Идейно-художественные особенности романа «История одного города. Идейно художественные особенности история одного города Приёмы сатирического изображения градоначальников

М.Е. Салтыков-Щедрин (1826 – 1889)

Литература:

Е. Покусаев. Революционная сатира С-Щедрина.

Е.Покусаев. М.Е.Сатыков-Щедрин. (Очерк творчества). М., 1965.

Е.Покусаев. Господа Головлевы.

А.С. Бушмин М. С-Щедрин.

А.С. Бушмин. Художественный мир Салтыкова-Щедрина.

Базанова. Сказки С-Щедрина.

Николаев. Жизнь и творчество С-Щедрина.

Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников.

С-Щедрин вошел в литературу не только как писатель, но и как обличитель социальных и человеческих пороков, мастер социально-политической сатиры. Сеченов назвал С-Щедрина «диагностом наших общественных зол и недугов». Жизнь и творчество С-Щ охватывает почти весь 19 век. Он родился через месяц после восстания декабристов, а умер за 10 лет до конца века. С-Щ стал свидетелем всех основных событий и явлений в русской жизни. Он воспринял традиции Гоголя и Тургенева и одновременно открыл для русской литературы возможности сатиры и гротеска. Жизнь писателя сложилась так, что из детства он вынес самые тяжелые воспоминания о крестьянах: «крепостное право, тяжелое и грубое в своих формах, сближало меня с подневольной массой. Только пережив его, я мог прийти к полному, сознательному и страстному его отрицанию». Учился С-Щ в Царско-сельском лицее. А лицей славился своими демократическими тенденциями. Закончил образование в Дворянском институте Санкт-Петербурга, где организовывались студенческие тайные кружки.

Первое произведение С-Щ. в 1947-48гг. повесть «Запутанное дело» и «Противоречие». Несмотря на невысокие художественные достоинства, эти произведения поднимали острые социальные вопросы, за что их автор был сослан в Вятку, в административную ссылку, где служил чиновником. Позже С-Щ называл это «опытом великой школы жизни». Он прекрасно изучил жизнь чиновников, бюрократического аппарата и государственное устройство. Это в дальнейшем определило тематику его произведений.

Первым большим произведением С-Щ стал цикл «Губернские очерки». Очерки представляли собой цикл произведений разной жанровой формы. В них изображалась жизнь провинциального города, его различных сословий. Тематически и художественно очерки связаны с «Мертвыми душами» Гоголя. Начинаются и заканчиваются они образом дороги, т.е. условный повествователь приезжает в город, живет там какое-то время и уезжает(кольцевая композиция). Писатель сознательно стремится к публицистичности, чтобы убедить читателя в достоверности изображаемого (это худ-ый прием, помогающий создать замкнутое худ-ое время и пространство). Дороги дальше нет, в самом городе время остановилось. Этот прием позволяет, во-первых, создать условную модель провинциального города; во-вторых, выявить наиболее характерные черты провинциальной русской жизни; в-третьих, обобщить жизнь одного города до масштабов всей России.

Первый очерк («Введение») написан в жанре идиллии. Сам рассказчик называет его «Буколикой». Но за видимой идилличностью скрывается острая сатира. Главным художественным приемом, который использует С-Щ в цикле и в последующих произведениях становится гротеск – доведение до абсурда, с целью показать нелогичность жизненных ситуаций . В сочетании с возвышенным пафосом идиллии это создает комический эффект. Причем ирония автора направлена как против чиновников, купцов, так и против доверчивых обывателей города Крутогорска. Авторская позиция может быть охарактеризована как прием «мнимой солидарности» - эффект несовпадения высокого и низкого. Несмотря на внешнее сходство «Губернских очерков» с произведениями Гоголя и «Записками охотника» Тургенева, произведения С-Щ имеет специфические особенности. У Гоголя повествователь является сторонним наблюдателем. У Тургенева – он действующее лицо, но по отношению к героям представитель другой социальной среды (смотрит сверху вниз). У С-Щ повествователь обычный житель Крутогорска, «свой» в описываемой среде. Это придает очеркам достоверность и документальность. Цикл состоит из нескольких частей: «Прошлые времена» о высшем обществе города; «Мои знакомцы» об отдельных представителях крутогорского света и т.д.

Особенностью сатирического метода С-Щ является то, что его герои саморазоблачаются перед читателем. В очерках 1-й и 2-й рассказ подьячего автор предоставляет слово самим персонажам, которые взятничество, должностное преступление, обман преподносят как умение жить. Этот прием привел многих критиков к выводу, что С-Щ избегает авторских оценок. Однако еще в раннехристианской литературе возникает представление о скрытом идеале , к которому писатель ведет читателя методом от противного.

Смех С-Щедрина, как и смех Гоголя, означает смерть старого и рождение нового. Не случайно «Губернские очерки» заканчиваются сценой похорон: хоронят старые времена. В этом цикле С-Щ использует еще один оригинальный прием: оживление литературных персонажей. Первый из героев – Порфирий Порфирьевич – принадлежит к семейству Чичиковых. В разделе «Талантливые натуры» изображаются современные Печорины, разуверившиеся, циничные, раздраженные, - губернские Мефистофели, показывающие свою полную несостоятельность.

Заканчивается цикл очерком «Дорога». Повествователь уезжает из Крутогорска. По дороге ему встречается похоронная процессия: хоронят старые времена. Основные персонажи очерков среди похоронной процессии. Замыкается композиция очерка, и на первый план выходит тема дороги. Это тема для литературы 19 века становится главной и сквозной. Дорога понимается символически: как путь исканий, утрат и обретений, жизненный путь человека и всей страны. Именно так понимали дорогу в древности. В китайской поэзии бешенная скачка колесницы над пропастью – метафора жизненного пути. В русском фольклоре – всякая дорога – это путь от рождения к смерти. В начале 19 века Пушкин возвращает образу дороги ее мифологический смысл. (работа Щепанской «Дорога в русской культуре») .В его стихотворении «Бесы» заблудившийся в степи в метель путник символизирует постоянные искания человека и его судьбу. Сбившийся с дороги человек оказывается во власти бесов, т.е. искушений.

Образ дороги начинает и завершает «губернские очерки», придает им не только социально-критический и сатирический смысл, но делает их философским размышлением о судьбе России, русского человека и рус-го народа.

Следующими по времени произведениями стал цикл очерков «Господа ташкентцы» и цикл рассказов «Помпадуры и помпадурши».

Идейно-художественные особенности романа «История одного города»

Первым большим произведением М.Е.Салтыкова-Щедрина стал роман «История одного города» (1869 – 1870). Замысел романа вызревал у писателя постепенно. Еще в начале 1860-х годов был задуман цикл очерков «Очерки города Брюхова». Потом город был переименован в Глупов. И в печати появились первые очерки жизни города Глупова. Был опубликован рассказ о губернаторе с фаршированной головой, который почти без изменений вошел в роман. Уже в этих отдельных очерках и рассказах оформилась идейно-тематическая направленность и поэтика романа. Город Глупов воплощал всю самодержавно-бюрократическую Россию. История города – это история угнетения и самодурства. Почти в каждом из градональников есть черты реальных исторических лиц, но сам писатель возражал против поисков прототипов его героев. Его персонажи – это не портреты конкретных лиц, а наиболее типические черты целых социальных групп, исторических эпох, человеческих характеров.

Свое произведение повествователь выдает за найденные в архиве тетради летописца города Глупова, будто бы жившего в 18 веке. Себе он отвел роль издателя. С этим приемом русская литература уже сталкивалась неоднократно. Это позволяет: 1) отстраниться от событий, взглянуть на них со стороны; 2) создать видимость достоверности; 3) усыпить бдительность цензуры; 4) создать и показать разные т. зр. на мир, разные голоса. Неслучайно писатель избирает жанр летописи. Это позволяет предельно объективировать повествование, сделать его якобы документальным. Роман предваряется предисловием от издателя, в котором содержится ряд опорных мыслей – лейтмотивов всего повествования.

2. «Даже по этим скудным фактам оказывается возможным уловить физиономию города и уследить перемены, одновременно происходящие в высших сферах». Так определяется сатирический пафос романа, его обличительная направленность, цель этого обличения, а также типизация как особенность обобщения.

3. «Все они (градоначальники) секут обывателей, но по-разному». Так определяется проблематика романа, отношения власти и народа. И одновременно характеристика власти и народа.

