда Солженицына продолжали воспринимать как антисталиниста, он шел дальше к исследованию истоков трагедии, пережитой народом его страны. Здесь начинает обозначаться глубокий водораздел не только между Солженицыным и Твардовским, Солженицыным и «Новым миром», но прежде всего между Солженицыным и уровнем массового сознания, не приемлющего в те годы решения, предложенного писателем.

Постоянное возвращение к проблеме «мы и Сталин» критик Н. Иванова называет «непрекращающейся мукой шестидесятников», а публицист А. Латынина так определяет «кредо детей XX съезда: антисталинизм, вера в социализм, в революционные идеалы». Для них были характерны преимущественное внимание к жертвам репрессий 1937 года, к трагическим судьбам несправедливо осужденных коммунистов, оценка этих событий как нарушения социалистической законности, искажения идеи в историческом процессе и незыблемая вера в идеалы революции. Эту особенность умонастроений периода «оттепели» запечатлела О. Берггольц :

И я всю жизнь свою припоминала,
и все припоминала жизнь моя,
в тот год, когда со дна морей, с каналов

вдруг возвращаться начали друзья.

Зачем скрывать - их возвращалось мало.

Семнадцать лет - всегда семнадцать лет.
Ho те, что возвращались, шли сначала,

чтоб получить свой старый партбилет.

О верности идее в литературе 60-х годов будет сказано немало и по-разному. Е. Евтушенко предпочитал открыто публицистическую форму выражения мысли, нередко доходя до прямолинейной декларативности («Нашу веру / из нас не вытравили. / Это кровное / наше, / свое. / С ней стояли мы. / С нею выстояли. / Завещаем детям ее»). Несравнимо более проникновенно, лирично прозвучат размышления Б. Окуджавы (даже названия стихотворений говорят об этом: «Коммунисты» у Евтушенко, «Сентиментальный марш» у Окуджавы):

Ho если вдруг когда-нибудь
мне уберечься не удастся,

какое новое сраженье
ни покачнуло б шар земной,

я все равно паду на той,
на той далекой, на гражданской,

и комиссары в пыльных шлемах
склонятся молча надо мной.

«Я грелся в зимние заносы у Революции костров», - обозначит истоки веры шестидесятников Б. Чичибабин , и он же в 1959 году яростно возразит тем, кто считал, что после XX съезда со сталинизмом покончено:

...Пока мы лгать не перестанем

и не отучимся бояться, - не умер Сталин.
...Пока на радость сытым стаям
подонки травят Пастернаков, - не умер Сталин.
А в нас самих, труслив и хищен,

не дух ли сталинский таится...
...но как тут быть, когда внутри нас не умер Сталин?

Этот пример показывает, как в литературе 60-х годов начинает все сильнее звучать тема трудного, мучительного прозрения. «Мы все ходили под Богом, // У Бога под самым боком», - точно передаст открытие, сделанное современниками, Б. Слуцкий.

Одной из форм отторжения культа Сталина стало в годы «оттепели» настойчивое обращение к личности Ленина, к истории революции, которую «шестидесятники» воспринимали как исток, как «время, когда все начиналось. Когда начинались мы» (Ю. Трифонов). Произведения на историко-революционную тему отличала внутренняя полемичность. Так, в противовес утвердившемуся за многие годы представлению о вожде писатели настойчиво подчеркивали в своих произведениях ленинскую простоту, доступность, демократизм, внимание к людям. «Великий Ленин не был богом / И не учил творить богов», - так выразит эту мысль А. Твардовский в поэме «За далью - даль». Н. Погодин , завершая начатую еще в 30-е годы драматургическую трилогию о Ленине, в пьесу «Третья, патетическая» , посвященную последнему периоду жизни Ленина, введет приемы условности и элементы трагедии: человек перед лицом смерти. Каждая сцена пьесы воспринимается как подведение итогов ленинской жизни, как его завещание, как размышление о судьбах революции, о жизни и смерти. В повести Э. Казакевича «Синяя тетрадь» Ленин будет показан не в его звездные часы, не в гуще масс, а в тот период, когда он, вынужденный скрываться в Разливе, работал над книгой «Государство и революция». Внутренний монолог, поток сознания определяют действие произведения, и это едва ли не впервые в литературе на историко-революционную тему.

