Искусствоведа елену баснер признали невиновной в продаже поддельной картины. Елена Баснер

⁰

Пять лет назад коллекционер и психиатр Андрей Васильев купил за $250 тыс. картину Бориса Григорьева «В ресторане». Борис Григорьев — дорогой и хорошо известный в мире художник (в 1919 году он бежал из Советской России, в Европе работать Григорьеву никто не мешал, и он умер своей смертью в 1939-м), о себе он говорил так: «Сейчас я первый мастер на свете… Я не боюсь любого конкурса, любого заказа, любой темы, любой величины и любой скорости». 250 тысяч — для Григорьева не потолок. Васильеву картина понравилась, и он купил ее без письменного заключения экспертизы.

В 2010-м Васильев отдал картину на выставку русских художников, работавших в Париже (шел перекрестный Год России и Франции). Там ее увидела сотрудница Всероссийского художественного научно-реставрационного центр им. Грабаря Юлия Рыбакова, которая сообщила Васильеву, что совсем незадолго до покупки картина была у них на экспертизе и не получила положительного заключения. Владелец не придал большого значения информации: экспертная оценка подлинности — дело тонкое, опирается больше на вкус и «насмотренность», разногласия среди экспертов нередки. «Я сам себе эксперт!» — заявлял позже Васильев, объясняя, почему он пренебрег экспертизой при покупке.

В 2011-м Васильев все же отдал своего Григорьева (приобретенного, уточним, без сопроводительных документов и экспертных оценок) на официальную экспертизу в Государственный Русский музей. Рассказывает он об этом так: «Буквально через неделю все тамошние технологи заявили, что картина прекрасная и самая что ни на есть настоящая. Вещь была в Русском музее на исследовании с марта по начало июня 2011 года, и в это же время там открылась большая выставка Григорьева. Выходят каталоги, и — о, ужас! — я вижу в них собственную картину, которая, оказывается, находится в запасниках Русского музея с 1983 года. У меня возникает ощущение, что со мной играют в наперстки».

Самой гуаши «Парижское кафе», очень похожей на «В ресторане», только на несколько сантиметров меньше, не было на первой в России большой персональной выставке Бориса Григорьева весной 2011 года, она вошла только в каталог. Работа поступила в ГРМ в составе собрания ленинградского коллекционера Бориса Окунева. Каталогизацией дара занимались опытный искусствовед Елена Селизарова и молодой сотрудник музея Елена Баснер. Баснер, как говорит замдиректора по науке Русского музея Евгения Петрова, не имела отношения к графической части собрания Окунева, поскольку работала в отделе живописи и интересовалась «крутым авангардом типа Малевича» (через 15 лет Елена Баснер защитила кандидатскую диссертацию, основанную на новой датировке целого ряда работ Казимира Малевича). В 1986-м собрание Окунева показали зрителям и выпустили каталог, в котором было текстовое описание гуаши Григорьева с пометой «версия».

Работа Бориса Григорьева «Парижское кафе» из собрания Государственного Русского музея (кат. № 56. Вариант композиции «В ресторане»). 1913. Источник: art1.ru

Происхождение купленной Васильевым работы «В ресторане» в точности не известно. За $250 тыс. долларов он приобрел ее у книгоиздателя Леонида Шумакова. Шумаков узнал о том, что у Елены Баснер на экспертизе находится картина Григорьева, владелец которой заинтересован в продаже, и переслал Васильеву ее фотографию. Баснер, в свою очередь, картину принес некий Михаил Аронсон из Таллина. Аронсон, говорит Баснер, нашел ее телефон на сайте аукционного дома Bukowskiś, где она работает консультантом по русскому искусству. Он сообщил, что вещь происходит «из старого ленинградского собрания», и показал страницу альманаха «Мой журнал для немногих» с репродукцией картины «В ресторане» (альманах издавался в 1912-1914 годы петербуржским коллекционером и меценатом Александром Бурцевым). Собрание работ Бориса Григорьева приобрел у Бурцева психиатр Тимофеев, в доме которого бывала в середине 1980-х годов Елена Баснер. Она была уверена, что Аронсон имеет в виду именно это «старое собрание».

Продавец назвал цену: $180 тысяч. Шумаков привез Баснер 200 тысяч и забрал картину. Небольшие расхождения между репродукцией из «Моего журнала для немногих» и картиной не насторожили покупателя, который об участии в сделке Баснер и Аронсона осведомлен не был.

После выставки 2011 года, в каталоге которой Васильев увидел похожую на купленную им картину, он обратился в полицию. Дело вяло тянулось три года и прекратилось за истечением срока давности, но год назад, после личного обращения потерпевшего коллекционера к начальнику Следственного комитета РФ Александру Бастрыкину, Баснер, арестовали.

По распространенному мнению, примерно половина картин русских художников на рынке — фальшивки. Сама Баснер судит рынок более сурово: «Что-то около 70 процентов. Подделывают всех — от Репина до Анатолия Зверева». Емельян Захаров, совладелец галереи «Триумф», утверждает, что всего семь процентов на рынке подлинники, остальное — фальшивки (согласно весьма некомплиментарной к Баснер статье «Новой газеты»). При поддержке «Триумфа» и Россвязьохранкультуры вышли уже пять томов «Каталога подделок произведений живописи», и еще около тысячи заведомо поддельных картин не опубликованы. Многие фальшивки имели заключения ведущих экспертов крупных музеев о подлинности, впоследствии опровергнутые.

Картина, купленная Андреем Васильевым. Источник: kulturmultur.com

Хорошую подделку редко изготавливают с нуля. В общем случае массовая практика фальсификации требует принести в жертву относительно недорогую картину малоизвестного европейского художника. Меняется подпись и незначительные фрагменты (например, записывается финская избушка, вместо нее рисуется церковь), и готово — на рынке появляется новый Саврасов, Маковский или Шишкин по стоимости до сотни раз выше источника. От подделок страдают не только коллекции и репутации экспертов. Размывается история и русского, и европейского искусства, с течением времени в число эталонных работ входит черт знает что.

Десять лет назад ведущий эксперт Третьяковской галереи Владимир Петров отказался сразу от нескольких десятков своих заключений. Примерно в то же время были арестованы известные арт-дилеры супруги Преображенские, занимавшиеся перелицовкой европейских мастеров второго ряда. Дело получило резонанс, по слухам, фальшивая картина попала в Кремль. Доподлинно известно, что из 34 картин, проданных Преображенскими одному и тому же человеку, 15 оказались фальшивками, по пяти из них следствию удалось «отсмотреть» всю цепочку производства. В следующем году Росохранкультура запретила государственным музеям заниматься коммерческой экспертизой.

