Литературный быт. Сергей Зенкин
Литературный быт это форма быта, образованная под влиянием литературного процесса.
Происхождение
Становление нового быта в начале ХХ века в России, обусловленного политическими изменениями, значительно повлияло на литературу. Поэты писали о том, что «любовная лодка разбилась о быт» (В. В. Маяковский), о «развороченном бурей быте» (С. А. Есенин).
Понятие литературного быта исследовали в 1920-х годах лидеры русского формализма: В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум, Ю. Н. Тынянов. Русский писатель, литературовед В. Б. Шкловский полагал, что искусство свободно и обособлено от быта, а собственно быт – материал, источник для искусства. Товарищи В. Б. Шкловского представляли быт по-другому. Б. М. Эйхенбаум и Ю. Н. Тынянов считали, что быт, или социальная жизнь, взаимодействует с литературой, т. е. быт усваивается с литературой, и наоборот. Такое сочетание они называли «литературным бытом», откуда и появился термин.
«Литературный быт» Б. М. Эйхенбаума
Несмотря на общий взгляд на связь между литературой и бытом, обоснования литературного быта формалистов Б. М. Эйхенбаума и Ю. Н. Тынянова различаются. Б. М. Эйхенбаум в своих статьях («Литература и литературный быт», 1927 г.; «Литература и писатель»,1927 г.) утверждал, что история литературы основывается на соотношении литературной жизни и литературы, т. е. литература изучает не только творчество писателя, а и его жизнь, реализацию в социальной структуре общества. Литературовед занялся изучением институциональных форм литературной среды, в которой создавались и функционировали произведения, в результате чего выделил две формы литературного быта:
- кружок, салон, общество;
- журнал, издательство;
Эти формы отличаются тем, что в кружке или салоне писатели самостоятельно читали свои произведения, вынося их на обозрение участников группы. Такое творчество не имело коммерческого характера. В другой форме институционализации литературы – «журнал с редакцией и бухгалтерией», как обозначал Б. М. Эйхенбаум, – писатель отдален от читателя, он сотрудничал с редакцией журнала, а от читательской подписки получал гонорар (бухгалтерия). Таким образом, формалист Б. М. Эйхенбаум установил две институционализации литературного быта – литературный кружок и журнал – путём изучения социально-литературной жизни.
«Литературный быт» Ю. Н. Тынянова
Представитель русского формализма Ю. Н. Тынянов считал, что литературный быт состоит из текстов, которые приобретают или утрачивают значение литературного факта, что указано статье исследователя «Литературный факт» (1924 г.). Бытовые тексты, содержащие события литературной жизни, при отнесении их к литературе, становятся литературными. Например, текст элементов быта пиателей – писем, дневников, мемуаров – часто служит дополнительным материалом к литературным произведениям и входит в структуру литературы эпохи.
Субъекты литературного быта
Субъекты литературного быта в двух его пониманиях – эйхенбаумском и тыняновском – также различаются. Субъект литературного быта по мнению Б. М. Эйхенбаума – литературное поколение, т. е. объединение людей, работающих в одной социальной среде (среда кружков или среда журналов, издательств). Субъект литературного быта Ю. Н. Тынянова представляет собой литературную личность – человека из литературного окружения, который привлекает интерес писателей своим поведением и выступает предметом их произведений. К примеру, стихотворный талант графа Хвостова часто высмеивался в сочинениях поэтов-романтиков: «Поэт, любимый небесами…» (А. С. Пушкин).
На правах рукописи
Орлов Эрнест Дмитриевич Литературный быт 1880-х годов.
Москва 2008
Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.
Научный консультант: доктор филологических наук, профессор Владимир Борисович Катаев
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Игорь Николаевич Сухих кандидат филологических наук Маргарита Октобровна Горячева
Ведущая организация: Казанский государственный университет
Защита состоится «16» октября 2008 года в часов на заседании диссертационного совета Д.501.001.26 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова.
Адрес: 119992 Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.
С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке МГУ.
Учёный секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент А.Б. Криницын
Общая характеристика работы
В разное время исследователи отмечали, что понять творчество А.П. Чехова вне литературной среды «малой прессы» и «физиономии» изданий массовой литературы, где начинал Чехов-писатель, нельзя.
«Всякий писатель пишет в определённой среде и для определённой среды, и поэтому изучать его надо в его естественном окружении» 1, – писала Л.М. Мышковская ещё в 1929 году, когда в отечественном литературоведе нии начал определяться интерес к проблеме литературного быта как теоретической проблеме.
Сама генеалогия новаций Чехова-писателя, особенно в ранний период, предстаёт гораздо нагляднее в сопоставлении с произведениями наиболее близкого Чехову литературного ряда – «малой прессы», тексты и быт которого строились по своим законам. При этом оказываются интересны тексты авторов различной творческой одарённости и судьбы.
Только в таком контексте и можно пытаться понять, в каких условиях и на каком фоне происходило формирование Чехова-писателя на раннем этапе, за счёт чего его тексты почти с самого начала выбиваются из этого ряда.
Но всё это чрезвычайно важно и для понимания литературной ситуации конца XIX века – изменений в литературной иерархии и взаимозави симости, взаимопроникновения разных пластов литературы, а значит, и взаимоотношений писателя и читателя.
«Изучить литературный фон необходимо ещё и потому, что невниманье к нему приводит к неточностям, граничащим иногда с историко-литературными заблуждениями» 2, – отмечал А.П. Чудаков.
Сегодня совершенно очевидно, что важно исследовать не только литературный фон, но и литературно-бытовой материал в целом, вбирающий в себя и литературный фон, и литературную среду, без чего трудно надеяться исторически верно оценить новаторство Чехова. Многие Мышковская Л. Чехов и юмористические журналы 80-х годов. М.: Московский рабочий, 1929. С.27.
Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. М.: Наука, 1986. С. 7.
процессы в литературе предыдущих эпох не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению.
Введение понятия «литературный быт» позволяет выйти за рамки только литературной среды, литературного фона, так как оно оказывается шире. Классическое определение понятию дано Ю.М. Лотманом: «Литера турный быт – особые формы быта, человеческих отношений и поведения, порождаемых литературным процессом и составляющие один из его исторических контекстов. … Л.б., не являясь определяющим фактором литературной эволюции, может играть весьма существенную роль в дина мике литературного процесса» 3. В этой статье отмечены значимые для понятия «литературный быт» связи литературы и поведения, литературы и бытового контекста, дано определение понятию «литературный факт», введённому в научный обиход Ю.Н. Тыняновым.
В настоящее время в словарях литературоведческих терминов статья «литературный быт» отсутствует вовсе или понятию даётся определение, оторванное от его функционального применения в рамках истории или социологии литературы 4.
Говоря сегодня о литературном быте, можно рассматривать его как некий поведенческий текст (в широком смысле), который может опреде лять стиль писателя или существенно влиять на него, иногда просто заставляет писать и жить по уже созданным шаблонам-клише (как поведенческим, так и литературным) или же, наоборот (как в случае с Чеховым), может стать точкой «отталкивания», стимулируя развитие писателя и человека через отрицание и пародирование устоявшихся клише, побуждать к их разрушению и отказу от них. Впрочем, по мнению Д.Н. Овсянико-Куликовского, никакие шаблоны и клише (жанровые, язы ковые, поведенческие) не страшны настоящему таланту, так как «психо Лотман Ю.М. Литературный быт // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 194.
Ср., например, определение, данное понятию «литературный быт» Ю.Б. Боревым: «…жизненные обсто ятельства и детали (вплоть до мельчайших) повседневной жизни автора в окружающей его среде (в пер вую очередь литературной среде);
общие особенности и конкретные детали повседневной жизни литера торов» (Борев Ю.Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов. М., 2003. С.