Необычность этого произведения заключалась и в том, что Ленин дан в сопоставлении с Зиновьевым, тоже скрывавшимся в Разливе. Автор не преминул подчеркнуть нерешительность, растерянность Зиновьева в противовес самообладанию, бодрости, творческой активности Ленина (это словно подводило читателя к мысли о закономерности последующего выступления Зиновьева с Каменевым против вооруженного восстания и к оценке этого поступка как трусости и неверия в народ, а не как результата идейных расхождений внутри партии). Ho знаменательным явлением был уже тот факт, что впервые после сталинских процессов над соратниками Ленина их имена упоминались открыто и без ярлыка «враг народа», что как бы снимало обвинения со всех несправедливо осужденных.

К восстановлению справедливости стремился и Ю. Трифонов в документальной повести «Отблеск костра» , завершенной в 1966 году. В ней автор воскрешал память о своем отце, Валентине Трифонове, одном из организаторов Красной гвардии, репрессированном в годы культа. Этот глубоко личный мотив определил особую, пронзительную исповедальность произведения. Повесть основана на подлинных документах, и в этом еще одна особенность литературы 60-х годов с ее повышенным стремлением к достоверности в изображении реальных исторических лиц и событий. Литература начинала создавать свою летопись истории, восстанавливая многие «белые пятна» в ее официальной версии.

В произведениях, созданных в годы «оттепели», все большее внимание привлекает не традиционное изображение схватки «двух миров» в революции и Гражданской войне, а внутренние драмы революции, противоречия внутри революционного лагеря, столкновение разных точек зрения и нравственных позиций людей, вовлеченных в историческое действие. Такова, к примеру, основа конфликта в повести П. Нилина «Жестокость» (1956). Уважение и доверие к человеку, борьба за каждого, кто оступился, движут действиями молодого сотрудника угрозыска Веньки Малышева. Гуманистическая позиция героя вступает в противоречие с бессмысленной жестокостью Голубчика, демагогией Якова Узелкова, равнодушием начальника угрозыска. Каждая коллизия произведения открывает какую-то новую грань этого нравственного противостояния, показывает несовместимость людей, которые служат, казалось бы, одному делу.

Отмеченный нами тип конфликта определяет развитие сюжета и в романе С. Залыгина «Соленая Падь» (1967). Два руководителя революционных сил - Мещеряков и Брусенков - искренне преданы идее революции, но понимают по-разному и саму идею, и пути ее осуществления. Недостаточно сказать, что конфликт между героями носит идейный характер. Особое значение приобретает несходство их нравственно-этических представлений, прежде всего отношение к народу и к применению насилия. О позиции Брусенкова многое скажет замечание одного из героев: «...И на своих кровавыми глазами глядит». Органическая связь Мещерякова с людьми, выдвинувшими из своих глубин этого народного вождя, подчеркнута даже в его внешности: «Из-под светлой мерлушковой папахи выбивается волос с рыжинкой, а усики темные. Невысокий, но крепкий, ловкий мужик, а еще - радостный». Этот неожиданный для портрета боевого командира эпитет - «радостный» - в сочетании с «ребячьими» глазами и губами углубляет впечатление о человеке искреннем, чистом.

Критерием, которым оценивается в романе все происходящее, становится отношение народа. Народ здесь не безмолвный зритель, а главный участник событий, от выбора которого зависит исход Гражданской войны, судьба края, всей России. Здесь укрупняется ведущая мысль автора: Гражданская война - это братоубийство.