4. Летопись охватывает период времени с 1731 по 1825 год. Так определяется художественное время романа и его соотнесенность с реальным историческим временем.

Художественное время романа условно. Хронологические границы имеют символическое значение. В 1725 г. умер Петр I. И после нескольких лет борьбы за трон, царицей стала Анна Иоанновна Курляндская (племянница Петра). Наступила эпоха безвременья, отката от петровских реформ, укрепление абсолютизма и закрепощения крестьян. Анна Иоановна уничтожила ростки либерализма. Во время правления Екатерины II произошло окончательное закрепощение крестьян. Она освободила дворян от государственной службы, что вызвало масштабную гражданскую войну, длившуюся практически вплоть до восстания декабристов в 1825г. С-Щ понимал неизбежность декабристкого восстания, но не видел его результатов и, вероятно, сомневался в его полезности, потому что роман оканчивается фразой «история прекратила течение свое».

5. «Что касается содержания «летописца», то оно по преимуществу фантастическое и местами даже невероятное. Так определяется условнофантастический, гротескный характер изображаемого».

« Весь труд издателя, - пишет С-Щ, - в том, что он исправил слоги орфографию». Так писатель обозначил свою позицию, он отстраняется от повествования и выводит свой роман из-под гнева цензуры. Роман переиздается даже в самые мрачные годы реакции. Таким образом, предисловие от издателя имеет принципиальное значение для понимания романа и создает установку на восприятие. Даже следующее предисловие от летописца, которое содержит обращение к читателю от последнего архивариуса. В нем пародируются основные черты летописания: самоуничижение летописца и возвышение объекта изображения.

Если в древнерусской литературе этот прием постепенно стал восприниматься как условность и дань традиции, то у С-Щ он наполняется комическим содержанием. С точки зрения истории летописец – фигура огромного значения, равный по заслугам объекту изображения.

В основе повествования «Истории одного города» лежит прием пародии: пародируется «Повесть временных лет» и «Слово о полку Игореве», пародируется труд Н.Карамзина «История государства Российского».

Благодаря Пушкину, фигура летописца поэтизировалась. Трагедия «Борис Годунов» начинается со сцены в келье в Чудовом монастыре, где Пимен беседует с Отрепьевым. Монументальный образ Пимена придает событиям вневременной, философский смысл. Он – выше обычной человеческой суеты, он – посредник между людьми и Богом. Таким образом, создавая своего летописца, С-Щ пародирует не только ДРЛ, но и современную литературную традицию. Его летописец – мелкий чиновник, необразованный, не видящий дальше своего носа, одержимый порывом чинопочитания. Так пушкинская традиция сливается с гоголевской (с «маленьким человеком»).

Композиция основной части романа воспроизводит построение летописи. Роман открывается главой «О корени происхождения глуповцев». Эта глава пародирует эпические летописные рассказы. Её сюжет построен по типу легенды с добавлением элементов народно-бытовой сказки. Кроме фольклорного элемента в этой главе пародируется и труд Карамзина «История государства Российского», в частности рассказ о том, как по совету старца Гостомысла новгородцы призывают варягов себе в князья. У С-Щ эту роль выполняет старец Добромысл, который советует головотяпам (предкам глуповцев) искать себе правителя.

Сатирическую интонацию задает «опись градоначальников». Она имеет комический эффект. Само понятие «опись» подразумевает перечисление неодушевленных предметов, хранящихся в музее или архиве. С-Щ использует прием метафорического овеществления, омертвления героев. С другой стороны, эта опись позволяет показать, что во всех градоначальниках было нечто общее: бесчеловечность, бездушие, головотяпство.

Далее каждая глава повествует о каком-то правителе и об эпохе его правления. В этом случае писатель использует прием градации: наращивание гротескных и сатирических элементов от первого градоначальника к последнему, от главы «органчик» до главы «Заключение». Брудастый-органчик и Угрюм-Бурчеев стали воплощением свирепости, беззакония и бездушия власти. Но, если в образе Брудастого больше комических черт, то в образе Угрюм-Бурчеева больше гротескно-ужасающих. Идеалом человеческого общежития для него являются пустыня. Он мечтает превратить весь мир в казарму. Между этими двумя образами располагаются сластолюбец Фердыщенко, «просветитель» Василиск Бородавкин, либерал Прыщ и другие. Именно при Прыще в городе наступает Благоденствие, но не благодаря его деятельности, а потому, что он просто не способен к какой-либо деятельности, т.е. не вмешивается в природное, естественное течение жизни города. У Прыща была фаршированная голова, и его съели. Этот прием называется: «реалистическая метафора»: его в прямом смысле съели, сделал это предводитель дворянства.

В образах градоначальников в наибольшей степени проявились черты сатирической манеры С-Щ. Писатель использует следующие приемы:

1. Овеществление, омертвление, превращение человека в куклу, в манекен.

2. Наделение говорящими фамилиями, а также фамилиями-кличками (Угрюм-Бурчеев, Прыщ и т.д.)

3. Использование Эзопова языка и стилизация под чужую литературную манеру (летописца).

4. В связи с предыдущими приемами на первый план выходит гротеск.

Гротеск – предельное преувеличение, придающее образу фантастический характер. Гротеск нарушает границы правдоподобия, придает изображению условность. Гротеск выводит образ за пределы вероятного, тем самым деформируя его. Гротеск отличается от гиперболы. Гипербола – это художественное преувеличение по одной линии. Гротеск предполагает соединение в одном образе явлений и предметов, принадлежащих к разным жизненным рядам (человека с механической или фаршированной головой); сочетание несочетаемого; соединение несовместимого. Здесь гротеск ближе к оксюморону.

5. Художественным результатом гротеска является смех: «ничто так не обескураживает порока, как сознание того, что он угадан и по его поводу уже раздался смех» (С-Щ)

Система персонажей романа включает не только градоначальников. Героем является и народ или народишко (так его называет повествователь) населяющий город Глупов. Его характеризуют такие черты как пассивность, покорность, политическая наивность и начальстволюбие. Гуманизм С-Щ проявляется в сочувствии и сострадании нелепому, глупому и забитому народу. Это проявляется в главах «Голодный город» и «Соломенный город». Но позиция писателя расходится с позицией народнической литературы. Он не идеализирует народ. Сатира С-Щ направлена одновременно против власти и против политической пассивности и безнравственности глуповцев.

Однако природа сатирического изображения в этих случаях разная. У жителей города настоящие головы и среди них нет ни одной устрашающей фигуры. Образ народа неоднороден. Это не безликая масса. В недрах народа зреет протест. В главе «Голодный город» появляются образы народных заступников-ходоков, но судьба их трагична. Старик Евсеич сгинул, «как все старатели земли русской»; другой ходок, Пахомыч, стал писать бумаги в столицу, но добился только того, что для усмирения бунта прислали солдат.

В романе есть одна мысль, которая выражает не явно, но свидетельствует истинных взглядах писателя: дорога из Глупова в Умнов лежит через Буянов. Т.е. только организованное сопротивление произволу власти, просвещение среди народа избавит от рабства.

Цель писателя – разбудить гражданское самосознание народа. В финале романа самый страшный градоначальник Угрюм-Бурчеев уже никого не пугает. Все видели, что он идиот и не более того.

Заканчивается роман вселенской катастрофой: налетает смерч, и градоначальник исчезает. Это стихийное бедствие названо в романе «оно», т.е. это не только природное, но и общественное явление.

Многие современники видели в нем революцию. Однако С-Щ так далеко не заходил. Ряд критиков обвинял писателя в глумлении над народом (Писаре), но Тургенев первым заметил такое явление в поэтике Салтыкова-Щедрина как скрытый идеал.

До сих пор ходят споры о жанровой природе романа. Очевидно, что это сатирический роман-хроника. Но это одновременно и роман-пародия и фантастический роман. Более того, роман содержит предупреждение: это дает основание толковать его жанр как антиутопию.

Художественный метод С-Щ определяют необычно: реалистическая фантастика, т.е. его фантастика не уводит от действительности, а служит средством ее изображения и разоблачения. Фантастика в произведениях С-Щ – всегда продолжение реальности, она рациональна и поддается объяснению.