логические условия художественной работы таковы, что, вопреки всяким шаблонам, выдвигают вперёд индивидуальность писателя: если она сильна и оригинальна, то никакой шаблон ей не страшен;
если она слаба и бесцветна, то, всё равно, и без шаблона она не создаст ничего оригиналь ного и значительного» 5.
В конкретной исторической ситуации рубежа 70–80-х годов XIX века, когда начинал Чехов и многие его ровесники, существенным оказывалось уже то, в каких журналах (т.е. в какой среде) дебютировали и закреплялись новые авторы. В эти же годы сформировалась особая иерар хия изданий в рамках «малой прессы», и сотрудничество автора с тем или иным изданием нередко играло большую роль в создании его репутации.
*** Очевидно, что литературный быт чеховской эпохи неоднороден и сложен. Необходимо говорить о трёх уровнях его функционирования:
элитарный быт «большой» литературы, литературный быт беллетристики (если понимать беллетристику как срединный пласт литературы) и литературный быт «малой прессы». А.П. Чехов имел возможность на протяжении своего творческого пути постичь законы литературного быта всех трёх уровней функционирования литературы тех лет. Отчасти именно поэтому его творчество и биография наиболее интересны, примечательны для изучения литературного быта 1880 – 1900-х гг., то есть целой эпохи.
В данной работе подробно рассматривается только литературный быт «малой прессы», т.е. «внутренняя жизнь» той газетно-журнальной сре ды, с которой А.П. Чехов познакомился в начале своего творческого пути.
*** Предмет исследования . В диссертации рассматриваются как общие черты «малой прессы», так и специфические особенности тех изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, литературные и литературно-бытовые отношения, оказавшие влияние на творчество Чехова 1880-х годов.
Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции Т.9. Ч.3. СПб, 1911. С.53.
Материалом исследования стали произведения А.П. Чехова первой половины 1880-х годов и тексты авторов «малой прессы», публиковав шиеся в тех же изданиях, где сотрудничал А.П. Чехов.
В настоящей работе использованы частично опубликованные или вообще не опубликованные рукописные источники (переписка, материалы воспоминаний и др.), а также научные работы и мемуары, часто незаслу женно забытые исследователями нового времени.
Особое внимание уделено переписке Чехова с литераторами и изда телями конца XIX века. Она даёт возможность представить картину лите ратурного быта изучаемой эпохи наиболее полно, отобразить неизвестные факты биографии писателей 1880-х годов, понять некоторые особенности и тенденции развития литературного процесса этого времени.
Актуальность исследования определяется вниманием социологов и историков литературы к литературно-бытовым и смежным с ними пробле мам. В контексте современной социологии литературы, набирающей силу и являющейся формой выхода из постструктуралистского тупика и кризиса методологии, исследование того, что именуется Б.М. Эйхенба умом «литературным бытом», становится особенно актуально и значимо.
Массовое чтение, особая роль читателя и писателя-маргинала – всё это является объектом изучения именно социологии литературы. Однако собственно-бытовой элемент, литературный быт редакций газет и журна лов, система взаимоотношений между писателями и связь этих запускающих механизмов в создании определённых образцов текстов, требуемых временем и выполняющих определённые задачи первичной социализации и эстетизации читателя, теорией литературной социологии, как правило, не учитывается. Хотя часто именно эти элементы литератур ного быта важны при соотнесении среды и текста и должны быть включе ны в историко-литературные исследования.
Проблема соотношения литературы и литературного быта опреде лённой эпохи сегодня становится особенно актуальной и в историко литературном плане. Многие процессы, происходившие в литературе и в литературном быте разных эпох, не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению. Так же, как меняется фактура, стиль одежды, меняются и формы литературного быта, но действие обусловливающих их повторение и функционирование механизмов, как и общие схемы, матрицы человеческих отношений, остаются практически неизменными.
Научная новизна работы связана прежде всего с тем, что литера турный быт чеховской эпохи до сих пор не был объектом специального научного исследования. В настоящей диссертации впервые предпринята попытка описания и систематизации фактов литературного быта 1880-х годов в их отношении к создаваемым в эту эпоху текстам, а также по новому поставлена проблема взаимосвязи и взаимовлияния литературных и литературно-бытовых текстов «малой прессы» и раннего Чехова.
Теоретической базой работы являются работы Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова, впервые обратившихся к проблемам соотношения литера турного быта и текста, статьи Ю.М. Лотмана, а также исследования нового времени – О.А. Проскурина и О.Р. Демидовой, – непосредственно связан ные с теорией литературного быта.
Также в качестве теоретической базы диссертации были использованы работы Л.М. Мышковской, А.В. Коротаева, С.В. Букчина, А.П. Чудакова, В.Б. Катаева, И.Н. Сухих, посвященные связям Чехова с юмористикой 1880-х гг., поэтике Чехова и «малой прессы», проблемам читателя чеховской эпохи, которые в какой-то мере затрагивают и литературно-бытовую проблематику.
Конечная цель исследования – выявить соотношение среды (форм литературной жизни – её организации, её коллизий) и текста, то есть фор мирования некоторых общих моделей (клише) поведения и стиля в рамках журнально-газетной среды. И что не менее важно – описать механизм отражения литературного быта эпохи в текстах «малой прессы» этого времени и, наоборот, отражения форм поведения, данных литературой, в быте.
Для достижения поставленной цели необходимо решение следу ющих задач:
1) описание и анализ особенностей литературного быта «малой прессы» 1880-х годов на примере некоторых, преимущественно юмористи ческих, изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, описание характера публикуемых материалов (в их зависимости от внешних причин и особенностей устройства каждого издания);
2) определение отношений между текстами «малой прессы» и произведениями А.П. Чехова в 1880-е годы;
3) выявление новаторских черт в поэтике Чехова на материале его прозы первой половины 1880-х годов и обозначение истоков этого новаторства.
Метод исследования – историко-функциональный.
Практическая значимость работы состоит в возможности использовать материалы, положения и выводы исследования в общих лекционных курсах по истории русской литературы, а также спецкурсах по литературному быту, литературному окружению и связям Чехова и др.
Апробация работы . По теме диссертации были сделаны доклады на Международных научных конференциях:
1) «Молодой Чехов: проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения» (Таганрог, сентябрь 2003).
2) Чеховские чтения в Ялте (Ялта, апрель 2004).
3) XII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2005).
4) Молодые исследователи Чехова – V (Москва, май 2005).
5) XIII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2006).
6) XIV Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2007).
7) XV Международная конференция «Ломоносовские чтения» (Москва, МГУ, апрель 2008).
8) Молодые исследователи Чехова – VI (Москва – Мелихово, май 2008).
Структура работы. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографии (включающей более 100 наименований печатных работ и периодических изданий, 27 наименований рукописных источников), а также текстовых и иллюстративных приложений.
Основное содержание работы
Во введении представлена история изучения литературно-бытовых отношений: от постановки теоретической задачи Б.М. Эйхенбаумом в статье «Литературный быт» (1927) до настоящего времени, а также история изучения связей творчества А.П. Чехова и текстов «малой прессы» в работах Л.М. Мышковской, А.В. Коротаева, Э. Бройде, М.П. Громова, С.В. Букчина, В.Б. Катаева, А.П. Чудакова, И.Н.Сухих, определяются границы исследования, обозначаются его цели и задачи.
Глава первая («Характеристика “малой прессы” и цензуры 1870–80-х годов») имеет общий характер, в ней отражена общественная и политическая обстановка, в которой появляются газетно-журнальные тексты эпохи (в том числе и чеховские), а также содержится характерис тики литератора (автора изданий «малой прессы»), редактора, издателя и читателя чеховского времени. Особое место в первой части занимает мате риал о характерных особенностях «малой прессы», юмористики тех лет и материалы по цензуре.