Эксперты крупнейших аукционных домов тоже не могут дать стопроцентной гарантии. В 2005 году на аукционе Christie"s поставила рекорд «Обнаженная в интерьере» (или «Одалиска») Константина Коровина. Ее купил фонд Виктора Вексельберга «Аврора» за без малого три миллиона долларов (£1688 млн) — более чем в семь раз выше эстимейта (предпродажной оценки). Провенанс у картины был отличный — продажа на том же Christie"s в 1989 году. К несчастью, в 2009-м она была опубликована в «Каталоге подделок произведений живописи» с отрицательными заключениями экспертиз Русского музея, Третьяковской галереи и научно-реставрационного центра им. Грабаря. По суду аукционный дом вернул покупателю три миллиона фунтов стерлингов — стоимость картины, премию и миллион фунтов издержек.

Емельян Захаров считает, что оборот рынка фальшивок в нулевые годы был не меньше, чем у наркоторговли. Большинство подделок, с экспертизой или без, долго сохраняют статус подлинника: проходит много лет, прежде чем работа из коллекции средней руки снова попадет на рынок. Спустя время происхождение такой работы установить очень трудно.

Поддельные картины не только путают историю искусства, так как «новые» работы больших мастеров появляются за счет уничтожения работ менее известных художников. Фальшивки, а также разоблачение ошибочных или подложных экспертиз вредят в первую очередь инвестированию в произведения искусства, которые стабильно растут в цене. Эстимейт доставшейся Вексельбергу «Одалиски» в 2005 году был около £200 тыс., а при первой продаже в 1989-м — около £20 тыс., в десять раз меньше. Кто и откуда принес ее на Christie"s в 1989 году — неизвестно.

Сравнение увеличенных фрагментов. Слева — репродукция работы Григорьева, опубликованная в альманахе «Мой журнал для немногих», справа — работа из собрания Государственного Русского музея. Источник: art1.ru

Также неизвестно, кто и когда мог скопировать картину Григорьева «Парижское кафе». Русский музей утверждает, что с 1984-го, когда она находилась в фондах ГРМ, сделать это было технически невозможно. Также невозможно выяснить, действительно ли похожая на нее картина была в собрании психиатра Тимофеева или нашлась в гараже как наследство от бабушки — такую версию предложил следствию гражданин Латвии Михаил Аронсон. Обманутого покупателя, впрочем, Аронсон не интересует. Он считает, что именно Баснер продала ему заведомо поддельную картину и должна быть наказана. В назидание всем недобросовестным экспертам.

Владимир Петров — не вполне понятно, в шутку или всерьез, — предлагал национализировать всю бесконтрольно ходящую старую живопись, чтобы можно было спокойно переатрибутировать и расчистить завалы неподлинных вещей. Кстати, такое большое число подделок именно русских художников объясняется не только тягой коллекционеров к отечественному, но и национализацией частных собраний в первые годы советской власти. В сравнении с западным искусством, большинство эталонных работ русских художников XIX века все-таки принадлежит государству. А нормальная ситуация для большого музея — два-три процента коллекции на экспозиции, остальное надежно укрыто в запасниках и доступно только специалистам. Как, например, никогда не выставлявшаяся злополучная картина Григорьева.

Настоящих Григорьевых на всех не хватит. Оттого и подделки. Никакие регулятивные меры не смогут унять желание многих обладать растущим в цене «подлинником», даже в том случае, если подлинник не позволяет показывать публично плохая сохранность или Уголовный кодекс. А сделки на этом рынке происходят без участия государства и регулируются только доверием и репутацией.

Всенародная любовь к тому или иному художнику проявляется обычно через несколько десятков лет после его смерти. Вдруг встает очередь, растут цены, и из небытия возникают новые работы. Кроме Шишкина и Айвазовского, умельцы охотно изготавливают свежий русский авангард — тут требуется меньше живописного мастерства. В «Учебнике рисования» Максима Кантора описана целая артель по производству авангарда. Многие персонажи этого написанного практически с натуры романа продолжают работать в современном искусстве и сегодня, как-то не заметив, что все современное, что в нем когда-то было, давно улетучилось…

Предположим утопическую ситуацию. Поскольку нельзя разом выявить и запретить все до единой подделки, которые, случается, висят и в музеях, можно бы рынок фальшаков легализовать! На нем найдет себе работу множество невостребованных сегодня выпускников художественных ВУЗов. Не просто намалевать что-то сезаннистское, а сделать нового Сезанна, почти настоящего, — увлекательное дело! Наверняка работы неизвестного пока мастера подделок, который сумеет без фотошопа воспроизвести радиоактивную лунную дорожку Куинджи, пойдут нарасхват. А наиболее духовно богатые станут копировать самое трудное — Малевича, творчески воспроизводя кракелюры и микроскопические неровности красочного слоя, за которыми, как некоторые считают, скрывается переворот в искусстве.

«Черный квадрат» — в каждый дом! По Шишкину — каждой домохозяйке! Если такими лозунгами будут руководствоваться безвестные мастера культуры, состаривающие свеженаписанных ларионовых и григорьевых, и не более известные подмастерья совриска, изо всех щенячьих сил раз в год выдумывающие что-нибудь «актуальное» для подвальной галереи; если каждый обыватель сможет купить на базаре, а лучше в музее, настоящую, пахнущую свежим маслом недорогую копию Матисса — в спальню, Гончаровой — на кухню, Дейнеки — в кабинет, а в сортир — Рихтера, вот тогда искусство проявит свою истинную ценность. Не знаточескую, не инвестиционную, а простодушно-художественную.

Репродукция картины Бориса Григорьева в альманахе «Мой журнал для немногих». 1914

Современное искусство, облагороженное прошедшими с его расцвета десятилетиями, уйдет в DIY-сферу. Будут продаваться наборы «Сделай сам» в ассортименте: с герметичной баночкой — «Пьеро Мандзони», с алюминиевой кастрюлькой, мухой и трафаретом — «Илья Кабаков», с зеркальцем и одноразовой фотокамерой — «Франсиско Инфанте».

Но это лишь утопия. В заведомо поддельных григорьевых инвестировать не получится.

А на сегодня в сухом остатке — уничтоженная репутация Елены Баснер, автора безошибочного радиоуглеродного метода определения поддельных живописных полотен, написанных после 1945 года, потерявшая свою сумасшедшую цену подделка высшего качества «В ресторане» и не подвергаемый сомнению музейный статус ее возможного оригинала «Парижское кафе», которого так никто и не увидел: говорят, прямо из запасников Русского музея картину отправили на выставку куда-то в Аргентину.