Правильное понимание идейного содержания «Истории одного города» невозможно без уяснения ее причудливого художественного своеобразия. Произведение написано в форме летописного повествования о лицах и событиях, приуроченных к 1731-1826 гг. Сатирик и в самом деле творчески преобразовал некоторые исторические факты указанных лет. В образах градоначальников угадываются черты сходства с реальными деятелями монархии: Негодяев напоминает Павла I, Грустилов - Александра I, Перехват-Залихватский - Николая I. Вся глава об Угрюм-Бурчееве полна намеков на деятельность Аракчеева - всесильного реакционнейшего сподвижника Павла I и Александра I. Однако «История одного города» - это вовсе не сатира на прошлое. Сам Салтыков-Щедрин говорил, что ему не было никакого дела до истории, он имел в виду жизнь своего времени. Не выступая непосредственно с исторической тематикой, Щедрин неоднократно применял историческую форму повествования о современных вопросах, рассказывал о настоящем в форме прошедшего времени. Блестящий образец применения такого рода приема, генетически восходящего к «Истории села Горюхина» Пушкина, дает «История одного города». Здесь Щедрин стилизовал события современной ему жизни под прошлое, придав им некоторые внешние черты эпохи XVIJI в. Рассказ идет местами от лица архивариуса, составителя «Глуповского летописца», мостами - от автора, выступающего на этот раз в иронически принятой па себя рели издателя и комментатора архивных документов. «Издатель», заявивший, что во время работы его «с первой минуты до последней <…> не покидал грозный образ Михаила Петровича Погодина» язвительно пародировал своими комментариями стиль официозных историографов. «Историческая форма рассказа, - пояснял Щедрин, - предоставляла мне некоторые удобства, равно как и форма рассказа от лица архивариуса» Историческая форма избрана сатириком для того, чтобы, во-первых, избежать излишних придирок царской цензуры, а во-вторых, - показать, что сущность монархическою деспотизма на протяжении многих десятилетии нисколько не изленилась. Манера наивного летописца-обывателя позволила также писателю свободно и щедро включить в политическую сатиру элементы фантастики, легендарно-сказочный, фольклорный материал, раскрыть «историю» в бесхитростных по смыслу и причудливых по форме картинах повседневного народного быта, выразить антимонархические идеи в самой их наивной и потому наиболее популярной, убедительной форме, доступной для широкого круга читателей. Вырисовывая фантастические узоры там, где нельзя было прямо, открыто называть вещи своими именами, набрасывая на образы и картины прихотливые фантастические одежды, сатирик тем самым обретал возможность говорить более свободно на запрещенные темы и вместе с тем развертывал повествование с неожиданной стороны и с большей живостью. Получалась картина яркая, ядовитая, исполненная злой издевки и в то же время формально неуловимых для цензуры поэтических аллегорий. Обращение автора «Истории одного города» к фольклору, к поэтической образности народной речи было продиктовано, кроме стремления к народности формы, и еще одним принципиальным соображением. Как уже отмечалось выше, в «Истории одного города» Щедрин коснулся оружием своей сатиры непосредственно народной массы. Однако обратим внимание на то, как это сделано. Если презрение Щедрина к деспотической власти не знает границ, если здесь его кипящее негодование отлилось в самые резкие и беспощадные формы, то относительно народа он строго соблюдает границы той сатиры, которую сам народ создал на себя. Чтобы сказать горькие слова обличения о народе, он взял эти слова у самого же парода, от него получил санкцию быть его сатириком. Когда рецензент (А. С. Суворин) обвинил автора «Истории одного города» в глумлении над народом и назвал «вздором» наименования головотяпы, моржееды и прочие, то Щедрин на это отвечал: «…утверждаю, что ни одно из этих названий не вымышлено мною, и ссылаюсь в этом случае на Даля, Сахарова и других любителей русской народности. Они засвидетельствуют, что этот «вздор» сочинен самим народом, я же с своей стороны рассуждал так: если подобные названия существуют в народном представлении, то я, конечно, имею полнейшее право воспользоваться ими и допустить их в мою книгу» В «Истории одного города» Щедрин довел до высокого совершенства наиболее яркие черты своей сатирической манеры, в которой обычные приемы реалистического стиля свободно сочетались с гиперболой, гротеском, фантастикой, иносказанием. Творческая" сила Щедрина в «Истории одного города» проявилась настолько ярко, что имя его впервые было позвано в ряду мировых сатириков. «История одного города» явилась итогом идейно-творческого развития Салтыкова за все предыдущие годы его литературной деятельности и обозначила вступление его сатиры в пору высшей зрелости, открывающую длинный ряд новых блестящих завоеваний его таланта в 70-е гг.

1. Идейно-художественное своеобразие «Губернских очерков» С.-Щ. «История одного города» как революционно-демократическая сатира на самодержавный режим и бюрократию. Проблема народа и власти. Художественное своеобразие.

«Вятский плен» Салтыкова, начавшийся в 1848 году, продолжал­ся до конца 1855-го. В январе 1856 года, после смерти Николая 1, он возвратился в Петербург с богатым запасом впечатлений: «...Я видел все безобразия провинциальной жизни,- рассказывал Сал­тыков,- но не вдумывался в них, а как-то машинально впитывал их телом и только по выезде из Вятки и по возвращении в Петербург, когда снова очутился в литературном кругу, я надумал изобразить пережитое в «Губернских очерках». В обстановке нарастающего общест­венного подъема «Губернские очерки» были восприняты как знаме­ние времени надежд и ожиданий. «Губернские очерки» сразу же оказались соотнесенными с луч­шими произведениями писателей «гоголевского направления». В вы­боре рассказчика, в картине жизни города Крутогорска, в харак­терах, в лирических отступлениях, в образе дороги, открывающем и завершающем книгу, прослеживаются связи «Губернских очер­ков» с реализмом Гоголя, Тургенева и других писателей. Но в этих перекличках как раз и открывается то особенное, что дает возмож­ность говорить о щедринском начале в истории русской литературы. В «Губернских очерках», как в «Мертвых душах», как в «Запис­ках охотника», заметно стремление к эпической широте изображения жизни, но ракурс ее рассмотрения у Щедрина оказывается иным. В очерках Салтыкова, жанре, популярном в то время, внимание сосредоточено на «одном из далеких углов России», которая рассмат­ривается с близкого расстояния. В отличие от тургеневского рассказ­чика - охотника, в известной степени поднятого над жизнью и сво­бодного в отношениях с ней, рассказчик Салтыкова - чиновник, «отставной надворный советник» Н. Щедрин. В провинции он - свой. Жизнь открывается ему «изнутри». Но Н. Щедрин - не просто чиновник в среде крутогорских обывателей. Это и литератор, зоркий наблюдатель жизни, чутко улавливающий разные ее голоса. В Крутогорске он «оставил часть самого себя» («...я люблю тебя да­лекий, никем не тронутый край!»). Все, о чем он пишет, «грустно и болезненно» отдается в душе его. Н. Щедрин предстает" в «запис­ках» негодующим и лиричным, ироничным и тоскующим, одиноким и жаждущим «служить общему делу». Первым шагом к участию в «общем деле» и является для него «обнаружение зла, лжи и поро­ка». Так выражалась в этот период литературная и общественно-политическая позиция автора «Губернских очерков». «Губернские очерки» - глубокое и разностороннее исследова­ние провинциальной жизни на разных социальных уровнях, в разных сферах. В калейдоскопе «записок» Щедрина, рассказах, картинах, сценах, пейзажных зарисовках, лирических монологах рождается живой поток жизни в ее многоликости и многоголосье. «Губернские очерки» стояли у истоков «обличительной литера­туры», ставшей характерным явлением переходного времени. Но Щедрин обличал не отдельные лица и не частные злоупотребления властей, но самодержавно-крепостническую, бюрократическую сис­тему в целом. Писатель показал, как она реализуется в одной из отдаленных губерний, а значит, и во всей России, определяя не только социальные отношения, но и нравственное состояние общест­ва. Перед читателем открывается мир насилия и произвола, который порождает чиновников-хищников, фейеров, трясучкиных, купцов-стяжателей, бесполезно существующие «талантливые натуры». В этом мире страдает народ, отданный под власть помещиков и оби­раемый чиновниками. И тем не менее переворот в сознании, вызванный «Губернскими очерками»,- в другом. Книга поставила читателя лицом к лицу с та­кой правдой жизни, которая показала сдвинутость естественных представлений о человеке, человеческих отношениях и нравственных ценностях. Книга заставила удивиться и ужаснуться тому, что со­вершается каждодневно вокруг и становится нормой жизни. Обли­чение взяточников, казнокрадов, насилия и произвола было и до Щедрина. А вот чиновника, который бы, подобно щедринскому подьячему, не скрывал, не осуждал, но открыто хвастался (!) вир­туозностью способов обмана и ограбления народа,- такого чиновни­ка в русской литературе до Щедрина не было. Ирония и сарказм сменяются искренним сочувствием, когда речь идет о народе. В голосах народной толпы - крестьян и дворовых, ремесленников, солдат, странников, богомольцев - писателю слы­шится беспрерывный стон. Однако именно в мире народной жизни - в житейских заботах о дне насущном, о хлебе, об урожае, о платке для Аннушки, в разго­ворах о рекрутчине, о земле, о техническом прогрессе - ощущает­ся движение живой жизни в ее великом горе и великой надежде. В праздничном оживлении, в потоке странников и богомольцев Щед­рина поражает готовность простого народа к духовному подвигу, рождается чувство единения с ним, в чем-то большом и общем. Будто сдвинувшаяся народная Россия, одержимая идеей обрести счастье, в своем обращении к богу несет надежду на высшую спра­ведливость. Духовный мир народа и любовь к родине сливаются в миро­восприятии писателя как положительные начала русской жизни, оп­ределяющие лирическую интонацию некоторых страниц «Губернских очерков». Но лирическая интонация здесь же перебивается иронией. Трезвый взгляд на жизнь разрушает идиллическую мечту о воз­можности всеобщего единения, да и «чистота» народной души порой вызывает сомнения. Жизнь рассеивает иллюзии, убеждает в том, что отношения со­циальные, бытовые, семейные - уродливы и аморальны. Однако «Губернские очерки» - книга не безнадежная. Взгляд автора устремлен в будущее. В «Губернских очерках» был найден и наиболее «подходящий», хотя и не единственный и изменявшийся в дальнейшем, жанр - цикл очерков.