1. Периодика 1870–80 годов. В 70-е и особенно в 80-е годы XIX века в России активно развивалось газетное дело. Росла потребность в широкой и разносторонней информации, в увеличении числа еженедель ных и ежедневных изданий. Временные правила о печати 1865 г. поощряли возникновение частных изданий. Газеты, принадлежавшие частным вла дельцам, возникали не только в столицах, но и в губернских городах России. Технический прогресс в свою очередь облегчал их организацию и выпуск: увеличилось производство бумаги, появились мощные печатные машины, телеграф во много раз ускорил поступление информации.
Фотография, исполненная способом автотипии, с конца 80-х годов пришла на смену рисованным иллюстрациям. К 1882 г. в России насчитывалось 559 газет и журналов, из них 347 – провинциальных. Так росла ежедневная пресса, причем газеты начали оттеснять журналы на второй план и становились ведущим типом периодических изданий 6.
Важно иметь в виду, что юмористическая литература для читателей всегда играла роль необходимой психологической разгрузки, терапии после серьёзных общественных потрясений (прежде всего войн) и позво ляла власти отвлечь внимание читателей от социальных проблем. А.В. Ко ротаев отмечал такую закономерность в реакции царского правительства на печатные издания в момент их появления (конец 1870-х годов): газеты и журналы с «передовым общественным направлением» преследовались, а безобидные юмористические журналы или журналы для «легкого» чтения поощрялись. «Отсюда становится понятным большой рост малой прессы, который мы наблюдаем в эпоху цензурных гонений»7, – заключает иссле дователь. (Впрочем, понимание того, что печатное слово является эффек тивным средством управления общественным мнением, появилось у власти ещё в 20-е годы XIX века 8).
Газета уже в 1880-е годы играет роль не только авторитетного источ ника тех или иных сведений, но одновременно и представителя властных структур, и выразителя общественных настроений, а также нередко помощника притесняемых, обличающего фабрикантов и купцов.
Демченко А.А. Литература 1880–1890-х годов // История русской литературы ХIХ века. 70–90-е гг.
М.: МГУ, 2001. С. 313.
Коротаев А.В. Чехов и малая пресса 80-х гг. // Ученые записки ЛГПУ им. А. И. Герцена. Т. XXIV.
Л., 1939. С.89.
См. Дубин Б.В., Рейтблат А.И. Государственная информация и массовая коммуникация // Отечествен ные записки. №4 М., 2003.
Газету можно было найти в книжных лавках, народных читальнях и библиотеках, трактирах. Каждый читатель находил в ней что-то для себя:
кого-то привлекала хроника государственной и общественной жизни, кого то – бытовые или исторические романы, детективы, фельетоны 9.
2. Издатель и редактор в 1870-1890-е годы. Газетное дело стано вится уже в 1870-е годы выгодным коммерческим предприятием. Зачастую именно поэтому изданием газет и журналов занимались люди, весьма далёкие от журналистики и от литературы – купцы, банкиры, промыш ленники и даже спекулянты. Многие газеты начинают печатать коммер ческие объявления, что дает им значительный доход. Видное место отво дится коммерческой рекламе, биржевым таблицам, курсовым бюллетеням.
Интересы литературы, авторов были, увы, далеко не на первом месте для многих издателей. Многие из них не видели элементарных взаимосвя зей: чем больше они будут платить авторам, тем скорее можно будет привлечь талантливых, сильных, известных авторов (при условии, что издатели хоть немного разбираются в литературной ситуации: знают, кого из авторов больше читают, ценят подписчики), чем лучше качество иллю страций, тем качественнее товар, тем больше подписчиков и покупателей.
Следствием непонимания этих зависимостей было падение читательского интереса к подобным изданиям и быстрое разорение издателей.
Однако было бы не совсем верно представлять издателя «малой прессы» конца XIX века только предпринимателем, не задумывающимся о качестве публикаций и далёким от литературы, хотя таковых было боль шинство. История развития «малой прессы» показала, что наибольших успехов добились именно те издания, редакторами и одновременно изда телями или соиздателями которых являлись литераторы. Если обратиться к изданиям, в которых сотрудничал А.П. Чехов, примером тому может служить деятельность Н.А. Лейкина, взявшего по сути в свои руки и Демченко А.А. Указ. соч. C. 313.
редактирование, и издание журнала «Осколки» (хотя помимо Лейкина издателем-редактором был и Р.Р. Голике).
К тому же стоит отметить, что если издатели чаще всего были людьми, далёкими от литературы, то редакторы, которых они приглашали, зачастую и определяли лицо издания (Особенно хорошо это видно на примере журнала «Развлечение» в период его существования после смерти издателя Ф.Б. Миллера).
3. Читатель «малой» прессы. Уже с конца 1850-х гг. и в особенности после отмены крепостного права литература постепенно перестаёт быть эксклюзивным и элитарным явлением. Разношёрстные потоки крестьян, мещан хлынули в Москву и Петербург. Для них не существовало литера туры, соответствующей их запросам. Именно для заполнения этой лакуны в противовес «толстым» журналам появляются разнообразные по направ лению издания «малой прессы»: ежедневные новостные, юмористические, общественно-политические и другие газеты и «тонкие» журналы.
Разнообразие этих изданий, безусловно, было связано с различными потребностями этого читателя, не представлявшим собою некоего единства.
Появление большого количества разнообразных изданий было обусловлено сравнительно быстрым повышением грамотности среди населения 10 и появлением нового типа читателя – массового – очень разного, с различными вкусами и интересами. Но появление специальной, особой литературы для такого читателя было необходимо по всей России – таков закон типологии: если что-то нужно, то нужно везде.
Прежде всего читательскую аудиторию «малой прессы» составили «стоящие на самых низких ступенях социальной лестницы слои По расчетам А.Г. Рашина, среди сельских жителей грамотные во второй половине 1860-х годов составляли примерно 5–6 процентов, среди горожан в первой половине 1870-х годов - более одной трети. (Рашин А.Г. Грамотность и народное образование в России в XIX в. и начале ХХ в. // Ист. записки.
М., 1951. Вып. 37. С. 32, 38).
городского населения: мелкие купцы и чиновники, приказчики и прислуга, ремесленники, грамотные рабочие» 11.
Знакомство «низов» общества с печатным словом начиналось с «низовых» газет вроде «Петербургского листка», «Московского листка» и др., затем «низовая» литература, по замечанию А.И. Рейтблата, быстро дифференцируется, обеспечивая уже различные прослойки этой читатель ской среды 12. Соответственно, происходит и дифференциация изданий, опирающаяся на различный уровень читателя.
Не менее важно, что нередко из среды читателей подобной литера туры появлялись и писатели, хорошо знавшие быт и потребности нового читателя.
Как это несложно установить, обратившись к воспоминаниям авторов «малой прессы», часто ранним газетно-журнальным чтением для них были те издания, в которые позже они писали свои юморески, рассказы, сценки и пр. То есть усвоение норм и правил этого рода изданий происходило ещё задолго до начала сотрудничества авторов в них.
4. Автор изданий «малой прессы» как тип. Большое число разнопла новых изданий, возникших за десятилетие, потребовало привлечения боль шого количества авторов. Это был колоссальный «выброс» пишущих людей. Происхождение литератора – сотрудника «малой прессы», та социальная среда, из которой вышел такой автор, его образовательный уровень представляются достаточно важными факторами текущего литера турного процесса этой эпохи.