«Соленая Падь» - это роман-диспут. Мысль стала в произведении стержнем характеров героев и важнейшим приемом создания многоголосого, динамичного образа народа. В том, что в романе «широко дана народная философия революции», видел достоинство произведения С. Залыгина А. Твардовский.

В дискуссиях вокруг «Соленой Пади» взгляд писателя на Гражданскую войну, акцентировка проблем насилия и гуманизма представлялись нарушением конкретно-исторического подхода к прошлому, «опрокидыванием истории», перенесением на эпоху Гражданской войны представлений более позднего времени. Ho сопоставление с произведениями, созданными в 20-е годы в России и в эмиграции, показывает, что С. Залыгин на новом этапе развития общества поднимает проблемы, открыто звучавшие в литературе 20-х годов и подспудно - в произведениях «потаенной» литературы 30-50-х годов, противостоявшей официальному взгляду на историю.

Одно из таких произведений оказалось в 60-е годы в центре внимания всего мира. Это роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» , завершенный поэтом в 1955 году. Произведение было издано за границей, а советский читатель знал о нем лишь по опубликованному отрывку и оголтелым выступлениям печати, организовавшей настоящую травлю писателя после присуждения ему в 1958 году Нобелевской премии.

Роман Б. Пастернака был воспринят современной автору критикой в критериях не эстетических, а идеологических и оценен как «нож в спину», «плевок в народ» «под прикрытием обладания эстетическими ценностями», как «возня с боженькой». Это было сказано о произведении, в котором не было открыто выраженного неприятия революции (равно как не могло быть и одобрения ее). Заметим, что в таком подходе к революционной эпохе Пастернак был далеко не одинок. Достаточно вспомнить, к примеру, «Белую гвардию» М. Булгакова, созданную в 20-е годы. Ho в последующие десятилетия, когда были физически уничтожены многие участники революции и Гражданской войны, а документы, восстанавливающие картину эпохи во всей ее сложности, закрыты в спецархивах, утвердилась схема сглаженного, шаблонного, «правильного» летописания, неизменно выражавшего лишь одну, официально допустимую точку зрения на события. Обращение к истории революции в период «оттепели», как уже говорилось, было связано со стремлением очиститься от искажений революционных идеалов, в правоте которых шестидесятники не сомневались. На этом историческом фоне роман Б. Пастернака вряд ли мог быть рассмотрен только как факт искусства (при всех его очевидных особенностях произведения лирического по типу повествования, философского по характеру поднимаемых проблем).

Тем большее отторжение должны были вызвать произведения, суть которых определяло стремление авторов к полному пересмотру взглядов на революцию, личность Ленина и всю историю советского периода. В спорах «о путях России прежней и о теперешней о ней» (E. Евтушенко), о противостоянии свободы и насилия, личности и государства писатели пришли не к осуждению Сталина и отдельных искажений социалистических идеалов, а к убеждению в том, что вина за трагедию страны в XX веке лежит на революционной теории и персонально на Ленине, осуществившем трагический эксперимент. Этот подход был заявлен в книгах В. Гроссмана (подспудно в романе «Жизнь и судьба» и открыто-публицистически в повести «Все течет») и А. Солженицына (прежде всего в его программной книге «Архипелаг ГУЛАГ»). Ho если произведения Гроссмана не были опубликованы и не участвовали поэтому в литературном процессе, то книги А. Солженицына, напечатанные на Западе, стали фактом литературы и общественной жизни и во многом определили характерное для наших дней понимание «больных вопросов» XX века. Судьба произведений Пастернака и Солженицына наглядно подтверждает особую роль, которую играла литература не столько как фактор эстетический, сколько как явление общественного сознания. В этом и сила литературного процесса «оттепели», и его слабость, связанная с недооценкой эстетической природы искусства.

В начале 60-х годов в центре внимания оказались писатели нового литературного поколения: в прозе - A. Гладилин, В. Аксенов, В. Максимов, Г. Владимов, в поэзии - Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Р. Рождественский. Они стали выразителями настроений молодого поколения, его устремлений к свободе личности, к преодолению запретов, к отказу от унылого стандарта и в жизни, и в литературе.