Щедрин тоже своеобразно связал в «Истории одного города» сов­ременность с прошлым. Во многих персонажах «Истории...» нетруд­но усмотреть черты поведения и облика тех, кто правил Россией в XVIII или в первой четверти XIX столетия. Но внимание сатирика привлекало то, что должно было быть изжито, что издавна отягощало и омрачало русскую жизнь и что тем не менее продолжало в ней присутствовать и_в_60-е годы, уже после падения крепостного права. Знаменательно в этом смысле, что самое крепостное право в «Истории...» не упоминается - оно уже пало, и потому речи о нем впрямую здесь и нет. Идет же речь у Щедрина лишь о том, что определяло собою прежде и продолжало определять и в современности, по его собственному выражению, «необеспечен-ность жизни, произвол, непредусмотрительность, недостаток веры в будущее и т. п.». Поэтому Щедрин и настаивал на том, что «не «историческую», а совершенно обыкновенную сатиру имел... в виду, сатиру, направленную против тех характеристических черт русской жизни, которые делают ее не вполне удобною». Главным для Щедрина в его книге было решительное освобождение от всех при­вычных понятий, представлений о том, как творится история. Он и начал свою «Историю...» с того, что резко высмеял почтительно покорное, а в сущности рабски-несамостоятельное следование тра­диции, авторитету, как бы последние ни были высоки, хотя бы да­же традиции и авторитету такого великого памятника культуры, как «Слово о полку Игореве». Щедрин твердо отводит вес приня­тые способы как видеть ход истории, так и говорить о ней. Он знает и помнит, что понять и оценить все можно, лишь избавившись от лю­бых привычных шор, от заслоняющих ядро явлений оболочек. Город, где происходит действие, назван у Щедрина Глуповым. А первым в длинном ряду градоначальников мы встречаем Брудастого, того самого, с органчиком в голове вместо нормального, человеческого ее устройства.

По первому же впечатлению щедринское изображение никак не сходится с изображаемым. А дальше последуют «фантастический путешественник», так и представляемый читателю, Прыщ с фар­шированной головой и другие, им подобные. Между тем ведь в жиз­ни правители России оставались похожими на людей. Они еще деятельно господствовали и угнетали. Но в самом деле управлять, определять, направление событий уже не могли. Их деятельность не требовала подлинных усилий ума и души. Выгля­деть они еще продолжали как люди. Однако Щедрин уже открыл, что собственно человеческой материи при подобном типе обществен­но-исторического поведения сохраниться не может: если заглянуть внутрь -обнаружишьь обязательно какую-нибудь начинку, не больше. Щедрин он был убежден, что речь может идти не о конце человечества, но лишь о конце градоначальников и градоначальничества. звание человека стояло для Щедрина пре­выше всего, он не мог сохранить градоначальникам людского обли-чия. Как раз это было бы у Щедрина поношением человечества, согласием с казенными, мертвыми понятиями. Чем больше выводил он градоначальников за пределы рода людского, тем точней пере­давался в самом принципе неприемлемый для него характер всех их деяний. Мера внешнего несходства градоначальников с их жизненными прообразами становилась у Щедрина мерою постижения и осуждения их общественной природы. История Глупова виделась сатирику не только в своей мрачности и бессмысленности, но и в своей окончательной исчерпанности. Потому-то так законченно.и отлились у Щедрина типы градоначаль­ников. Смех Щедрина горек. Но есть в нем и высокое упоение тем, что все наконец пред стает в истинном свете, всему объявляется настоящая цена, все названо своим именем". Сатирик ни минуты не сомневается в том, что в собственно человеческом качестве градоначаль­ников и сейчас уже больше не существует Когда речь шла о градоначальниках, Щедрин безоговорочно от­вергал их право «уцелеть» в каком бы то ни было виде. Самой систе­ме градоначальничества предстояло, по Щедрину, исчезнуть навсег-да и безостаточно. Населению же Глупова, полагал художник, при­ходит время устыдиться своей рабской покорности, бессмысленной и гибельной своей несамостоятельности, и, таким образом, перестав быть глуповцами, начать новую неглуповскую жизнь.

2. Проблема капитализма в России. Изображение экономического и политического вытеснения дворянства буржуазией («Благонамеренные речи», «Убежище Монрепо»). «Господа Головлева» как социально-психологический роман. Головлещина – символ дворянства.

На рубеже шестидесятых и семидесятых годов Щедрин оп­ределил происходившее тогда в России как вытеснение «старого ветхого человека» «новым ветхим человеком». Прогрессивной ро­ли за буржуазным развитием писатель признать так никогда и не сумел. Вообще проблема «Щедрин и буржуазное раз­витие в России» достаточно сложна и требует еще специального и пристального изучения. Однако «надстроечные» проявления со­вершавшихся процессов схватывались Щедриным и быстро, и очень глубоко. В рождавшихся в 70-е годы «Благонамеренных речах» писатель остро запечатлел становление в русской действительности новых, небывалых для нее фигур и отношений. Так, к примеру, именно здесь читатель смог впервые увидеть, как вчерашний крепостной незаметно для других и почти неожиданно для самого себя стано­вится «миллионщиком», «столпом» и одним из немногих хозяев жиз­ни. Щедрин «выслеживал» подобные превращения в их постепен­ности и первоначальной разрозненности, не торопясь с выводами и заключениями. И соответственно складывался у него цикл очер­ков, друг от друга еще достаточно обособленных, намеренно между собою не всегда спаянных, не устремленных к некоему ответу, который пока мог бы быть для Салтыкова во всяком случае прежде­временным. Но сквозь многообразие щедринских наблюдений стали прочерчиваться некие сквозные темы. В частности, открывалось, что слова и понятия, совсем недавно обозначавшие какие-то твердые, вроде бы незыблемые установления, потеряли реальное обеспе­чение, стали всего лишь «благонамеренными речами», прикрываю­щими никак не соответственные им поступки, образ жизни. У че­ловека возникали совсем новые, утратившие прежнюю определен­ность отношения с им же самим произносимыми словами, с по­нятиями, которые недавно казались непоколебимыми... «Суждения общие», как обозначено это у Толстого, утрачи­вали над отдельным человеком реальную власть. Чуть не каждому доводилось теперь на свой риск и страх выстраивать собствен­ные отношения со всею действительностью, хотя лишь весьма и весьма немногим дано было подняться до самостоятельности под­линной («...Между нами очень мало лицемеров и очень много лгунов, пустосвятов и пустословов»,- в присущей ему манере за­метит Щедрин). На подобной основе и стали некоторые из очерков цикла «Благонамеренные речи» стягиваться в романное единство, каковым и явились выделившиеся из «Благонамеренных речей» «Господа Головлевы» (1875-1880).