Авторы вносили в созданную ими литературу коллизии и язык знакомой им среды, определённые культурные ориентиры. (С этой точки зрения интересно и полезно «анкетировать» эту армию авторов, создавших особую языковую индустрию).
Далеко не всегда читатель «малой» прессы и автор, обеспечивающий Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991. С.112.
Рейтблат А.И. Указ. соч. С. 24.
его литературной продукцией, принадлежали к одному социальному разряду, психологическому типу и т.д.
«Малая пресса» приучала своих читателей к определённым упрощенным формам художественного языка, создавала для них свой язык, свою культуру, свои поведенческие клише. Если дидактика и имела место, то в очень примитивном, упрощенном виде.
Важно также понять отношение такого автора к своей литературной работе. Самосознание его располагается между цинизмом и практицизмом, с одной стороны, и неосуществлённой мечтой о высоком служении, с другой. Авторы «малой прессы» нередко воспринимали литературу как источник дополнительного дохода, совмещая свою литературную деятель ность с основной службой.
Большая часть авторов «малой прессы» хорошо понимала своё положение в литературной иерархии. «Сам себя за уши не вытянешь выше своего литературного роста», – утверждал В.В. Билибин 13. Среди произ ведений молодого Чехова есть «Литературная табель о рангах» (1886), отражающая реальную картину современной Чехову литературной иерар хии. Эта, очевидно, негласная иерархия отражает взгляд не только Чехова, но и этого слоя литераторов, их систему образцов, оценок, критериев.
Многие авторы знали о своей необразованности в плане литературы и не стеснялись в этом признаваться. Так, Леонтьев (Щеглов) писал Чехову: «…я ужасно необразован: я всё равно, что музыкант, который не знает нот и воспроизводит всё на слух. Это очень опасно, и рождается неуверенность, а отсюда и малописание и прочая трагедия» 14.
Газетный писатель – это, если можно так выразиться, «многопи сатель». Здесь нужно различать два значения слова «многописание», т.к.
зачастую они не разграничиваются в научных работах 15. Иногда «много ОР РГБ. Ф.331. К.36. Ед. хр. 75-а. Л. 25.
ОР РГБ. Ф.331. К.50. Ед. хр. 6. Л. 3 об.
Ср., например, Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. … канд. филол. наук М., 1970. «”Многописание”, которое подчас считается «отрицательным» в период создания Чеховым писание» – это средство для выработки литературного стиля. Но чаще – это необходимость работы на поток.
А.П. Чудаков писал: «Жестокая школа юмористического многописа ния к сроку – независимо от настроения, здоровья, условий, времени суток – выработала [из Чехова] литературного профессионала высокого клас са» 16. Но именно эта школа «многописания» к сроку, на поток рождала не профессиональных писателей, а штамповщиков высокого класса. И в некоторой степени был прав А.М. Скабичевский, говоря в рецензии на сборник Чехова «Пёстрые рассказы» о губительности газетно-журнальной работы и превращении литераторов в «легковесных барабанщиков». Точно также в статье «Обо всём», помещённой в №12 «Русского богатства» за 1886 год, Л.Е. Оболенский отмечал, что причиной гибели многих талантов была юмористика с её «спешным, ежедневным кропанием» 17.
Многописание для Чехова в первые годы сотрудничества в изданиях «малой прессы» – вынужденная необходимость: постоянно нужны деньги для существования семьи. Намного позже произойдёт переосмысление значения многописания и безденежья. Так, И.А. Бунину Чехов говорил:
«Писатель должен быть нищим, должен быть в таком положении, чтобы он знал, что помрёт с голоду, если не будет писать, будет потакать своей лени. Писателей надо отдавать в арестантские роты и там принуждать их писать карцерами, поркой, побоями… Ах, как я благодарен судьбе, что был в молодости так беден» 18.
5. Тематика и жанры «малой» прессы. Все исследователи, писавшие о раннем газетно-журнальном творчестве Чехова, о характере «малой прессы» конца XIX века, непременно говорили о сезонно-бытовой тематике изданий. Общим местом стало представление о повторяемости тем, сюжетов, соотнесённости их с годовым циклом. Эта повторяемость огромного числа юмористических произведений, – по отношению к другим писателям выдвигается Чеховым как необходимое условие творчества, как признак таланта». (С. 201).
Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М.,1987. С.88.
Цит. по: Шаталов С.Е. Два таланта // Чехов и его время. М.: Наука, 1977. С. 26.
Литературное наследство. Т.68. С.670–671.
чуть ли не вменялась в вину массовой литературе некоторыми исследователями.
Вполне естественно, что событийной основой, стержнем номера являлись материалы, факты, ограниченные в пространственно-временном отношении, не универсальные, т.к. они были рассчитаны на прочтение во вполне определённое время. И довольно странно было бы ожидать в дачный сезон в «малой прессе» найти рассуждения о Пасхе или Масленице.
Но после ознакомления с работами многих исследователей раннего творчества Чехова можно прийти к выводу, что кроме сезонно-бытовой тематики и высмеивания «пьяного купца», откликов на театральные новинки в «тонких» журналах и газетах «малой прессы» встретить нельзя.
А это не так. Издания массовой литературы не только живо откликались на злобы дня. Если обратиться к содержанию юмористических журналов вроде «Будильника», «Осколков», не говоря уже о журналах «Москва», «Свет и тени», «Мирской толк», можно обнаружить много лирических стихотворений, драматических произведений, художественной беллетрис тики, которые никак не соотнесены со «злобой дня», а – скорее – призваны выполнять некую эстетическую функцию, приобщать своего читателя к литературе, прямо ничего не пропагандирующей и не декларирующей.
Отличительной чертой «малой прессы» от «большой» литературы, навер ное, можно назвать именно разнообразие, жанровое и стилевое, да и содер жательное, исходящее из неодинаковых потребностей разного читателя.
При описании тематики и жанровой структуры массовой литературы в целом важно учитывать особенности конкретного издания «малой прес сы»: его «программу», подзаголовок, авторский состав и редакторскую политику – те факторы, которые влияли как на содержание, так, следова тельно, и на форму публикуемых материалов. При некотором однообразии (но ведь окружающая действительность вряд ли давала много разнообраз ного материала для таких жанров, как хроника, фельетон и т.п.) у каждого издания были «эксклюзивные», только им присущие черты.
Б.И. Александров писал, что «новаторская многотемность чеховской прозы требовала разнообразия жанровых форм её» 19. Новаторства в «многотемности» Чехова немного («многотемность», скорее, интересна с точки зрения психологии творчества), а требуемое разнообразие жанровых форм – характерная черта «малой прессы» чеховского времени.
Естественно, что к моменту появления в юмористике А.П. Чехова «малой прессой» уже были созданы образцы, шаблоны жанров, даже стилевые клише. (Дело вовсе не в многообразии тем и жанров, которые использует Чехов. Важнее то, как он пишет (языковой, стилистический аспект), о чём, какие реалии времени становятся объектом его изображения, а также – каково отношение автора к происходящему, к чему сводится сюжет).
Казалось бы, «лёгкое» чтение должно было подразумевать под собой и краткость представляемого к прочтению материала. Однако просмотр таких журналов, как «Будильник», «Осколки», «Стрекоза», «Зритель», «Москва», «Свет и тени», дают различные данные. Если «Стрекоза» и «Осколки» придерживались в основном коротких журнальных жанров (сценка, фельетон, рассказ, «осколочки» и прочие «мелочишки» – практически всё предельно коротко), то в московских изданиях («Развлечение», «Будильник», «Зритель», тем более «Москва») часто помещались не просто большие рассказы, но и романы с продолжением, юмористические пьесы, также публикуемые в нескольких номерах.
Очевидна и разница между набором жанров в газете и журнале, т.к.