Сегодня мы в гостях у известного российского искусствоведа с мировым именем, исследователя творчества Казимира Малевича и Наталии Гончаровой – Елены Баснер. 11 февраля в Петербурге начался судебный процесс, на котором Елена Баснер оказалась в роли обвиняемой. Она обвиняется по статье 159 УК РФ, подразумевающей наказание за мошенничество, совершенное группой лиц в особо крупном размере. Как явствует из обвинения, якобы Елена Баснер совместно с неким Михаилом Аронсоном, который сейчас объявлен в федеральный розыск, участвовала в продаже петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву за 250 000 долларов картины известного художника 20-го века Бориса Григорьева под названием «В ресторане». Причем обвинители заявляют, что Елена Баснер знала и о том, что картина поддельная, и о том, что оригинал ее хранится в запасниках Русского музея.

Эти обвинения в адрес известного искусствоведа, ее арест 31 января 1914 года вызвали мощную протестную реакцию общественности. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал арест Баснер «плевком во всю интеллигенцию России» , а под подписались более 2000 человек: искусствоведов, художников, писателей, деятелей культуры из многих стран мира.

Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал арест Елены Баснер «плевком во всю интеллигенцию России»

Адвокат Елены Баснер попросила меня не касаться в нашей беседе вопросов, обсуждаемых в суде. Мы согласились с этим требованием по двум причинам. Во-первых, нам для объективности пришлось бы брать интервью еще и у коллекционера Андрея Васильева, потом – у адвокатов двух сторон, то есть практически пытаться ретранслировать судебный процесс, что, конечно нереально. И во-вторых, это нереально из-за продолжительности нашей передачи, которая просто не смогла бы вместить такой объем информации. Так что наша беседа с Еленой Баснер получилась такой, какой получилась. Впрочем, если кто-то хочет узнать подробности этого уголовного дела, то он может почитать единственное интервью , которое искусствовед Елена Баснер накануне суда, сразу после того, как был отменен ее домашний арест и запрет на разглашение подробностей дела, дала журналисту по этому поводу - известному петербургскому журналисту Михаилу Золотоносову, который для объективности взял интервью и у коллекционера Андрея Васильева.

Вообще-то, Елена Баснер интервью не дает. Я был вторым журналистом после Михаила Золотоносова, с которым она согласилась встретиться. В своей старинной, небогатой, без излишеств квартире обаятельная Елена Баснер выглядела, конечно, совсем не так, как в суде.

- Елена, как вы пришли в Русский музей?

Елена Баснер: В 1978 году я пришла работать в Русский музей - после того, как закончила Академию художеств. Пришла уже с каким-то твердым, пылким юношеским интересом к тому искусству, которое нам в Академии тогда совершенно не преподавали, о котором мало говорили. Это – искусство так называемого русского авангарда. И у меня были замечательные учителя в этой области. Прежде всего, хочу назвать Евгения Федоровича Ковтуна, совершенно самозабвенного исследователя и хранителя очень многих знаний в этой области. Он всё добывал сам, по крохам, так что это было вдвойне, втройне ценно. Я до сих пор считаю его своим учителем. С той поры я занималась этим. В то время некоторые мои коллеги, сегодня деятельно занимающиеся этой областью искусства, говорили мне: «Да ты с ума сошла! Да ты занимаешься чем-то, что никогда не будет востребовано!». А потом, в середине 80-х годов, когда всё лучезарно изменилось, появились изумительные перспективы. К тому времени я уже лет десять занималась этим материалом, и всё оказалось востребованным. Начались первые выставки… Всё это я сейчас вспоминаю с таким сложным и сладким чувством…

- Какими художниками Вы занимались?

В середине 80-х годов, когда всё лучезарно изменилось, появились изумительные перспективы

Елена Баснер: В 1988 году состоялась первая большая объединенная выставка Казимира Малевича. Я была ее куратором с российской стороны, а с американской – Анжелика Руденстайн. Сперва мы начинали это сотрудничество со Stedelijk Museum в Амстердаме (Музей современного искусства). Это была огромная работа по восстановлению в полном объеме наследия Малевича, чрезвычайно интересная работа, которая вылилась в последующую мою атрибуционную работу по передатировке огромного пласта его живописного наследия, по доказательству того, что на самом деле это было создано художником в поздние годы, в конце 20-х - начале 30-х. Сейчас я могу очень долго говорить об этом. А тогда были именно эти выставки: здесь, в Ленинграде, затем в Москве, потом в Амстердаме, потом эта выставка на следующий год поехала в Лос-Анжелес, в Вашингтон и Нью-Йорк. Это было для меня огромное событие. Участие в конференциях… Но, кроме того, и первая выставка Василия Кандинского, и первая выставка Ольги Розановой , и многие другие… Но начинается это все с 1980 года, с первой выставки Михаила Ларионова, над которой мне тоже посчастливилось работать вместе с Евгением Федоровичем Ковтуном и Глебом Геннадиевичем Поспеловым. Это был, наверное, самый счастливый период моей музейной работы - замечательный!

- Елена, а как получилось, что Вы ушли из Русского музея?

С огромной благодарностью вспоминаю тот период, потому что мы тогда организовали и создали небольшой музей – Дом Матюшина

Елена Баснер: Вы знаете, для какой-то публикации, которая готовилась уже после моего ухода из музея, у меня попросили автобиографию. А я не знала, как объяснять мой уход, и написала: «по причинам, которые до сих пор мне остаются неизвестными, я ушла из Русского музея». Какие-то причины мне, конечно, известны, но я не хочу сейчас это выплескивать. А, кроме того, очень многое сейчас кажется таким несущественным, таким мелочным. Но тогда всё это было болезненным, очень многое из того, что происходило в музее, мне не нравилось. В общем, я решила уйти. Но, наверное, это было в моей жизни очень существенным водоразделом. Какое-то время я поработала в Музее истории Санкт-Петербурга. С огромной благодарностью вспоминаю тот период, потому что мы тогда организовали и создали этот небольшой музей – Дом Матюшина , к которому я испытываю самые нежные чувства. Очень люблю этот музей. Очень люблю приходить туда на выставки и просто так - встречаться с сотрудниками. Это – частичка моей жизни, очень для меня дорогая.