Действие «Господ Головлевых» начинается еще при крепостном праве в помещичьей усадьбе. Там же оно продолжается и потом. Крепостного права больше нет, а многие давние усадьбы все стоят. У Арины Петровны остались ее земли, ее хозяйство. И вроде бы можно все дела вести просто по-старому. Но и в головлевской помещице дает себя сейчас знать соб­ственная инициатива. Она по-своему, своей властью и властно­стью пытается поддерживать в семье старый порядок, старые устои. И уверена, что она над семьей - хозяин, ее воля - единственная, решающая сила. Энергия ее при этом изначально подточена привычкой к преж­ним временам, внутренней ее от них неотделенностью. И, по уди­вительному выражению Щедрина, она «цепенеет в апатии вла­стности». Еще более сложный процесс исследует Щедрин в Иудушке. Здесь открывается как бесповоротно обречена жизнь, погребаемая под суммой слов обветшавших, лишенных уже действительной поч­вы, как безысходно разрушительны могут оказаться даже и "одни речи, еще недавно выглядевшие всего только благонамеренно. Порфирий Головлев замыкается в мир слов, пытаясь ими одолеть, в "буквальном смысле заговорить все и всех вокруг, отвести реальность, с которой он все меньше справляется, как бы в не­бытие, укрыться от нее в словах. Потому-то и называет его Щедрин именно Иудушкой, а не Иудой, и не Иудино предательство имеется тут в виду. В произносимые им слова Иудушка сам верить не может. Он лишь пользуется ими как орудием самоутверждения и воздей­ствия на других. И, переставая быть средством естественного че­ловеческого общения, они перестают связывать Иудушку с миром. Призванные отвести от реальности тех, с кем Иудушка сталки­вается, они постепенно все больше и больше заслоняют эту же реальность ему самому. Так погружается Иудушка в бессмыслен­нейшие, пустопорожние свои подсчеты и рассуждения, предается пустомыслию, полностью отрешенному от действительности. Происходит отчуждение слова одновременно и от стоящей за ним конкретности бытия, и от пользующихся им людей. Слово вообще перестает что-нибудь значить. Спасения для Порфирия Головлева нет. Нарастает окон­чательное и необратимое разобщение его со всеми людьми. Рядом с ним - одни могилы. Ничему живому уцелеть здесь не дано. На страницах щедринского романа вымирает весь головлевский род. Историческая выморочность входит в кровь, проникает в естество, передается из поколения в поколение. «Головлевы» еще не были завершены, а финал Иудушки был всем как будто совершенно ясен. И все-таки Щедрин называет теперь своего героя не Иудушкой, но Порфирием Владимирычем. Помянут «искупитель в терновом венце», могила матери... Самая тональность повествования меняет­ся совершенно. Создатель «Головлевых» сумел это художни­чески обнаружить и художнически же утвердить. Не остывая ни на минуту к «злобе дня», Щедрин входил и в такие сферы бытия, которые сам однажды, говоря о Достоевском, назвал «областью предведений и предчувствий».

3. Творчество С.-Щ. в 80-е гг. «Современная идиллия» Как сатирический роман. Проблематика и художественное своеобразие «Сказок» С.-Щ.

Последнее десятилетие в жизни и творчестве Салтыкова-Щед­рина оказалось наиболее мучительным. Мучительным - в отноше­нии физическом (писатель был тяжело болен) и в отношении нравственном: в стране господствовала жесточайшая реакция. В начале 80-х годов Салтыков-Щедрин публикует сатирический цикл «За рубежом». В 1881 - 1882 годах он печатает «Письма к тетеньке», касающие­ся «исключительно современности». Вслед за «Письмами к тетеньке» Щедрин возобновил работу над «Современной идиллией». Замысел, возникший и частично реализованный еще в 1877-1878 годах, оказался теперь в высшей сте­пени актуальным. Единый по замыслу, сюжету и композиции роман «Современная идиллия» показывает, как складывается личная судьба человека под влиянием «внутренней политики». В соответствии с духом времени герои романа, либеральничаю­щие интеллигенты Рассказчик и Глумов, по совету Молчалина, реши­ли «годить»: очистили письменные столы от бумаг и книг, отказались от чтения, «свободного обмена мыслей» и очень скоро, утратив «человеческий образ», превратились в «идеально-благонамеренных скотин». Злоключения и «подвиги» героев втягивают в орбиту их дейст­вий массу лиц, типов, рожденных временем: «негодяи», квартальные надзиратели, адвокат Балалайкин, «штучка» купца Парамонова, нищие мужики, арендатор Ошмянский, меценат Кубышкин и многие другие. Известные фешенебельные ресторации и трактиры, увесели­тельные заведения, полицейский участок, адвокатская контора, паро­ход, усадьба Проплеванная, Кашинский окружной суд, редакция газеты «Словесное удобрение» и т. п. дают возможность писателю охватить самые разнообразные жизненные сферы, осветить многие острые проблемы жизни политической, социальной, экономической, нравственной. В «Современной идиллии» встает чудовищная картина нравственного растления общества под давлением «внутренней поли­тики». «Негодяй» становится «властителем дум современности». Контрреволюция, уголовщина, беззастенчивое воровство, сбл а го-намеренность» раскрываются писателем как явления, обусловленные друг другом. Однако герои романа, пережив процесс «мучительного оподле-ния», потрясенные содеянным, почувствовали «тоску проснувшегося Стыда...». Сама природа человеческая не выдержала надругатель­ства над нею «внутренней политики» и возопила о спасении. Политическая реакция наступала. В начале 80-х годов журнал «Отечественные записки» получил два предостережения, а в апреле 1884 года был закрыт. Щедрин пережил этот удар как личную трагедию.

Сказочный жанр и раньше привлекал внимание сатирика. Первые три сказки «Повесть о том, как один мужик двух генералов прокор­мил», «Пропала совесть» и «Дикий помещик» были написаны еще в 1869 году. Некоторые сказки органично вошли в более крупные произведения: например, «Сказка о ретивом начальнике» в «Совре­менной идиллии». Отдельные сказочные образы, особенно зоологи­ческие уподобления, часто встречались уже в раннем творчестве писателя. Вообще фан­тастика, свойственная сатире Щедрина, способность улавливать «жи­вотные» проявления жизни обусловили органичность зарождения в его художественном сознании сказочного жанра. Самая безудержная фантастика в сказочном мире Щедрина пронизана реальным «духом времени» и выражает его. Под влиянием времени преображаются традиционные персонажи сказок. Заяц оказывается «здравомыслящим» или «самоотверженным», волк - «бедным», баран - «непомнящим», орел - «меценатом». А рядом с ними появляются не закрепленные традицией, художественно ос­мысленные Щедриным как знамение времени образы вяленой воблы, премудрого пискаря, карася-идеалиста, чижика со своим горем и т. п. И все они, звери, птицы, рыбы, уже не люди, а скорее «очеловечен­ные» животные, вершат суд и расправу, ведут «научные» диспуты, дрожат, проповедуют... Вырисовывается «какая-то фантасмагория», в мареве которой лишь кое-где проступают человеческие лица. Обобщенный образ народа с наибольшей эмоциональной силой воплощен в сказке «Коняга», отличающейся от других особой «высокостью» содержания. Высмеяв разговоры о мужике «пусто­плясов», Щедрин, может быть, единственный из писателей-современ­ников отказался от всякой идеализации крестьянской жизни, кре­стьянского труда и даже деревенской природы. И жизнь, и труд, и природа открываются ему через вековечные страдания мужика и Коняги. В сказке выражено не просто сочувствие и сострадание но глубокое понимание той безмерной трагической безысходности которая таится в самом бессмертии мужика и Коняги. Казалось бы, речь идет о самом насущном: корм, борозда, работа, обожженные солнцем плечи, разбитые ноги. Но «нет конца работе», «нет конца полю», «никогда не потухнет этот огненный шар» солнца, «никогда не прекратятся дожди, грозы, вьюги, мороз...», «нет конца жизни»... Мера страданий народа, определяемая духовным, нравственным потенциалом самого писате­ля, вырастает до вселенских масштабов, не подвластных времени. Трезвый мыслитель, Щедрин не может и не хочет «выдумывать» особой «сказочной силы», которая облегчила бы страдания народа. Очевидно, сила в самом народе. Мысль о необходимости пробуждения народного созна­ния, поисков правды, нравственной ответственности человека за жизнь не подлежит сомнению и составляет пафос всей книги. Особое место в ней занимают сказки о правдоискателях: «Пу­тем-дорогою», «Приключение с Крамольниковым», «Христова ночь», «Ворон-челобитчик», «Рождественская сказка» и др. В них раскрыва­ется трудность борьбы за правду и все-таки необходимость ее. Знамена­тельно, что в большинстве сказок правдоискатели имеют челове­ческий облик и тем самым определяется мера человеческого начала в сказочном мире Щедрина,

Своего рода идейным заключением книги стала сказка-элегия «Приключение с Крамольниковым», носящая исповедальный харак­тер. Герой ее литератор Крамольников внутренне близок автору.