уже положение ежедневного и еженедельного издания требует разного подхода к освещению действительности, а следовательно, разность жанров предопределена (жанры репортажа, отчёта, очерка, присущие газете, не встретишь в журнале).
Можно увидеть, что малыми жанрами массовой литературы часто Александров Б.И. О жанрах чеховской прозы 80-х годов. / Уч. зап. Горьковского гос. пед. ин-та.
Вып.37. Горький, 1961. С.7.
становятся жанры, никогда не принадлежавшие литературе (переосмыс ленные в юмористических целях): чисто бытовые жанры (контракт, письмо, жалобная книга и пр.);
жанры газетные (телеграммы, объявления, хроники), газетно-журнальные (объявления), исключительно журнальные (библиографические описания). Нередкими, впрочем, в «малой прессе» были пародии на литературные жанры (роман, к примеру). (О соотнесении жанров «большой» литературы и «малой прессы» см. в четвертой главе).
Это были устоявшиеся модели, которым предлагалось следовать и которым следовали авторы год за годом, из номера в номер. Конечно, вводилось нечто новое (в жанровом отношении), но это новое либо доста точно быстро становилось шаблоном, клише, либо же отмирало. То есть какие-то модели построения текстов становились производящими и продуктивными, а какие-то «тупиковыми».
6. Плагиат и заимствование как нормы литературного быта. Перепе чатка была неотъемлемой частью литературного быта, явлением весьма широко распространённым. Плагиат и незаконная перепечатка произведе ний известных авторов особенно в провинциальных и непопулярных изданиях допускались неписаной этикой литературного быта «малой прессы», хотя сами авторы принимать её отказывались.
Нередко в качестве исходного материала для собственных текстов авторами «малой прессы» использовались тексты зарубежных авторов.
Они подвергались весьма вольной переработке, что, с одной стороны, сви детельствовало о некотором цинизме по отношению к авторству и тексту, а с другой – приспосабливало этот чужой материал к русским культурно историческим реалиям. Но таким образом читатель юмористических изданий (в отрывках или отчасти в вульгаризированном, упрощенном варианте) знакомился с основами мировой литературы и культуры.
7. Конкуренция как норма литературного быта «малой прессы».
Конкуренция в литературной среде была жёсткая и жестокая. Возникшие из-за постоянной борьбы за существование зависть и недоброжелательство литераторов друг к другу из-за более высокой платы, популярности – были заурядным бытовым явлением.
Нормой литературного быта «малой прессы» было и высмеивание изданий-конкурентов. Однако нападки на некоторые издания были столь часты, что, наверняка, быстро надоедали читателям. Хотя определенное восприятие этих изданий, если и не резко отрицательное, то во всяком случае ироническое, у читателя также формировалось.
8. «Малая пресса» и цензура. Получить цельное представление об истории русской цензуры конца XIX века в настоящее время не представ ляется возможным, т.к. подобных исследований нет, если не считать нескольких, несомненно кратких и неполных, разделов в работах общего характера. Причиной тому, быть может, представление исследователей о том, что 70–90-е годы в цензурном отношении были более благоприятны ми или же что этот период не является столь значимым и знаковым в исто рии цензуры. Однако, как можно судить по сохранившимся материалам, ни первое, ни второе представления не верны.
Понятно, что цензура не является собственно элементом или чертой литературного быта, но это условие, при котором складываются ли тературно-бытовые отношения. Освещение особенностей цензуры 1880-х годов в настоящей работе необходимо, т. к. без этого не будут выявлены все те условия, в которых существовали литераторы и складывались их тексты. Изначальный расчёт на цензуру, размышления о том, пройдёт или не пройдет материал и редактирование его в соответствии с представле ниями о «цензурности» – довольно характерное литературно-бытовое явление.
К сожалению, цензурные запреты пагубно отражались на качестве произведений, на содержании журналов и творческих способностях авторов – вместо отражения действительно актуальных проблем, их высмеивания, высвечивания и выявления, приходилось обращаться к высмеиванию безответных персонажей российского быта.
Тема цензуры отразилась, конечно же, и в раннем творчестве Чехова.
Символическим знаком (в особенности для юмористики того времени) стал крест, поставленный красным карандашом цензора на произведении, недозволенном к печати. Этот знак обыгрывается неоднократно на страницах массовой печати. (Рассказ А.П. Чехова «Крест», раздел В.В. Билибина «Литературное кладбище» в мелочишке «Литературная энциклопедия» и т.д.).
Исследование приведенного в данной главе материала даёт возмож ность понять, какие черты характеризовали литературный быт «малой прессы» в конце XIX века, представить те факторы (цензура, изменение категорий читателя и писателя, редактора и издателя, конкуренция, а также плагиат и заимствование), которые оказали влияние на создание определённого типа текстов авторами «малой прессы» и А.П. Чеховым.
Глава вторая («А.П. Чехов и “малая пресса”. Литературный быт и текст») посвящена изучению собственно газетно-журнального быта «малой» прессы конца 1870 – середины 1880-х годов, репутации и иерархии изданий, в которых работал А.П. Чехов, их жанровых и сюжет ных приоритетов, редакторской политики, проводившейся в этих изда ниях, и её влияния на характер публикуемых текстов (прежде всего чеховских). В этой же части на конкретных примерах рассматривается проблема соотношения, влияния литературного быта на тексты литератур ные, т. е. каким образом редакторская политика, «физиономия» и репута ция издания, расчёт на определённого читателя, авторский состав редакции и отношения авторов между собой сказывались на характере текстов (жанр, содержание, язык) в различных изданиях. Выборочно просмотрены номера журналов «Стрекоза», «Будильник», «Зритель», «Москва», «Вол на», «Развлечение», «Свет и тени», «Мирской толк», «Осколки», а также газет «Московский листок», «Петербургская газета», «Новости дня».
Источниками текстов также послужили прижизненные издания Н.А. Лейкина, В.В. Билибина, И.Ф. Василевского, И.И. Барышева (Мясницкого), сборники «Спутники Чехова» (М., 1982) и «Писатели чеховской поры» (М., 1982).
В третьей главе («Особенности отражения литературного быта эпохи в текстах авторов “малой прессы” 1880-х годов и А.П. Чехова») подробно рассматриваются тексты авторов «малой прессы» и А.П. Чехова, связанные с различными чертами и явлениями литературного быта. На примере ряда произведений показано, в чём состоит отличие А.П. Чехова от авторов «малой прессы» в изображении литературно-бытовых ситуаций и явлений. Здесь же ставится вопрос о создании определённого стереотипа восприятия участников литературного процесса.
При просмотре изданий «малой прессы» 1880-х годов часто встречаются произведения, затрагивающие быт «малой» (а отчасти и «большой» прессы), немало их и в чеховском наследии. «Совершенно ясно, что часто шёл в ход и подлинный житейский опыт, подхваченный Чеховым из самой жизни, преимущественно жизни мелкой литературной богемы, маленьких драматургов и т.д. – той среды, в которой вращался и сам он, поставщик этой очередной юмористики. Такого рода анекдот, пожалуй, более солон и красочен. Мирок хищных репортёров, смешных неудачников был сам по себе колоритен. … Быт мелкой газетной богемы подсказывал Антоше Чехонте такие шутки, как “Письмо к репортёру”», – пришел к заключению один из первых биографов Чехова А. Измайлов 20.
Интерес к этой теме самих литераторов можно объяснить несколь кими причинами, прежде всего, – потребностью в самоопределении авто ров «малой прессы», а также необходимостью (общей для литературы того времени) в описании и осмыслении новых, нарождающихся или уже существующих, социальных типов, одним из которых как раз и был тип автора «малой прессы». О литературном быте «малой прессы», его Измайлов А. Чехов. М., 2003. С. 79.