А после Дома Матюшина меня нашли представители шведского аукционного дома Bukovskis, имеющего дочернее предприятие в Хельсинки, и пригласили на работу. Я когда-то с ними сотрудничала, но только на разовых мероприятиях. А тут они мне предложили контракт, и я стала работать с ними. В какой-то мере это всё изменило. С одной стороны, ко мне вернулось, пожалуй, самое ценное, что было в моей профессиональной практике - это работа непосредственно с вещью, с произведением искусства. И я подходила к этому уже на новом, научном уровне. Достаточно сказать, что мы вместе с друзьями, которые мне помогали, создали потрясающую компьютерную базу данных по всем иллюстрированным изданиям. Это позволяет сразу получать данные о любом художнике, о том, что и где из его наследия воспроизводилось. Эта программа объединяет и все каталоги художников. Была сделана такая колоссальная работа! Огромнейшая пересъемка старых иллюстрированных изданий, необъятного количества старых каталогов. Это очень помогало мне в работе. И это была работа с материалом. Я это очень ценила. А с другой стороны, разумеется, - я все-таки 25 лет проработала в музее – я была и оставалась человеком музейным. А здесь это было фактором не то чтобы мешающим (так мне не говорили), но – «избыточным». Мол, вы столько времени потратили на такую-то картинку, нашли ее в каталогах, нашли ее воспроизведение, нашли то-то, то-то, то-то, а она стоит-то всего полторы тысячи евро, и, вообще, кому всё это было нужно? Может быть, это и деформировало мою профессиональную ориентацию, не знаю. Я сейчас думаю над этим. Но, работая в аукционном доме, я поняла, какой лавиной сфальсифицированных произведений окружена вся эта область.

- Это касается только русского искусства?

Работая в аукционном доме, я поняла, какой лавиной сфальсифицированных произведений окружена вся эта область

Елена Баснер: Ну, я же занималась русским искусством, я не могу сказать, насколько часто в мире подделывают Рембрандта или Рубенса. Наверное, тоже подделывают. Но с русским искусством - это катастрофический масштаб! Это что-то немыслимое! Такая бездна фальшивок! Много фальшивых вещей, удостоверяемых очень уважаемыми людьми. Но я им говорила, что не могу разделить их мнение. В общем, перечислять можно долго, много было различных случаев, но я всё искала какой-то объективный принцип определения подделки. Ко мне же часто обращались по поводу того, что называется беспредметным искусством. Например, картины той же Ольги Розановой или Любови Поповой …

Любовь Попова. "Портрет философа". 1915 год. Государственный Русский музей. Репродукция. А. Свердлов/РИА Новости

Вот, например, архитектоника Поповой. Я же вижу, что это – фальшивка, подделка. Начинаю говорить, но у меня не хватает аргументов. Я говорю: «Вялая композиция». Мне отвечают: «Ничего не вялая». Я говорю: «Нет внутренней логики. Нет внутренней сопряженности элементов». Мне отвечают: «Прекрасная внутренняя логика. А про сопряженность элементов и говорить нечего, зашкаливает». Понимаете? То есть у меня не было того, что я потом назвала «неубиенным аргументом». И здесь мне очень помогло общение с замечательным историком русского авангарда (и химиком по первому образованию) Андреем Васильевичем Крусановым. Когда я ему пожаловалась, что не знаю, где искать нужные слова, он сказал: «Так вы их и не можете найти. Это ваше личностное знание, которое не передается за одну минуту. Для того, чтобы видеть, что есть что, нужен весь ваш тридцатилетний личностный опыт». Я попросила его подумать, нет ли какого-нибудь принципа определения подделок. Прекрасно помню, как мы встретились в кафе, и он мне поведал, что, как ему кажется, такой принцип есть. С 1945 года всё, что существует в природе: почва ли, чай, который мы пьем и т.д., - во всем этом сохранились следы техногенных изотопов, которых не существовало до начала ядерных испытаний. И дальше начался самый интересный период - период исследований крошечных кусочков, точечных кусочков, «выкрошек», снятых, естественно, не с «лица» картин. Начинали мы с современных работ. Я ходила по творческим мастерским, просила крошечки с произведений 80-х, 90-х годов. Друзья-художники очень охотно мне это давали. Все очень интересовались этим методом. И все замеры нам показывали наличие этих изотопов: цезия-137 и стронция-90. Это такие индикаторы. Потом перешли на исследование таких же образцов, «крошечек» с произведений старой живописи. Тут я тоже просила знакомых реставраторов собирать «крошечки» в пакетики. Наш метод показал, что эти образцы - чистые. Эти изотопы не обладают проникающей способностью. В застывший, полимеризованный красочный слой эта радиация не проникает. Такая была интересная работа! Она продолжалась долго. Потом мои западные коллеги рекомендовали мне обязательно патентовать этот метод. Я начала процесс патентования. Все зарабатываемые мною деньги уходили на этот процесс.

Кстати, этот радиоизотопный метод очень действенен в отношении именно русского авангарда, потому что в 20-е, 30-е, 40-е и 50-е годы русский авангард не подделывался. Отдельными штрихами это началось, наверное, в 60-е годы - может, на Западе, где прошли первые выставки Малевича, Ларионова, Гончаровой? Но это были такие точечные вкрапления, наивные подделки, которые легко и сразу распознаваемы. Вал подделок пришелся уже на 80-е и 90-е. А в эти годы уже все было заражено теми самыми техногенными изотопами. В каком-то смысле этот радиоизотопный тест для произведений русского авангарда – панацея. Если вещь – чистая, без изотопов, то она уже авторская, ведь невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь подделывал Надежду Удальцову или Ольгу Розанову, Алексея Моргунова или Александра Родченко в 20-е или 30-е годы. Это лишено смысла. Это – исторический нонсенс. А вот с вещами того же Ильи Репина, Ивана Шишкина. Ивана Айвазовского, - я полагаю, что тут радиоизотопный тест был бы хорош для начала исследования, для того, чтобы сперва можно было убедиться, что вещь – не «новодел», а потом уже вести дальнейшие исследования: сравнение палитры, исследование в инфракрасной области спектра, в ультрафиолете. Все методики остаются, тест их не замещает. Если бы всё было поставлено на разумную основу, то при помощи этого теста можно было бы вычистить рынок от подделок. Но я боюсь, что этого как раз очень не хотят. Наверное, я была очень наивна, когда считала, что тот же аукционный дом будет в этом заинтересован. Нет. Это оказалось никому не нужно: ни здесь, ни там, за границей.

- А что можно предпринять для того, чтобы подделки прекратили появляться? Использовать ваш тест?