4. Рассказы Лескова о праведниках. Проблема нашего национального характера стала одной из главных для литературы 60-80-х годов, тесно связанной с деятельностью разночинных революционеров, а позднее народников. В «Благонамеренных речах» сатирик показал русскому массовому читателю - читателю-«простецу», как он говорил, - всю ложь и лицемерие идеологических основ дворянско-буржуазного государства. Он обнажил фальшь благонамеренных речей адвокатов этого государства, которые «забрасывают вас всевозможными «краеугольными камнями», говорят о различных «основах» и тут же «на камни паскудят и на основы плюют». Писатель разоблачил грабительский характер буржуазной собственности, уважение к которой у народа воспитывалось с детства; вскрыл аморальность буржуазных семейных отношений и этических норм. Цикл «Убежище Монрепо» (1878-1879) осветил положение мелких и средних дворян в конце 70-х годов. Автор снова обращается к важнейшей теме: что дала России реформа, как она отразилась на различных слоях населения, каково будущее русской буржуазии? Салтыков-Щедрин показывает семью дворян Прогореловых, чья деревня все больше и больше опутывается сетями местного кулака Груздева; правдиво отмечает, что на смену дворянству идет буржуазия, но не выражает ни сожаления, ни сочувствия отмирающему классу. В «Круглом годе» сатирик страстно и самоотверженно борется против молодых бюрократов-монархистов вроде Феденьки Неугодова, против диких репрессий правительства, напуганного размахом революционной борьбы народовольцев, защищает честную журналистику и литературу - «светоч идей», «источник жизни» - от правительства и от «московских кликуш» Каткова и Леонтьева.

У Лескова есть целый цикл повестей и рассказов на тему праведничества.

Любовь, мастерство, красота, преступление - все перемешано и

еще в одном рассказе Н.С.Лескова - «Запечатленный ангел». Здесь нет

какого-то одного главного героя; есть рассказчик и икона, вокруг которой

разворачивается действие. Из-за нее сталкиваются веры (официальная и

старообрядческая), из-за нее же творят чудеса красоты и идут на

самопожертвование, жертвуя не только жизнью, но и душой. Выходит, ради

одного и того же можно и убить и спасти? И даже истинная вера не спасает от

греха? Фанатичное поклонение даже самой высокой идее ведет к

идолопоклонству, а, следовательно, суете и суемудрию, когда за главное

принимается нечто мелкое и неважное. И грань между добродетелью и грехом

неуловима, каждый человек несет в себе и то, и другое. Но обычные,

погрязшие в житейских делах и проблемах люди, переступающие мораль, не

замечая этого, открывают в себе высоты духа «…ради любви людей к людям,

явленной в сию страшную ночь». Так и русский характер совмещает в себе веру и безверие, силу и

слабость, низость и величественность. Он многолик, как люди, воплощающие

его. Но ненаносные, истинные его черты проявляются лишь в самом простом и в

то же время неповторимом - в отношении людей друг к другу, в любви. Лишь бы

она не потерялась, не была погублена действительностью, дала людям силы жить. В повести "Очарованный странник" (1873) Лесков, не идеализируя героя и не упрощая его, создает целостный, но противоречивый, неуравновешенный характер. Иван Северьянович может быть и дико жестоким, необузданным в своих кипучих страстях. Но его натура по-настоящему раскрывается в добрых и рыцарски бескорыстных делах ради других, в самоотверженных подвигах, в способности справиться с любым делом. Простодушие и человечность, практическая сметка и упорство, мужество и выносливость, чувство долга и любовь к родине - таковы замечательные черты лесковского странника. Простодушие и человечность, практическая сметка и упорство, мужество и выносливость, чувство долга и любовь к родине - таковы замечательные черты лесковского странника. Изображаемые Лесковым положительные типы противостояли "меркантильному веку", утверждаемому капитализмом, который нес обесценивание личности простого человека, превращал его в стереотип, в "полтину". Лесков средствами художественной литературы сопротивлялся бессердечию и эгоизму людей "банкового периода", нашествию буржуазно-мещанской чумы, умертвляющей все поэтическое и яркое в человеке. Своеобразие Лескова в том и состоит, что оптимистическое изображение им положительного и героического, талантливого и необыкновенного в русском народе неизбежно сопровождается и горькой иронией, когда автор со скорбью рассказывает о печальной и часто трагической судьбе представителей народа. Левша маленький, невзрачный, темный человек, который "расчет силы" не знает, потому что в "науках не зашелся" и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по "Псалтирю да по Полусоннику". Но присущие ему богатство натуры, трудолюбие, достоинство, высота нравственного чувства и врожденная деликатность неизмеримо возвышают его над всеми тупыми и жестокими хозяевами жизни. Конечно, Левша верил в царя-батюшку и был религиозным человеком. Образ Левши под пером Лескова превращается в обобщенный символ русского народа. В глазах Лескова нравственная ценность человека заключена в его органической связи с живой национальной стихией - с родной землей и ее природой, с ее людьми и традициями, которые уходят в далекое прошлое. Самым замечательным было то, что Лесков, превосходный знаток жизни своего времени, не подчинился той идеализации народа, которая главенствовала в среде русской интеллигенции 70-80-х годов. Автор "Левши" не льстит народу, но и не принижает его. Он изображает народ в соответствии с конкретными историческими условиями, а вместе с тем проникает и в таящиеся в народе богатейшие возможности к творчеству, изобретательности, служению родине.

5. Самые разнообразные по своему социальному статусу герои в произведениях Лескова получили возможность выразить себя в своём собственном слове и таким образом выступить как бы независимо от их творца. Лесков смог реализовать этот творческий принцип благодаря своим выдающимся филологическим способностям. Его «священники говорят по-духовному, нигилисты - по-нигилистически, мужики - по-мужицки, выскочки из них и скоморохи с выкрутасами».

Сочный, колоритный язык лесковских персонажей соответствовал яркому красочному миру его творчества, в котором царит очарованность жизнью, несмотря на все её несовершенства и трагические противоречия. Жизнь в восприятии Лескова необыкновенно интересна. Самые обыденные явления, попадая в художественный мир его произведений, преображаются в увлекательную историю, в острый анекдот или в «весёлую старую сказку, под которую сквозь какую-то тёплую дрёму свежо и ласково улыбается сердце». Под стать этому полусказочному, «полному таинственной прелести миру» и любимые герои Лескова - чудаки и «праведники», люди с цельной натурой и щедрой душой. Ни у кого из русских писателей мы не встретим такого количества положительных героев. Острый критицизм по отношению к русской действительности и активная гражданская позиция побуждали писателя к поискам положительных начал русской жизни. И основные надежды на нравственное возрождение русского общества, без которого он не мыслил социального и экономического прогресса, Лесков возлагал на лучших людей всех сословий, будь то священник Савелий Туберозов из «Соборян», полицейский («Однодум»), офицеры («Инженеры-бессребреники», «Кадетский монастырь»), крестьянин («Несмертельный Голован»), солдат («Человек на часах»), ремесленник («Левша»), помещица («Захудалый род»).