«участниках» и отношении авторов к своей работе и работе коллег можно судить не только по их письмам и мемуарам, но и по создаваемым ими текстам. На это указывал, к примеру, А.П. Чудаков: «Тематика иллюстри рованного юмористического или иллюстрированного литературного жур нала была тесно связана с повседневным бытом, с бытом был сращен и сам журнал» 21.
Впрочем, при всём разнообразии текстов, в них представлены лишь наиболее характерные черты литературного быта и его участников, часто отрицательные, подлежащие осмеянию.
Тексты «малой прессы», затрагивающие литературно-бытовую проблематику, можно для наглядности и удобства разделить на тематические группы:
1) тексты, в которых представлен процесс создания тех или иных произведений, появление сюжетов, собственно процесс написания и сопутствующая ему обстановка;
2) тексты, в которых в большей степени представлен образ автора – сотрудника «малой прессы», его нынешнее положение, а иногда и дальнейшая судьба;
3) тексты, используемые как средство борьбы с изданиями конкурентами, обличающие те или иные издания (чаще всего, что логично, в жанре эпиграммы или юмористической заметки, сообщения);
4) тексты, в которых воспроизводится образ читателя;
5) «комплексные» тексты, затрагивающие в равной мере проблема тику вышеобозначенных групп и содержащие описание всех «актантов» литературного процесса. В них наиболее полно представлен литературно бытовой аспект.
Н.А. Лейкина «Приёмный час редактора», И.Ф. Василевского «В редакции местной газеты». В них по-особому воссоздаётся редакционный быт, очень хорошо знакомый каждому из пишущих о нём. Персонажи этих рассказов сценок представлены как типы, однако, лишённые конкретных индивиду альных черт. Некий образ-тип редактора, сотрудника редакции, секретаря, автора и корреспондента сложился в текстах «малой прессы» довольно быстро. И этот образ, конечно, лишь отчасти соответствовал реальности, но при изображении внешних литературно-бытовых ситуаций в своих ранних рассказах Чехов этот стереотип также учитывал.
*** Как пишет В.Б. Катаев, «в том и заключается одно из коренных отличий любого из спутников Чехова от него самого, – если кто-то из них и был способен на некое новое слово, то этой новизны хватало ненадолго.
Эта новизна чаще всего была связана лишь с темой: каким-то социальным, профессиональным кругом, недостаточно дотоле известным, или с каким либо психологическим типом. Оставались на тесной площадке личного опыта, питаясь иссякающим запасом сугубо личных жизненных наблюде ний, рассказывали о знакомом, не обладая взглядом, способным охватить иные сферы действительности, не обладая “общим понятием”, единой концепцией» 22.
Интересно при этом отметить, что связь Чехова и его «спутников» не была односторонней, и чеховские находки также нередко использовались авторами «малой прессы», однако, на доступном им уровне.
Существенным отличием произведений Чехова от текстов авторов «малой прессы» его эпохи является отражение в них психологии персо нажей – участников литературного процесса, точное его воспроизведение, пусть и при помощи незначительных (на первый взгляд) деталей, упомина ний и т.п. Не комическая ситуация, что является основой текстов авторов Катаев В.Б. Чехов и его литературное окружение. (80-е годы XIX века) // Спутники Чехова. М.: Изд-во МГУ, 1982. С. 27.
«малой прессы», не комизм в чистом виде становятся у Чехова основопо лагающими, но быт газетного работника, восприятие им самим и окружающими его деятельности. Комическое (если оно есть) в текстах Чехова, связанных с газетно-журнальным бытом, создаётся чаще всего за счёт языковых приёмов, при этом сами ситуации – зачастую трагические («Корреспондент», «Тряпка», «Мой юбилей», «Марья Ивановна», «Ёлка», «Два газетчика» и др.). Важной особенностью большинства чеховских сценок, отражающих положение газетчика и отношение к нему общества, является ориентированность Чехова не только на жизненные впечатления, но и на литературную традицию (прежде всего Н.В. Гоголя и М.Е. Салтыкова-Щедрина).
Четвёртая глава («“Малая пресса” и “большая” литература 1880– 1890-х годов: к вопросу об их соотношении») посвящена проблеме взаимосвязей «малой прессы» и «большой» литературы как на собственно литературном, так и на литературно-бытовом уровне.
«Большая» литература нередко служила источником и материалом для пародий и переделок в «малой прессе» чеховского времени, которые, помимо чисто развлекательной, выполняли и другие функции: создавали стереотипы восприятия тех или иных художественных произведений, упрощая их, а также формировали определённое представление об авторах «исходных» текстов и их репутации.
Стилизация и пародирование не являлись приёмами, к которым прибегали все авторы «малой прессы» при создании своих произведений.
Выбор тематики и формы изложения материала напрямую зависел от индивидуальных особенностей автора: среды, в которой он воспитывался, образования и т.д. Начитанностью и знанием литературы (современной и предшествующих эпох) могли похвастаться немногие авторы «малой прессы», при том что быт и нравы тех или иных сословий был знаком всем. Так, исследовав, к примеру, тексты таких популярных авторов, как Н.А. Лейкин и В.В. Билибин, можно утверждать, что Лейкин в своих текстах был более ориентирован на быт, а Билибин чаще обращался к литературному материалу как источнику тем, формы, языка своих произведений.
Основой пародий и стилизаций в «малой» прессе конца XIX века являются произведения беллетристики и «большой» литературы, русские и зарубежные, прозаические и поэтические.
Особого исследования (в рамках как «малой прессы», так и «боль шой» литературы) заслуживает специфика лирики 1870–1890-х годов Положение «низов» общества и социально-бытовая тематика вообще, получившие развитие ещё в 1860-е годы и актуальные в последние десятилетия XIX века, занимали значительное место в изданиях малой прессы. При этом язык «социально-бытовой» поэзии стилистически и образно был ближе массовому читателю, нежели язык любовной лирики.
Язык и образность любовной лирики, всё ещё сохранявшие актуаль ность и активно используемые как в «большой» литературе, так и в «малой прессе», часто воспринимались авторами юмористических изданий как некий анахронизм и подвергались высмеиванию в изданиях «малой прессы». Таким образом создавался определённый стереотип их восприятия.
Можно утверждать, что тип стилизаций и пародий, особенно поэтических, связанный с переосмыслением содержания произведений предшественников (при сохранении формы) не был придуман авторами «малой прессы» в 1870-е годы. Подтверждением тому могут быть «лермонтовские» пародии Н.А. Некрасова, к примеру, «И скучно, и грустно, и некого в карты надуть...» (1844), «Колыбельная песня» (1845).
Но если для Некрасова, по замечанию Ю.Н. Тынянова 23, эти пародии были в большей степени средством освоения поэтики предшественников и импульсом к выработке собственного стиля (слога), то для большинства Тынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 18–27.
авторов «малой прессы» важнее был именно комический эффект, производимый на читателя с помощью смешения единиц двух знаковых систем. Можно утверждать, что и для Чехова опыт создания пародий и стилизаций стал также средством освоения поэтики русских и зарубежных авторов, творчество которых послужило основой многих его ранних произведений пародийного характера.