Борис Григорьев. "Автопортрет". 1915 год

Елена Баснер: Нет. Этот тест сейчас недействителен, даже в отношении этой пресловутой картины Бориса Григорьева, которая мне стоит столько крови и стольких лет жизни. В отношении картины «В ресторане» это невозможно потому, что это – смешанная техника, темпера, а она не возьмется. И подделывают как раз в огромной степени графику, темперу, акварели, все такие техники. А потом, как с этим бороться? Я не представляю. С одной стороны, Фонд наследия Шагала в Париже, по-моему, добился юридического права на уничтожение того, что они считают фальшивками. Я говорила с Мерет Мейер (внучкой Шагала), и она подтвердила, что они добились права уничтожать неподлинные картины Шагала. А я так похолодела и подумала: «А вдруг из десяти неподлинных картин будет уничтожена одна подлинная?». Эксперты ведь тоже ошибаются. У меня всегда было такое ощущение, что эксперт, конечно, может ошибиться. Но насколько эта ошибка поправима или непоправима? Я и над этим сейчас размышляю. Как можно с этим бороться? Отлавливать в каждом случае, доискиваться до …кого, собственно? До человека, который это сделал? Так это, по-моему, «ищи ветра в поле». Я не знаю. Я не очень понимаю, как вести эту борьбу. В свое время, когда эта методика у нас была уже разработана и прошла тестирование на достаточно большом количестве материала (было сделано порядка трехсот тестов и был очень высокий показатель результативности, приближенный к 100%), я обращалась к Михаилу Ефимовичу Швыдкому, предлагала ему этот метод, думала, что государство должно быть в этом заинтересовано. Он сказал «нет», сказал, что это может быть интересно только частному предпринимательству. Что дальше? Обращаться к частному бизнесу? Эти люди – не энтузиасты, как мы с Андреем Крусановым, которым всё интересно. Это люди бизнеса. Они просчитывают, что они будут с этого иметь, и понимают, что с этого они будут иметь, прежде всего, колоссальную головную боль и непонятно что еще в дальнейшем. По-моему, так. Это, знаете, все равно что бороться с мировым злом, «схватиться с морем бед».

- Елена, а что бы вы могли посоветовать экспертам-искусствоведам?

Я отказываюсь отныне продолжать свою профессиональную деятельность. Всё. Никогда больше не возьму в руки картину

Елена Баснер: Вы знаете, я все-таки скажу. Я отказываюсь отныне продолжать свою профессиональную деятельность. Я отказываюсь. Всё. Никогда больше в руки не возьму картину. Я найду, чем заниматься. Я, возможно, буду заниматься переводами профессиональной литературы. Ни за что, ни при каких обстоятельствах я к этому не вернусь. Я вспоминаю статью Михаила Пиотровского, которую он написал в феврале минувшего года. Я ее очень внимательно прочла. И мне очень многое стало ясно, поскольку он пишет о том, что существует область последовательного, обстоятельного, академического изучения произведения искусства, и результатом этого является научная атрибуция, то есть приведение этого произведения в определенный круг творчества определенного художника, установление и подтверждение авторства, котировки и т.д. То есть это – нормальная, спокойная научная работа. К этому кругу я принадлежала. Существует круг артрынка, и волею судьбы я была туда вброшена, хотя еще и не понимала этого. Я думала, что я еще занимаюсь тем, чем занималась, хотя уже стало понятно, что этот аукцион находится на грани совмещения этих двух кругов: академического и дилерского. И я старалась сохранять профессиональное чувство. Но все более и более я понимала, что каждодневное обращение в аукционы (когда я там бывала: и в Стокгольме, и в других городах) огромного количества людей смешивало мои представления. Может, я - человек внушаемый. Как трудно сохранить спокойное, выверенное отношение! Практически невозможно, потому что от тебя требуют: «Скорей, скорей, иначе клиент уйдет в следующую дверь, в другой аукционный дом! Елена, решайте скорее и, желательно, здесь!». «Но мне нужно хоть какое-нибудь время - посмотреть литературу, оригиналы! Я не могу сейчас, сходу…». «Нет! Нет! Решайте!». Я попала в другой круг, но получилось так, что я никак его не принимала своей прежней сущностью. И, надо сказать, я этот мир возненавидела еще до этой моей истории. У меня было такое ощущение, что он меня исторгает, он сам меня изгоняет. Этот «прокол» на Григорьеве, который я совершила, или еще какой-то… Как будто этот мир меня не терпит... Я, так или иначе, была бы исторгнута из этого мира. Я его ненавижу. И он мне отплатил с лихвой, той же монетой. У меня такое ощущение внутри. Я даже не буду искать каких-то конкретных причин или конкретных лиц, я не знаю и не буду гадать. Но ощущение того, что этот мир меня отверг, оттолкнул, - это ощущение есть. И тут я скажу: ну, и слава Богу! Я больше туда не хожу. Ни при каких обстоятельствах. Всё.

Следственный комитет Петербурга шокировал мир искусства. В обмане при продаже серьезного полотна заподозрена Елена Баснер - первый специалист на международном рынке живописи авангарда, дочь культового советского композитора, написавшего любимую песню Владимира Путина «С чего начинается Родина». 31 января в камеру помещена ключевая фигура из абсолютного круга городской культуры. «Фонтанка» узнала, как многолетнее дело сдвинул глава СК Александр Бастрыкин и что под боем оказалась репутация Русского музея.

www.bukowskis.com

С полудня 1 февраля телефоны большинства игроков на рынке антикварной живописи Петербурга, Москвы, Хельсинки, Амстердама, Лондона подверглись аномальному соединению внутри самих себя. Коллекционеры и посредники, владельцы салонов и организаторы выставок, эксперты и поддельщики созванивались, эмоционально обсуждая только одну новость. О многих широкая публика никогда не слышала, о некоторых знают на разных континентах. Новость .

По мнению Следственного комитета Петербурга, бывший эксперт Русского музея, сотрудник именитого аукционного дома в Финляндии Bukowskis, первый мировой эксперт по живописи русского авангарда участвовала в лукавой схеме продажи картины художника Григорьева серьезному петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву.

С этого места необходимо вспомнить, что Елена Баснер не просто № 1, автор монографий и рецензий, специалист, которого приглашают читать лекции в Нью-Йорк, а в данную минуту в Амстердаме проходит выставка Харджиева, которой она давала оценку вступительной статьей в каталоге. Она не только дочь культового советского композитора Вениамина Баснера, чью мелодию «С чего начинается Родина», как известно, любит и лично исполняет Владимир Путин.

Баснер - своего рода наш петербургский символ, провозглашенный культурной столицей. Не Никита Михалков, конечно. Ведь у нас на севере и «труба пониже, и дым пожиже», а все же родилась Елена Баснер внутри самой настоящей культурной элиты. Там не только высокие потолки в просторной квартире с дубовыми буфетами. В гостях у ее отца засиживался Дмитрий Шостакович и другие, ставшие сегодня нашими «греческими богами».

С точки зрения классической, пусть и девальвированной в наше время интеллигенции, если Михалков, Розенбаум - ярые представители истеблишмента, то Елена Баснер стала неотъемлемой частью петербургского духа с его обязательным кодексом поведения. Таких всегда мало. Среди них историк Лев Лурье, арт-критик Александр Боровский и те, кого читатель вспомнит сам. Баснер - фигура, без которой и в «шахматы» сыграть нельзя, и создание мифа хромает. Вставлена в среду как в раму. Фактически она сама в себе несет клеймо качества.