Молодой человек, лишь начинающий путь в самостоятельную жизнь, стал героем целого тематического и стилевого направления в прозе 60-х годов, получившего название «молодежная проза». Простой паренек, «влюбленный неудачник впервые потеснил плечом розовощеких роботов комсомольского энтузиазма», и в этом видел

B. Аксенов причину громкого успеха «первого знаменитого писателя» своего поколения А. Гладилина , опубликовавшего в 1956 году на страницах журнала «Юность» повесть «Хроника времен Виктора Подгурского» . Это были герои-бунтари, протестующие против мелочной регламентации во всем, включая общепринятый образ жизни, вкусы, привычки. Формой выражения этого протеста становился эпатирующий внешний вид («стиляги»), увлечение западной музыкой, разрыв с родителями, скептическое отношение к идейным и моральным ценностям старшего поколения, доходящее до отрицания моральных ценностей вообще. Появление таких персонажей дало основание зарубежной критике, внимательно следившей за «молодежной прозой» как одним из направлений послекультовой литературы, заговорить о возрождении типа «лишнего человека» в литературе « оттепели ».

Повышенное внимание к мыслям, чувствам, надеждам молодого человека, к характерным для этого возраста проблемам определило специфику конфликтов произведений «молодежной прозы». Первые столкновения со сложными реалиями «взрослой» жизни и последовавшие за этим разочарования, попытки понять себя, обрести свое место в жизни, найти дело по душе, отношения с родными и друзьями, счастье и горечь первой любви - обо всем этом с подкупающей искренностью поведали книги молодых писателей. Исповедальность - важнейшая примета стиля «молодежной прозы» (не случайно именно это слово стало ее вторым названием). Писатели широко использовали внутренние монологи, прием потока сознания, форму повествования от первого лица, при которой нередко сливались воедино внутренний мир автора и его героя.

Для молодых писателей было характерно полемически заостренное внимание к литературной технике, к тому, как дойти до читателя, заставить его поверить и сопереживать героям. «Откровенно говоря, - признавался Василий Аксенов, - я боюсь иронической улыбки моего современника, умеющего подмечать высокопарность и ходульность литературного письма». С творческими поисками этого писателя связаны, пожалуй, наиболее значительные достижения «молодежной прозы ».

В центре романа Аксенова - судьба двух братьев. Старший, двадцативосьмилетний Виктор, имеет героическую профессию: он космический врач, и мотив тайны сопровождает повествование об этом герое. (Обратим внимание, что произведение вышло в 1961 году, когда человек только открывал дорогу в космос.) Младший брат, семнадцатилетний Димка, - типичный герой «молодежной прозы» с характерным для его возраста нигилизмом, нарочито вызывающим поведением и мечтой о романтических странствиях вместо обычной «пошлой» жизни. Оба героя оказываются в ситуации выбора. Виктор совершает первый настоящий поступок: он не просто отказывается защищать диссертацию, в основе которой лежит опровергнутая опытами идея научного руководителя, но и открыто выступает против основного направления работы целого отдела. Димка, отправившийся вместе с друзьями в путешествие, проходит через испытание любовью и настоящей мужской работой в море. Финал произведения драматичен: старший брат погибает в авиационной катастрофе «при исполнении служебных обязанностей». Тогда-то и выясняется, что «непутевый» Димка на удивление серьезен в своем отношении к брату, к родителям, к жизни, что у него есть свой ответ на заданный Виктором при последней их встрече вопрос: «Чего ты хочешь?» Ответ этот дан не в логической, а в лирической форме: «Я лежу на спине и смотрю на маленький кусочек неба, на который все время смотрел Виктор. И вдруг я замечаю, что эта продолговатая полоска неба похожа по своим пропорциям на железнодорожный билет, пробитый звездами... И кружатся, кружатся надо мной настоящие звезды, исполненные высочайшего смысла.