Между «малой прессой» и большой литературой существует и другая очевидная связь – зачастую детали, сюжеты, темы, заявленные впервые авторами второго и третьего ряда, но художественно несовершенные, принимаются за основу произведений более талантливых писателей, принадлежащих «большой» литературе. Говоря в этой связи о творчестве Чехова и его современников, И.А. Гурвич писал: «Творчество Чехова таит в себе отголоски многих произведений современных ему беллетристов, более того: Чехов, по-видимому, не раз впрямую отправ лялся от каких-то конкретных литературных фактов второго ряда (моти вов, сцен и т.п.)» 24. Изучение текстов, принадлежащих авторам «малой» прессы, интересно как исток, первооснова произведений «большой» лите ратуры. Причём, исследование того, что даёт массовая литература конца XIX века «высокой» литературе и, наоборот, какие элементы массовой литературы становятся отправной точкой для произведений литературы «большой», не замыкается во временные рамки последних десятилетий позапрошлого века. Как отмечал Ю.М. Лотман, «в неканонизированных, находящихся за пределами узаконенной литературными нормами эпохи произведениях литература черпает резервные средства для новаторских решений будущих эпох» 25.
Заключение. Особенностью 1870-1880-х годов было то, что именно в эти десятилетия обострился процесс взаимопроникновения на разных уровнях: различных слоёв общества, литературы и жизни, разных пластов Гурвич И.А. Беллетристика в русской литературе XIX века. Учебное пособие. М., 1991. С. 77–78.
Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи в 3 томах. Таллинн: Александра, 1993. Т.3. С. 381.
литературы, что не могло не отразиться на всех участниках литературного процесса, на текстах этой эпохи. В 1870–1880-е годы меняется система представлений и критериев.
«Малая пресса» сыграла значительную роль в формировании и становлении литературы, привлекшей нового – массового – читателя, и сформировала новый тип писателя. Литературный быт как определённое структурирование жизни этого литературного пласта обусловливал появление определённого типа текстов, со своим языком, со своей образностью.
«Малая пресса», вопреки исследовательскому стереотипу, не пред ставляла собой некоего единого потока, она была всё-таки разнообразна и рассчитана на разного читателя (о чём писал ещё А.В. Коротаев), и создавали её разные по происхождению и степени одарённости авторы. И только исходя из знания о том, что издания «малой прессы» не были однородными, а каждое из них различалось и по набору рубрик, жанров, и по характеру и объёму публикуемых текстов, проследив, какие произведения Чехова в каких изданиях появлялись, в какой мере он приспосабливался к требованиям, выдвигаемым редакторами этих газет и журналов, можно в значительной степени понять, в чём заключалось влияние «малой прессы» на Чехова-писателя.
Внутреннее стремление к саморазвитию, стремление к поиску новых художественных средств и форм осмысления действительности с самого начала привели Чехова к отрицанию не только шаблонов и клише «малой прессы», но и отрицанию самого отношения к литературному процессу его старших товарищей по юмористике, таких как Н.А. Лейкин и В.В. Билибин, подтверждений чему можно найти немало в их переписке середины 1880-х годов.
Литературный быт и тексты «малой прессы» представляют историко-литературный интерес в плане их соотнесения с нормами литературного быта и текстами беллетристики и «большой» литературы.
Поэтика А.П. Чехова, характер его творчества во многом обязаны именно «малой прессе», её законам, её поэтике, так как именно через усвоение (в начале творчества) и одновременном отталкивании от них происходило становление Чехова-писателя. Литературный быт изданий, в которых начинал писать Чехов, в значительной степени, нежели это казалось ранее, определял характер его текстов.
Проблема влияния «малой прессы» на творчество Чехова гораздо сложнее тех моделей, что предлагались большинством исследователей прошлого и настоящего. Представления о «малой прессе» чеховской эпохи должны быть также скорректированы хотя бы на основании имеющихся фактов и материалов, исследование которых в полном объёме, конечно же, представляет собою тяжёлый и трудоёмкий процесс. Но только в этом случае можно представить себе реальную картину отношений текстов Чехова и авторов «малой прессы» и – больше – взаимовлияния этих текстов, а сама проблема должна быть включена в широкий контекст исследования поэтики Чехова как одно из слагаемых художественной системы Чехова.
Изучение литературного быта и текстов «малой прессы» позволяет также объяснить ту роль, которую играл литератор – автор массовой литературы, начиная с конца 1870-х годов, что находит отражение в рассказах А.П. Чехова и его современников.
Проблема литературного быта «малой прессы», устройства периоди ческих изданий актуальна именно в настоящий момент, когда современная массовая литература развивается, следуя формальным признакам, наследуя многие процессы литературного быта периодических изданий 80-х годов XIX века. В статье «Литература и литературный быт» Б.М. Эйхенбаум отмечал, что «факты прошлого различаются нами как факты значимые и входят в систему, неизменно и неизбежно, под знаком современных проблем… История в этом смысле есть особый метод изучения настоящего при помощи фактов прошлого» 26. В связи с этим вспоминаются слова Ю.М. Лотмана: «История плохо предсказывает будущее, но хорошо объясняет настоящее» 27.
Основные положения работы отражены в следующих публикациях автора:
1. Отражение литературного быта 1880–1890-х годов в письмах В.В. Билибина к А.П. Чехову // Вестник Московского университета.
Сер. 9. Филология. 2008. №2. С. 86–94. (0,5 а.л.).
Материалы Международной научной конференции «Молодой Чехов:
проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения». Таганрог, 2004.
С. 51–63. (0,5 а.л.).
3. «Малая пресса» и «большая» литература 1880–1890-х годов. (К вопросу об их соотношении) // Молодые исследователи Чехова. 5. М.: МГУ, 2005. С. 16–24. (0,5 а.л.).
4. Особенности отражения литературного быта 1880–1890-х гг. в творчестве Чехова и авторов «малой прессы» // Материалы XIV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». М., 2007. С. 348– (0,2 а.л.).
5. Чехов и «малая пресса» его времени: к постановке проблемы литературного быта // Чеховиана: Из века ХХ в XXI: итоги и ожидания.
М.: Наука, 2007. С. 104–117. (0,8 а.л.).
6. «Мой любовник – Антон Чехов» (Несколько замечаний о пародии И.Л. Леонтьева-Щеглова) // Чеховиана: Из века ХХ в XXI: итоги и ожидания. М.: Наука, 2007. С. 263–268. (0,2 а.л.).
7. Долгая дорога к Меньшикову (рец. на кн.: Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков: Переписка. Дневники. Воспоминания. Статьи / Сост., статьи, подгот. текстов, примеч. А.С. Мелковой. М., 2005) // Чеховский вестник. М., 2006. – №19. С. 29–35. (0,3 а.л.).
8. Проблемы атрибуции (рец. на кн.: Д.М. Евсеев. «Среди милых москви чей». Московский быт глазами Чехова-журналиста. М., 2007) // Чеховский вестник. М., 2007. – №21. С. 24–31. (0,4 а.л.) 9. Имитация жизнедеятельности (рец. на кн.: Чехов А.П. Повести.
Рассказы. Пьесы / А.П. Чехов. – Новосибирск, 2007) // Чеховский вестник. М., 2008. – №22. С. 22 – 29. (0,5 а.л.).
Эйхенбаум Б.М. Литература и литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М.: Аграф, 2001. С. 49.
Лотман Ю.М. Введение: быт и культура //Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПБ.: Искусство – СПБ, 2002. С.12.
Глава первая. Характеристика "малой прессы" и цензуры 1870-80-х годов
1.1. Периодика в 1870-1890-е годы.
1.2. Издатель и редактор в 1870-1890-е годы.
1.3. Читатель «малой прессы».
1.5. Тематика и жанры «малой прессы».
1.6. Плагиат и заимствование как нормы литературного быта.
1.7. Конкуренция как норма литературного быта «малой прессы».
1.8. «Малая пресса» и цензура.
Глава вторая. А.П. Чехов и «малая пресса». Литературный быт и текст конец 1870 - середина 1880-х годов).
2.1. «Стрекоза».
2.2. «Зритель».
2.3. «Будильник».