Биография Баснер чрезвычайно правильная: из Академии художеств - в Русский музей. Ее конек - столпы авангарда Малевич и Гончарова. Вовлекается Баснер и в художественный рынок в качестве эксперта. Это очень типично, оправданно и не осуждаемо. Как советской портнихе шить на дому. Так становятся преуспевающими музейными работниками. Баснер всегда вызывает симпатию, весела и энергична.

Все же неправильно проводить аналогии, наподобие Баснер - «Пеле в футболе» или «Кумарин в организованных сообществах». Культура - не только мир больших денег, где честные и не очень занимаются продажами и выставками. Каждое государство имеет визуальную презентацию, и русская живопись - часть этого национального образа. Такой образ есть и в Анголе, но он стоит столько, сколько стоит Ангола. А наш мощнейший визуальный образ на полотнах мастеров, естественно, породил огромный рынок.

Но если в СССР авангард был на отшибе общественного сознания, а в 90-е его тащили за кордон и меняли на кроссовки, то сегодня живопись идет к нам оттуда и здесь же скупается за миллионы. Настоящей живописи мало, у новых героев денег много, а амбиций еще больше. Но если вокруг чего-то крутятся большие суммы, то коррупционная агрессия неминуема.

Посвященные знают, что и в Русском музее можно официально получить оценку живописи, и параллельно можно. Причем часто теми же экспертами. Только без знаковых печатей, а со штампом, к примеру, отдела кадров музея, который заверит, что такой искусствовед работает. Это как получить сумму серебром или ассигнациями. Но при всем уважении к праву умысел - внутреннее убеждение эксперта - мало кто мог опровергнуть.

Баснер давно покинула Русский музей. Она перешла в Дом Матюшина (музей петербургского авангарда), а потом настала формальная пенсия. Ее репутация позволила ей работать при серьезнейших домах, занимающихся бизнесом на искусстве.

В 2009 году началась банальная в этом мире история - петербургский коллекционер Андрей Васильев купил у классического посредника Шумакова работу непростого художника начала ХХ века Григорьева. Васильев брал ее с историей - из коллекции генерала Тимофеева - и за 250 тысяч долларов. Вскоре на выставке в Москве, куда он под телекамеры канала «Культура» отправил полотно, сообщили, что работа эта известна и вовсе это не Григорьев, а его недурная копия.

Пошли переговоры с посредником, он кивнул на Баснер. Баснер смущалась, но опровергала. Васильеву не дали выхода из ситуации, и он обратился в органы. Органы долго смотрели на незнакомую им конструкцию. Васильев трижды в суде выиграл редкие иски о незаконном бездействии, после чего следствие Петроградского УМВД все же возбудило дело по мошенничеству и передало материалы в ГСУ.

Самое грустное, еще выяснилось, что в Русском музее есть такая же картина Григорьева.

Когда вызвали Баснер, она пришла с адвокатом и кратко кивнула на гражданина Эстонии Аронсона. Мол, он нашел картину у себя в гараже во Всеволожском районе Ленобласти, показал Баснер, а эксперт ахнул и позже предложил Васильеву через посредника.

После чего детектив начал походить на фельетон. Проверка показала, что Аронсон четырежды судим, в Таллине торгует стеклотарой, а в Россию в это время не заезжал.

К тому же журналисты . Баснер давала возмущенные интервью, ее адвокат Лариса Малькова обвиняла в подделке самого Васильева, а дело тем временем приостановили.

В августе прошлого года в стенах Следственного комитета Ленобласти на Торжковской улице, куда прибыл глава ведомства Александр Бастрыкин, начался следующий этап. Он похож на современный российский сериал «Как торжествует справедливость». Васильев оказался на приеме. По левую руку от Бастрыкина сидел руководитель СК Петербурга Клаус, по правую - СК области Лоскутов. Бастрыкин выслушал и вместо ущерба всмотрелся в глубину истории. Коллега Клаус согласился взять дело в свое производство.

В деле накопились десятки экспертиз. Криминалистических, независимых, судебных. Заключительная гласит: «Представленная картина является безусловно профессиональной подделкой».

За скобками этого эпизода остаются размышления о месте подделки. Заметим, что подделки были всегда. Даже при жизни мастеров Средневековья. Но для этого нужен подлинник. Если в Русском музее - Григорьев настоящий, а подделка профессиональна, то, вероятно, ее могли бы исполнить и внутри храма (конечно, главный процесс происходит не рядом с подлинником, в современных реалиях необходима предельно качественная фотография).

А это уже совсем другая история. Если у вас есть эталонная база и господин исполнитель, то у вас джокер. Кстати, настоящие поддельщики - не художники, а реставраторы. Это как хирург и патологоанатом.

Если следствие не остановится перед непреодолимыми факторами в лице моральных авторитетов, на свет может выйти и этот принципиальнейший ответ.

Для интеллигенции задержание Баснер - шок. Остальному антикварному миру это может подломить сложившиеся правила. С непредсказуемыми последствиями. Как для владельцев, так и для музейщиков.

Ранее мы слышали реакцию директора Русского музея Владимира Гусева на заявление Васильева. Он говорил, что скандал на совести коллекционера. Заместитель директора Евгения Петрова грозила подать на Васильева в суд за клевету.

Пока же следователи дают оценку тому, что обнаружили на обысках в течение двух последних дней.

2 февраля Елене Баснер должны избрать меру пресечения. «Фонтанка» пыталась поговорить с Андреем Васильевым.

О Баснер мне стало известно из вашей же публикации. Я ничего не хочу сейчас комментировать, - ответил он. На вопрос, знает ли, где и когда будет суд по мере пресечения, Васильев сказал: - Не знаю, но, если бы меня спросили, я был бы категорически против ареста. Что бы ни было в прошлом, но этого я Лене не желаю.

Елена Баснер - автор красивого запатентованного метода определения подделок живописи. В его основе лежит гипотеза, что до начала эры ядерных испытаний на планете Земля, то есть до Хиросимы, на полотнах не было «изотопов», которые появились после 1945 года.

Теперь история петербургской субкультуры антиквариата также будет делиться на «до ареста Баснер» и после него.

Евгений Вышенков, "Фонтанка.ру"

В слоях петербургского общества, близких к художественному искусству и антиквариату, — чуть ли не землетрясение. Только и разговоров, что о судебном вердикте по . При ее посредничестве был продан дорогой фальшак. Но суд Елену Баснер оправдал, сочтя, что с ее стороны умысла нет, а речь идет о профессиональной ошибке при экспертизе.

Судебное решение закладывает важный прецедент и открывает дорогу широкому потоку фальшивого русского искусства.

Врач-психиатр и коллекционер Андрей Васильев живет в поселке Комарово под Петербургом. Сейчас он особенно замкнут. Не хочет даже бродить по берегу залива. Слишком тяжело дались ему история фальшивой картины, которую он приобрел, и судебная тяжба, где главным фигурантом была искусствовед Елена Баснер. Когда он подавал в суд, то не собирался отмстить или даже вернуть деньги.