Жанр Л, насквозь пропитанный филологизмом, - это «сказ» («Левша», «Леон дворецкий сын», «Запечатленный ангел»), где речевая мозаика, постановка лексики и голоса являются главным организующим принципом. Этот жанр отчасти лубочный, отчасти антикварный. Здесь царит «народная этимология» в самых «чрезмерных» формах. Для лесковского филологизма характерно еще то, что персонажи его всегда отмечены своей профессией, своим соц. и нац. знаком. Они - представители того или другого жаргона, диалекта. Средняя речь, речь обыкновенного интеллигента, Л обходится. Характерно и то, что диалекты эти используются им в большинстве случаев в комическом плане, чем повышается игровая функция языка. Это относится и к ученому языку, и к языку духовенства (ср. дьякона Ахиллу в «Соборянах» или дьякона в «Путешествии с нигилистом»), и к нац. языкам. Укр. язык в «Заячьем ремизе» использован именно как комический элемент, а в других вещах то и дело фигурирует ломаный рус. язык - в устах то немца, то поляка, то грека. Даже такой «общественный» роман, как «Некуда», наполнен всякого рода языковыми анекдотами и пародиями - черта, типичная для рассказчика, для эстрадника. Но кроме области комического сказа у Л есть еще и область противоположная - область возвышенной декламации. Многие его вещи написаны, как он сам говорил, «музыкальным речитативом» - метрической прозой, приближающейся к стиху. Такие куски есть в «Обойденных», в «Островитянах», в «Расточителе» - в местах наибольшего напряжения. В ранних вещах Л своеобразно комбинирует стилевые традиции и приемы, взятые им у польских, укр. и рус. писателей. Но в позднейших произведениях эта связь

6. «Бедные люди» Ф.М. Достоевского и натуральная школа. Особенности раскрытия темы «маленького человека» в «Бедных людях» и «Двойнике».

Осенью 1844 года Достоевский выходит в отставку и, как сооб­щал он в сентябре брату, заканчивает «роман в объеме,Eugenie Grandet"». To был первый его роман - «Бедные люди». В нем Достоевский ставит цель, которую не ставили ни Гоголь, ни писатели «натуральной школы», хотя во многом он еще близок «гоголевскому направлению:». Он стремится показать, что человек по самой природе своей есть существо

«История одного города»

писателя на народ. Человек, жизненно и духовно близкий к народным массам, выросший в среде народа, по долгу службы постоянно сталкивающийся с проблемами народа, - Салтыков-Щедрин впитал в себя народный дух, его язык, его настроения. Это позволило ему уже в ранних своих сатирических циклах («Губернские очерки», «Помпадуры и помпадурши», «Ташкентцы» и др.) очень глубоко и верно оценивать хищническую сущность крепостников, дворянства и нарождающейся буржуазии и кулачества.

«В массе же народа имя г. Щедрина, когда оно сделается там известным, будет всегда произносимо с уважением и благодарностью: он любит этот народ, он видит много добрых, благородных, хотя и неразвитых или неверно направленных инстинктов в этих смиренных, простодушных тружениках. Их-то защищает он от разного рода талантливых натур и бесталанных скромников, к ним-то относится он без всякого отрицания. В «Богомольцах» его великолепен контраст между простодушной верой, живыми, свежими чувствами простолюдинов и надменной пустотой генеральши Дарьи Михайловны или гадостным фанфаронством откупщика Хрептюгина». Но в этих произведениях Щедрин еще не обладает всей полнотой сатирической палитры: психологические портреты чиновников, взяточников, бюрократов, хотя и подкреплены говорящими фамилиями, как у этого Хрептюгина - захребетника народного, еще не несут на себе печати злого обличительного смеха, каким заклеймены уже герои «Истории одного города». Вообще, если бы «История одного города» не была таким талантливым и глубоким произведением, каковым оно является, его можно было бы использовать как учебное пособие о формах и методах применения сатиры. Здесь есть все: приемы сатирической фантастики, необузданная гиперболизация образов, гротеск, эзоповский язык иносказаний, пародия на различные институты государственности и политические проблемы.

«Проблемы политической жизни - вот те проблемы, в художественную трактовку которых у Щедрина обильно включается гипербола и фантастика. Чем острее политические проблемы, затрагиваемые сатириком, тем гиперболичнее и фантастичнее его образы». Например, тупость и ограниченность государственных чиновников, занятых ограблением народа, Салтыков-Щедрин описывал и раньше, однако только в «Истории одного города» появляется Брудастый с его пустой головой, в которую встроен органчик с двумя романсами «Разорю!» и «Не потерплю!». Все презрение, которое только способен был выразить автор к подобного рода деятелям, выражено в этом гротесковом образе, переданном в фантастическом, якобы, плане. Но намек автора, что подобные фигуры - не редкость в русской действительности, действует на общественное мнение гораздо острее. Образ Брудастого - фантастический и поэтому смешной. А смех - оружие. Умному человеку он помогает верно оценить явление или человека, а деятели, подобные Брудастому, узнав себя, тоже вынуждены смеяться, а то как бы все не узнали об их пустой голове. Здесь автор, кроме того, применяет прием присвоения своим персонажам говорящих фамилий (брудастый - особая порода свирепых лохматых собак), - и вот получается знаменитый щедринский персонаж: тупой, свирепый, с обросшей шерстью душой человек.

«Неслыханная деятельность вдруг закипела вдруг во всех концах города; частные пристава поскакали; квартальные поскакали; будочники позабыли, что значит путем поесть, и с тех пор приобрели пагубную привычку хватать куски на лету. Хватают и ловят, секут и порют, описывают и продают... и над всем этим гвалтом, над всей этой сумятицей, словно крик хищной птицы, царит зловещее «Не потерплю!». Характерная черта сатиры Салтыкова-Щедрина состоит в том, что он с особой тщательностью, с большим психологизмом рисует портреты своих героев, а уж потом эти герои, уже как бы самостоятельно, исходя именно из нарисованного автором портрета, начинают жить и действовать.

«Игрушечного дела людишки»: «Живая кукла попирает своей пятой живого человека». Недаром, современный писателю художник А. И. Лебедев в своем шаржированном рисунке изобразил Щедрина в виде собирателя кукол, которых он беспощадно пришпиливает своей острой сатирой к страницам своих книг. Примером таких живых кукол в «Истории одного города» можно назвать оловянных солдатиков Бородавкина, которые войдя в ряж, налившись кровью и свирепостью, набрасываются на дома жителей Глупова и в несколько мгновений разрушают их до основания. Настоящий же солдат в понимании Салтыкова-Щедрина, как выходец из того же народа, призванный к тому же защищать народ от врага, не может и не должен выступать против народа. Лишь оловянные солдатики, куклы способны забыть свои корни, неся боль и разрушение своему народу. И все-таки в «Истории одного города» есть один чисто фантастический период. Это период правления жандармского офицера - полковника Прыща (правда, в «Описи градоначальникам» он всего-навсего майор). Но и здесь Салтыков-Щедрин остается верен своей манере: в том, что у Прыща оказалась фаршированная голова, каковая и была откушена неким сластолюбивым предводителем дворянства, скорее всего следующим за Прыщом статским советником Ивановым, который «умер в 1819 году от натуги, усиливаясь постичь некоторый сенатский указ». В этом факте для Салтыкова- Щедрина как раз ничего необычного нет.

«Истории одного города» выводил образы поедающих друг друга чиновников. Зависть и подсиживание, вплоть до дворцовых переворотов, - настолько характерная черта русской действительности, что, как бы ни старался автор натуральнее и правдоподобнее описать фантастическое поедание головы, политой предводителем дворянства уксусом и горчицей, - ни у кого из читателей не остается сомнений, что речь идет именно о зависти, мерзком и пакостном чувстве, толкающем человека на низость и даже на убийство соперника, мешающего занять лакомое место.

«был доведен до такого благосостояния, которому подобного не представляли летописи с самого его основания»

«очутилось против прежнего вдвое и втрое», а Прыщ смотрел на это благополучие и радовался. Да и нельзя было не радоваться ему, потому что всеобщее изобилие отразилось и в нем. Амбары его ломились от приношений, делаемых в натуре; сундуки не вмещали серебра и золота, а ассигнации просто валялись на полу». Фантастичность подобного благоденствия народа как раз и заключается в том, что за всю историю России не было ни одного периода, когда бы народ жил спокойно и богато. Скорее всего, Салтыков- Щедрин, со свойственным ему въедливым сарказмом, изображает здесь укоренившуюся в России привычку пускать пыль в глаза, строить «потемкинские деревни»

Для того чтобы сделать правильный анализ "Истории одного города" Салтыкова-Щедрина, нужно не только прочесть это произведение, но и досконально изучить его. Постараться раскрыть суть и смысл того, что Михаил Евграфович попытался донести до читателя. Для этого потребуется проанализировать сюжет и идею повести. Кроме этого, следует уделить внимание образам градоначальников. Как и во многих других произведениях автора, он уделяет им особое внимание, сравнивая с обычным простолюдином.