Так или иначе

ЭТО ТЕПЕРЬ МОЙ ЗВЕЗДНЫЙ БИЛЕТ!»

Перед героем открывается дорога жизни, ему еще не до конца ясно, куда приведет этот путь, но направление поисков обозначено достаточно определенно метафорой «звездный билет», соединившей в себе мотив дороги, исканий и образ звезды как символ настоящей, искренней, «исполненной высочайшего смысла жизни».

В. Аксенов использует характерный для «молодежной прозы» жанр короткого романа, позволяющего показать эволюцию героев сжато, в наиболее существенных моментах. Свободная композиция, смена повествователей, короткие, рубленые фразы, соседствующие с развернутыми лирическими монологами, молодежный сленг создают тот самый новый стиль молодого писателя, о котором столько дискутировала критика.

Сжатость, лаконизм повествования имеют и свои оборотные стороны. К примеру, недостаточно мотивировано чересчур быстрое превращение вчерашних «стиляг» в «трудяг», психологический анализ порой подменяется констатацией противоречий. Возникает вопрос и о том, был ли необходим трагический финал судьбы Виктора и нет ли в этом налета фальшивой романтизации.

Произведения «молодежной прозы» вызвали волну дискуссий. Предметом обсуждения был и открытый молодыми писателями характер, и созданный ими стиль. Особенно много рассуждала критика о традициях западной литературы, на которые опирались авторы. Отмечались манера говорить об одних и тех же событиях устами разных героев «под Фолкнера», подражание короткой фразе, упрощенным диалогам и аскетической предметности (прочь открытый психологизм!) Хемингуэя, введение в текст документов «под Дос-Пассоса». Наконец, сам тип юного героя выводился из произведений Сэлинджера. «Всепроникающий лиризм» прозы молодых объясняли тем, что многие из них «очень внимательно читали Бунина».

Вывод о чрезмерной подражательности вряд ли обоснован по отношению к «молодежной прозе» в целом. Ho нам важно отметить показательный для литературы «оттепели» факт учебы у крупнейших зарубежных и русских писателей, имена которых долго находились под запретом.

В годы «оттепели» начинался процесс восстановления разорванных литературных связей и традиций. Впервые после революции на родине вышло собрание сочинений И. Бунина с предисловием А. Твардовского. Были опубликованы завершенный в сороковые годы роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита», ряд произведений А. Платонова. В новом выпуске статей и писем Горького были восстановлены имена его адресатов: Бунин, Бальмонт, Бабель, Пильняк, Зощенко, Зазубрин, Булгаков, Артем Веселый. Реабилитировались невинно пострадавшие в годы культа писатели, вновь издавались их произведения.

Это возвращение еще не было полным и окончательным, поскольку публиковались лишь отдельные книги, а не творческое наследие писателей в целом, многие имена и произведения по-прежнему оставались под запретом. Однако включение в литературный процесс книг больших художников, несомненно, оказало влияние на уровень мастерства молодых писателей. Они стали более активно обращаться к вечным темам и проблемам, к героям философского склада, к приемам условности. Целые стилевые течения (например, лирическая проза и уже упоминавшаяся проза «молодежная») развивались в русле лучших традиций предшественников.

«Оттепель», как это и следует из значения самого слова, не была явлением устойчивым и последовательным. На конкретных примерах мы уже видели, как демократизация в литературе сочеталась с периодическими «проработками» писателей. Критике подвергались и целые литературные течения: социально-аналитическая проза «Нового мира», заставившая говорить о возрождении традиций критического реализма в послевоенной литературе, «молодежная проза» «Юности», созданные молодыми писателями-фронтовиками книги, которые несли народный взгляд на войну (так называемую «окопную правду»). Ho в результате многочисленных дискуссий шестидесятых годов в противовес официальной точке зрения о едином творческом методе советской литературы исподволь формировалось представление о существовании различных эстетических школ и литературных направлений, о сложности и реальном многообразии литературного процесса.