Дочь советского композитора до 2003 года трудилась в Русском музее, а затем была экспертом в шведском аукционном доме Bukowskis. Специализация Елены Вениаминовны — как раз авангард: Малевич, Гончарова и другие великие.

Баснер была известна лишь в профессиональных кругах до 1 февраля 2014 года, когда ее задержали в связи с делом о продаже поддельной картины. Тогда эта новость была шокирующей. Все сообщество искусствоведов, музейщиков, реставраторов пристально следило за судебными разбирательствами. Многие возмущены. Арестовать, как какого-то наперсточника, человека, который служит искусству! Да как это возможно?!

Зал Дзержинского районного суда Петербурга во время заседаний переполнен. И вот суд признает Баснер невиновной. И опять это — невероятная новость для всех.

Никто не может критиковать решение суда, но, возможно, суд не смог предъявить неопровержимые доказательства. Мошенничество было. Кто изготовил фальшивую картину и по чьему заказу, кто получил деньги от продажи — 250 тысяч долларов — и куда они делись, не выяснено. Преступление было, но никто за него не ответил.

"Оправдательный приговор Баснер огорчил наше сообщество. Она не одна такая. Кто-то подал в суд, чтобы раскрутить этот узел, а государство говорит: все в порядке, живите, как жили. Обидно", — сказала владелица галереи Наталия Курникова.

Ни для кого не секрет, что количество поддельных картин в мире увеличивается. Их продают, покупают, дарят. Антиквариатом торгуют — это очень прибыльно, третье место после наркотиков и оружия. Поддельные работы появляются на аукционах, в галереях и даже музеях.

Люди, купившие фальшивку, предпочитают молчать. Торговля антиквариатом — таинственный мир, где не приветствуется обращение в полицию. В России всего четыре раза в суд обращались люди, которые приобрели фальшивые картины в результате мошенничества. И Васильев — один из них. Важным для Васильева, да и для следствия стал тот факт, что выяснилось, где находится эталон картины, подлинник, с которого выполнена фальшивка.

Васильев купил гуашь Бориса Григорьева в 2009 году. Но через некоторое время выяснилось: это — подделка. Такое заключение еще до продажи вынесли в центре Грабаря в Москве. В ходе следствия стали выясняться все новые подробности. Оригинал картины Григорьева находится в Русском музее. Он не выставлялся, не публиковался. И именно Баснер принимала эту работу из коллекции Окунева в 1984-м в собрание музея. Однако сама Баснер уверяла, что забыла об этом.

Алиби для Баснер обеспечил гражданин Эстонии Михаил Аронсон, ранее судимый, маргинальный. В деле фигурируют три нероссиянина — граждане Эстонии и Швеции. Следователи хотели присовокупить к делу и истории шведского аукциона Bukowskis. Там с подачи Баснер продавались картины, которые еще до этого были признаны фальшивками. Но преступления, совершенные не в России, наши полицейские рассматривать не могут.

Подделки делают выдающиеся мастера, хорошо выученные, опытные, с твердой рукой, знанием истории искусств, технологически грамотные. Определить подделку с помощью даже той техники, что имеется в центрах экспертизы, непросто. Делают перешивочки — берут среднюю картинку неизвестного живописца и рисуют на ней несколько деталей и подпись известного художника. Работают на старых холстах, избегают пигментов и красок, появившихся в середине ХХ века. Приемов много. Подстаривают вещь. Особенно сложно установить фальшивку в случае с графикой.

И искусствовед, как и любой другой человек, может ошибиться. Только на Западе, если эксперт ошибается два раза в год, его лишают лицензии. А в России эксперт за свои слова и письменные экспертизы не отвечает. Экспертов не лицензируют. Если на Западе эксперты частные, то у нас это сплошь сотрудники музеев.

Только Третьяковка извинилась за ошибки и закрыла у себя отдел экспертиз. Все остальные музеи оставили. Понятно, что сотрудников это кормит. Владимир Рощин в свое время издавал каталоги фальшивок. Они прогремели. Вскрылось немало преступлений. Но теперь они не выходят.
Елена Баснер ошибалась в экспертизах не раз, как и другие искусствоведы, — это же человеческий фактор. В суде Баснер говорила, что она никогда не была арт-дилером.

Суд над Баснер стал историческим, потому что подтвердил: за неправильные экспертизы и даже посредничество при продаже фальшивых работ искусствовед ответственности не несет, если в его действиях не было умысла. А кто же скажет, что умысел был? А если учесть, что в стране ликвидирована Росохранкультура... Убрали из структур полиции специальные антикварные отделы. Скоро поток фальшивок увеличится в разы. И, что очень обидно, это будет поток фальшивого русского искусства.

После года практически полного молчания Елена Баснер , эксперт, с января 2013 года находящаяся под домашним арестом по обвинению с мошеннической сделке с фальшивым полотном Бориса Григорьева , дала интервью петербургскому журналисту Михаилу Золотоносову на сайте 812’online .

За месяц перед этим была опубликована беседа Михаила Золотоносова с коллекционером Андреем Васильевым , который приобрел упомянутое полотно Бориса Григорьева и, убедившись, что картина поддельная, и пытаясь вернуть потраченные на нее $250 тыс., инициировал судебное разбирательство против Елены Баснер.

В настоящий момент следствие закончено, материалы переданы в суд, но дата начала процесса еще не назначена. Эта история по-прежнему травмирует художественное сообщество. Факты и доказательства по сей день известны только со слов противоборствующих сторон, каждая из которых, естественно, стоит на своем. В какой-то момент чуть не дошло до раскола: кто-то стоял за Елену Баснер, уважаемого эксперта, автора собственных исследований и разработок по датировке произведений искусства, кто-то — за Андрея Васильева, умного и уважаемого коллекционера с большим стажем.

Подробный судебный прецедент в истории нашего арт-рынка только один — московское дело антикваров Преображенских , осужденных в 2008 году за продажу поддельных картин русских передвижников. Однако можно предположить, что даже суд не поставит точку в этой истории, потому что главной проблемой, вокруг которой кипят страсти, является не вопрос, участвовала ли Елена Баснер в «мошенничестве в особо крупном размере», а проблема ответственности эксперта за свое мнение и право коллекционера требовать материальных гарантий этой ответственности. Законодательство и общественное мнение пока ответов не дают.

Год назад The Art Newspaper Russia печатала большой материал, из которого можно узнать все подробности истории о начале дела Васильева против Баснер и поддельной картине Бориса Григорьева «В ресторане».