Опубликованное произведение автора

«История одного города» — одно из известных произведений М.Е. Салтыкова-Щедрина. Его опубликовали в «Отечественных записках», чем вызвали огромный интерес к роману. Чтобы иметь чёткое представление о произведении, нужно произвести его анализ. Итак, анализ «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина. По жанру это роман, по стилю написания - историческая хроника.

Читатель сразу знакомится с необычным образом автора. Это «последний архивариус-летописец». С самого начала М. Е. Салтыков-Щедрин сделал небольшую приписку, в которой было указано, что всё издано на основании подлинных документов. Для чего это было сделано писателем? Чтобы придать достоверность всему, о чём будет вестись повествование. Все дополнения и авторские примечания содействуют тому, чтобы создать историческую правду в произведении.

Достоверность романа

Анализ «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина призван указать историю написания, использование средств выразительности. А также мастерство писателя в способах раскрытия характеров литературных образов.

Предисловие раскрывает авторский замысел создания романа «История одного города». Какой город удостоился того, чтобы его увековечили в литературном произведении? В архиве города Глупова находились описания всех важных дел городских жителей, биографии меняющихся на посту градоначальников. В романе присутствуют точные даты того периода, о котором рассказывается в произведении: с 1731 года по 1826 год. Используется цитата из стихотворения, известного во время написания Г.Р. Державина. И читатель верит в это. А как же иначе!

Автор использует конкретное название, рассказывает о тех событиях, которые имели место в любом городе. М. Е. Салтыков-Щедрин прослеживает жизнь начальников города в связи с изменением различных временных исторических эпох. Каждая эпоха изменяет людей, стоящих у власти. Они были безрассудными, они искусно распоряжались казной города, были по-рыцарски отважны. Но как бы ни меняло их время, они управляют и повелевают простыми обывателями.

Что пишется в анализе

Анализ «Истории одного города» Салтыкова-Щедринапишется, как и любой написанного в прозе, по определённому плану. В плане рассматриваются следующие характерные особенности история создания романа и сюжетные линии, композиция и образы, стиль, направление, жанр. Иногда производящий анализ критик или наблюдатель из читательского круга может добавить своё отношение к произведению.

Теперь стоит обратиться к конкретному произведению.

История создания и основная идея произведения

Салтыков-Щедрин давно задумал свой роман, вынашивал его долгие годы. Его наблюдения за самодержавным строем давно искали воплощения в литературных произведениях. Писатель трудился над романом более десяти лет. Не раз поправлял и переписывал целые главы Салтыков-Щедрин.

Основная идея произведения - взгляд сатирика на историю русского общества. Главным в городе становится не злато и стяжательство, а поступки. Таким образом, весь роман «История одного города» содержит тему сатирической истории общества. Писатель как будто предсказал факт гибели самодержавия. Это ощущается в решениях глуповцев, которые не хотят жить в режиме деспотизма и унижения.

Сюжет

Роман « История одного города» содержание имеет особенное, не похожее и доселе не описанное ни в одном классическом произведении. Это на то общество, которое современно автору, и в этом государственном устройстве имеется враждебная для народа власть. Для описания города Глупова и его повседневной жизни автор берёт временной промежуток длиной в сто лет. История города изменяется при смене очередной власти. Очень коротко и схематично можно представить весь сюжет произведения в нескольких предложениях.

Первое, о чём рассказывает автор, - происхождение населяющих город людей. Давным-давно племя головотяпов сумело одержать победу над всеми соседями. Они ищут князя-правителя, вместо которого у власти оказывается вор-наместник, за что и поплатился. Так длилось очень долго, пока князь не решился сам явиться в Глупов. Далее ведётся рассказ обо всех значительных людях города. Когда речь доходит до градоначальника Угрюм-Бурчеева, читатель видит, что народный гнев растёт. Ожидаемым взрывом заканчивается произведение. Исчез Угрюм-Бурчеев, начинается новый период. Наступает время перемен.

Композиционное построение

Композиция имеет фрагментарный вид, но цельность её от этого не нарушается. План произведения прост и в то же время чрезвычайно сложен. Его легко представить в таком виде:

• Знакомство читателя с историей жителей города Глупова.
• 22 правителя и их характерные особенности.
• Градоначальник Брудастый и его органчик в голове.
• Борьба за власть в городе.
• Двоекуров у власти.
• Годы спокойствия и голод при Фердыщенко.
• Деятельность Василиска Семеновича Бородавкина.
• Изменения в жизненном укладе города.
• Развращённость нравов.
• Угрюм-Бурчеев.
• Бородавкин об обязательствах.
• Микаладзе об облике правителя.
• Беневольский о добросердечии.

Отдельно взятые эпизоды

Интересна «История одного города» по главам. В первой главе «От издателя» помещается рассказ о городе, о его истории. Автор сам признаётся, что сюжет несколько однообразен и содержит историю правления городом. Рассказчиков четверо, и повествование ведётся по очереди каждым из них.

Вторая глава «О корени происхождения глуповцев» ведёт рассказ о доисторическом периоде существования племён. Кого только не было в то время: гущщеды и лукоеды, лягушечники и головотяпы.

В главе «Органчик» ведётся разговор о правлении градоначальника по фамилии Брудастый. Он немногословен, голова его абсолютно пуста. Мастер Байбаков по просьбе народа раскрыл тайну Брудастого: в голове у него помещался маленький музыкальный инструмент. В Глупове наступает период безвластия.

Следующая глава полна событий и динамизма. Она называется «Сказание о шести градоначальницах». С этого момента наступают моменты смены правителей одного за другим: Двоекуров, который правил восемь лет, с правителем Фердыщенко народ жил в течение шести лет радостно и в достатке. Активность и деятельность следующего градоначальника Бородавкина позволили узнать народу Глупова, что такое изобилие. Но всё хорошее имеет свойство когда-то заканчиваться. Так произошло и с Глуповым, когда к власти пришёл капитан Негодяев.

Мало хорошего видит теперь народ города, им никто не занимается, хотя некоторые правители пытаются заниматься законодательством. Что только не пережили глуповцы: голод, нищету, разруху. «История одного города» по главам даёт полное представление о тех изменениях, которые происходили в Глупове.

Образы героев

Занимают очень много места в романе «История одного города» градоначальники.У каждого из них есть свои принципы правления в городе. Каждому отведена отдельная глава в произведении. Для поддержания стиля летописного повествования автор использует ряд сатирических художественных средств: анахронизм и фантастику, ограниченность пространства и символические детали. В романе обличается вся современная действительность. Для этого автор использует гротеск и гиперболу. Каждый из градоначальников ярко нарисован автором. Образы получились колоритными, независимо от того, как повлияло их правление на жизнь города. Категоричность Брудастого, реформаторство Двоекурова, борьба за просвещение Бородавкина, алчность и любвеобильность Фердыщенко, невмешательство ни в какие дела Прыща и Угюм-Бурчеев со своим идиотизмом.

Направление

Сатирический роман. Он представляет собой хронологическое обозрение. Это выглядит как своего рода оригинальная пародия на летопись. Полный анализ «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина готов. Осталось только ещё раз прочитать произведение. У читателей появится новый взгляд на роман Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.

Суть иногда кроется в мелочах

В произведении «История одного города» отрывок любой настолько хорош и ярок, каждая мелочь находится на своём месте. Взять хотя бы главу «О корени происхожения глуповцев». Отрывок напоминает сказку. В главе много вымышленных персонажей, придуманных смешных названий племён, которые и составили основу города Глупова. Элементы фольклора ещё не раз зазвучат из уст героев произведения, один из головотяпов поёт песню «Не шуми, мати зелена дубравушка». Смешными выглядят достоинства глуповцев: искусная стрепня макарон, торговля, исполнение непристойных песен.

«История одного города» - это вершина творчества великого русского классика Салтыкова‑Щедрина. Этот шедевр принёс автору славу писателя‑сатирика. В этом романе содержится скрытая история всей России. Салтыков-Щедрин видел несправедливое отношение к простому народу. Он очень тонко чувствовал и видел недостатки российской политической системы. Так же как в истории России, в романе на смену безобидному правителю приходит тиран и диктатор.

Эпилог повести

Символична концовка произведения, в которой деспотичный градоначальник Угрюм-Бурчеев погибает в воронке смерча народного гнева, но нет уверенности в том, что к власти придёт добропорядочный правитель. Таким образом, нет никакой определённости и постоянства в вопросах власти.