Арест одного искусствоведа может испортить репутацию всем остальным

Елена Баснер арестована по подозрению в мошенничестве с подделкой

БИОГРАФИЯ

Елена Баснер

Искусствовед

1954 — Родилась в Ленинграде. Дочь композитора Вениамина Баснера

1978-2003 — Старший научный сотрудник отдела живописи второй половины XIX - XX века, куратор отдела искусства XX века Государственного Русского музея

с 2005 — Эксперт шведского аукционного дома Bukowskis
с 2006 — Ведущий научный сотрудник Музея петербургского авангарда

Еленой Баснер вместе с Андреем Крусановым разработан уникальный метод выявления подделок по наличию или отсутствию в произведении изотопов цезия-137 и стронция-90

Октябрьский федеральный районный суд Санкт-Петербурга 6 февраля заключил под домашний арест искусствоведа Елену Баснер, консультанта шведского аукционного дома Bukowskis , до 2003 года научного сотрудника отдела живописи второй половины XIX — XXI века Государственного Русского музея. Баснер предъявлены обвинения по ст. 159 УК РФ «Мошенничество в особо крупном размере», максимальное наказание — десять лет лишения свободы. Следствие считает, что она порекомендовала коллекционеру Андрею Васильеву приобрести у издателя Леонида Шумакова картину художника Бориса Григорьева «В ресторане» (1913) стоимостью $250 тыс. Коллекционер утверждает, что работа является подделкой, а подлинник хранится в запаснике Русского музея под названием «Парижское кафе» . Выяснить, какой была роль Баснер при заключении сделки, являлся ли ее отзыв о подлинности картины ошибкой эксперта, заблуждением, или она действительно была посредником при продаже подделки, предстоит следствию. Тем не менее уже сейчас это уголовное дело может негативно сказаться на репутации экспертного сообщества.

«Елена Баснер была звеном в мошеннической цепочке. И безусловно, не самым главным. В качестве эксперта она никак не звучит. То, что она является звеном в этой цепочке, я узнал через полтора года! В огромном числе публикаций — намеренное или неумышленное искажение этого принципиального факт», — сказал Андрей Васильев в комментарии нашей газете. На вопрос, каким решением суда по этому уголовному делу он бы удовлетворился, Васильев ответил: «Я буду безусловно удовлетворен справедливым решением суда. Сама госпожа Баснер в телепередаче на канале НТВ в августе 2011 года заявляла, что в музее вещь ненастоящая, а она продавала настоящую. Это же до сих пор в кулуарах музея говорят ее бывшие сотрудники и актуальные подруги. Даже в моем Facebook’е некая госпожа Ирина Арская , работающая в отделе графики ГРМ».

Интересно, что еще в 1986 году Русский музей выпустил каталог завещанных ему работ из коллекции профессора Бориса Окунева , где было описано полотно Григорьева «В ресторане» (но изображения не было). Каталог составляла и писала предисловие Елена Баснер. Сама Баснер, по словам ее адвоката Ларисы Мальковой , не признает себя виновной, отмечая, что только визуально оценила работу, в подлинности которой была уверена, поэтому не настояла на экспертизе. Сейчас обвиняемая комментариев не дает, но полтора года назад она рассказала нашей газете следующее (№ 05, сентябрь 2012 года, «Коллекционеры оспаривают экспертизы Русского музея, вплоть до суда» ): «Я держала картину (Григорьева. — TANR ) в руках в июле 2009 года… и с тех пор не имела никаких сведений о ее судьбе: ее передвижениях, бытовании, возможной смене владельцев. Я не понимаю, какие могут предъявляться претензии спустя несколько лет с момента приобретения работы, тем более что господин Васильев — опытный человек и, мне кажется, должен был бы сам нести ответственность за свои решения».

Уголовное дело было возбуждено после того, как Васильев встретился с главой Следственного комитета РФ Александром Бастрыкиным и лично изложил ему суть дела. По словам Васильева, коллекционер записался к нему на прием, и их ничего не связывает.

После ареста Елены Баснер Русский музей поспешил откреститься от своей бывшей коллеги, распространив такое заявление: «Елена Вениаминовна Баснер с 2003 года не работает в Русском музее и никогда не имела в нем статуса эксперта, тем более международного уровня. С 2003 года никак с музеем не связана, и за ее действия музей не несет никакой ответственности».

Однако частным образом многие коллеги из Русского музея, Третьяковки и других российских музеев поддержали арестованную, направив судье Октябрьского суда Елене Федоровой петицию, где просят избрать меру пресечения, не связанную с лишением свободы. «Елена Вениаминовна входит в число наиболее известных и уважаемых знатоков русского искусства; ее труды по истории русского авангарда без преувеличения можно назвать эталонными. Однако Елена Вениаминовна Баснер заслужила безграничное уважение коллег не только научными изысканиями, но и своей честностью и принципиальностью в экспертном сообществе», — говорится в документе, подписанном почти тремя тысячами человек.

Директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский , в свою очередь, высказался по поводу ареста Елены Баснер: «Я считаю, что это оскорбление всей интеллигенции. Такие меры, когда женщину гуманитарной профессии сажают в тюрьму, — это плевок в сторону всей интеллигенции России».

Несколько c иной точки зрения по сравнению с академическим и музейным сообществом на эту историю смотрят коллекционеры. Мы обратились за комментарием к банкиру Петру Авену , известному коллекционеру русского искусства начала ХХ века, c вопросом, чем грозит эта история экспертному сообществу. «Как повод к тому, чтобы система вообще заинтересовалась работой экспертов, эта история замечательна. «Безупречная» репутация большинства экспертов путает многих», — ответил Петр Авен.

Это не первое в России судебное разбирательство, возникшее из-за споров о подлинности предметов искусства. Так, в 2008 году Тверской суд Москвы вынес приговор супругам-антикварам Татьяне и Игорю Преображенским (пять лет заключения). Суд установил, что они изменяли подписи на картинах малоизвестных европейских авторов XIX века, принадлежащих к так называемой дюссельдорфской школе, и продавали их под видом шедевров русских живописцев той же эпохи Александра Киселева и Александра Орловского . Всего за пять картин они выручили $730 тыс. В связи с этой историей всплывало имя известного эксперта Владимира Петрова , однако его ошибочные заключения были признаны добросовестным заблуждением, и уголовного наказания он не понес. Сомнения в подлинности предметов искусства могут решаться и в рамках гражданского судопроизводства. Так, по иску Виктора Вексельберга Высокий суд Лондона позволил ему расторгнуть сделку с аукционом Christie’s , где он купил поддельную «Одалиску» Бориса Кустодиева . Картина была приобретена в 2005 году за 1,7 млн фунтов, что стало рекордом для этого художника. Теперь Вексельберг сможет вернуть заплаченные деньги. При этом обвинять Christie’s в халатности суд не стал.