2.4. «Москва», «Волна».
2.5. «Свет и тени», «Мирской толк».
2.6. «Развлечение».
2.7. «Московский листок».
2.8. «Новости дня».
2.9. «Осколки».
2.10. «Петербургская газета».
Глава третья. Особенности отражения литературного быта эпохи в текстах авторов «малой прессы» 1880-х годов и А.П. Чехова.
3.1. Тексты, в которых представлен процесс создания произведений.
3.2. Тексты, в которых представлен образ автора - сотрудника «малой прессы»
3.3. Тексты, используемые как средство борьбы с изданиями-конкурентами
3.4. Восприятие «малой прессы» читателем и образ читателя.
3.5. «Комплексные тексты».
Глава четвертая. «Малая пресса» и «большая» литература 1880-90-х годов. (К вопросу об их соотношении).
Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Литературный быт 1880-х годов. Творчество А.П. Чехова и авторов "малой прессы"»
В разное время исследователи отмечали, что понять творчество Чехова вне литературной среды «малой прессы» и «физиономии» изданий массовой литературы, где начинал Чехов-писатель, нельзя. «Всякий писатель пишет в определённой среде и для определённой среды, и поэтому изучать его надо в его естественном окружении» - писала Л.М. Мышковская ещё в 1929 году, когда в отечественном литературоведении начал определяться интерес к проблеме литературного быта как теоретической проблеме.
Сама генеалогия новаций Чехова-писателя, особенно в ранний период, предстаёт гораздо нагляднее в сопоставлении с произведениями наиболее близкого Чехову литературного ряда - «малой прессы», тексты и быт которого строились по своим законам. При этом оказываются интересны тексты авторов различной творческой одарённости и судьбы. Только в таком контексте и можно пытаться понять, в каких условиях и на каком фоне происходило формирование Чехова-писателя на раннем этапе, за счёт чего его тексты почти с самого начала выбиваются из этого ряда. Но всё это чрезвычайно важно и для понимания литературной ситуации конца XIX века - изменений в литературной иерархии и взаимозависимости, взаимопроникновения разных пластов литературы, а значит, и взаимоотношений писателя и читателя.
Изучить литературный фон необходимо ещё и потому, что невниманье к нему приводит к неточностям, граничащим иногда с историко-литературными
Г) заблуждениями» - отмечал А.П. Чудаков. Сегодня совершенно очевидно, что важно исследовать не только литературный фон, но и литературно-бытовой материал в целом, вбирающий в себя и литературный фон, и литературную среду, без чего трудно надеяться исторически верно оценить новаторство Чехова. Многие процессы в литературе предыдущих эпох не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению.
1 Мышковская Л. Чехов п юмористические журналы 80-х годов. М.: Московский рабочий, 1929. С.27.
2 Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. М.: Наука, 1986. С. 7.
Введение понятия «литературный быт» позволяет выйти за рамки только литературной среды, литературного фона, так как оно оказывается шире. Классическое определение понятию дано Ю.М. Лотманом в словарной статье «Литературного энциклопедического словаря»: «Литературный быт - особые формы быта, человеческих отношений и поведения, порождаемых литературным процессом и составляющие один из его исторических контекстов. <.> Л.6., не являясь определяющим фактором литературной эволюции, может играть весьма существенную роль в динамике литературного процесса»3. В этой статье отмечены значимые для понятия «литературный быт» связи литературы и поведения, литературы и бытового контекста, дано определение понятию «литературный факт», введённому в научный обиход Ю.Н. Тыняновым.
В настоящее время в словарях литературоведческих терминов как правило статья «литературный быт» отсутствует вовсе или понятию даётся определение, оторванное от его функционального применения в рамках 4 истории или социологии литературы.
Говоря сегодня о литературном быте, можно рассматривать его как некий поведенческий текст (в широком смысле), который может определять стиль писателя или существенно влиять на него, иногда просто заставляет писать и жить по уже созданным шаблонам-клише (как поведенческим, так и литературным) или же, наоборот (как в случае с Чеховым), может стать точкой «отталкивания», стимулируя развитие писателя и человека через отрицание и пародирование устоявшихся клише, побуждать к их разрушению и отказу от них. Впрочем, по мнению Д.Н. Овсянико-Куликовского, никакие шаблоны и клише (жанровые, языковые, поведенческие) не страшны настоящему таланту, так как «психологические условия художественной работы таковы, что, вопреки всяким шаблонам, выдвигают вперёд индивидуальность писателя: если она
3 Лотман Ю.М. Литературный быт//Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 194.
4 Ср., например, определение, данное понятию «литературный быт» Ю.Б. Боревым: «.жизненные обстоятельства и детали (вплоть до мельчайших) повседневной жизни автора в окружающей его среде (в первую очередь литературной среде); общие особенности и конкретные детали повседневной жизни литераторов» (Борее Ю.Б. Эстетика. Теория литературы: Энциклопедический словарь терминов. М., 2003. С. 224). сильна и оригинальна, то никакой шаблон ей не страшен; если она слаба и бесцветна, то, всё равно, и без шаблона она не создаст ничего оригинального и значительного» 5.
Условия газетно-журнальной работы в рамках «малой прессы» чеховского времени были таковы, что шаблоны и клише на разных уровнях воспринимались как своеобразная норма, эталон для вновь приходящих литераторов и «подёнщиков» со стажем. Выход за пределы представлений о поведенческом или литературном эталоне вызывал, по признанию Чехова, неприятие: «Нужно дуть в рутину и шаблон, строго держаться казёнщины, а едва журнал или писатель позволит себе проявить хоть на пустяке свою свободу, как поднимается лай» (П., 3, 64).
Чтобы не потерять своё лицо и каким-либо образом вырваться из сетей шаблона, «настоящий талант», который оказывался в этой среде, просто вынужден был искать свой путь, свои формы, свой язык (как литературный, так и поведенческий). И новаторство писателя в этом случае очень часто бывает связано именно с разрушением устоявшихся литературных форм и клише, а также стереотипов, связанных с определённым положением писателя на иерархической лестнице. Так, В.В. Билибин в письме от 7 марта 1887 года убеждал Чехова: «.Вам необходимо немедленно писать крупное, чтобы выйти из роли, Вам не подобающей, «подающего большие надежды» (курсив мой - Э.О.). Такая роль долго не должна продолжаться для истинно талантливого человека, каким я считаю Вас» б.
Попыткой выхода на иной уровень в литературной иерархии среди писателей чеховского окружения можно считать эксперименты того же В.В. Билибина в области драматургии (преимущественно он писал фарсы, водевили и одноактные пьесы), а также опыты H.A. Лейкина в жанре романа. Вопрос в том, всегда ли написание «крупной вещи», само по себе способно повлиять на положение автора в литературной иерархии? Представляется, что
5 Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции T.9. 4.3. СПб, 1911. С.53.
6 ОР РГБ. Ф. 331. К. 36. Ел. хр. 75-6. Л. 12. далеко не всегда. В конкретной исторической ситуации рубежа 70-80-х годов XIX века, когда начинал Чехов и многие его ровесники, существенным оказывалось уже то, в каких журналах (т.е. в какой среде) дебютировали и закреплялись новые авторы. В эти же годы сформировалась особая иерархия изданий в рамках «малой прессы», и сотрудничество автора с тем или иным изданием нередко играло большую роль в создании его репутации.
Под «литературным бытом» следует также понимать систему поведенческих стереотипов во взаимоотношениях литераторов между собой, в отношениях писателей и власти, писателей и читателей, сами формы существования писателей (в 1880-1900-е годы - это преимущественно форма жизни текущей литературы, проходящей в редакциях газет и журналов, реже литераторские обеды и вечера, кружки и салоны как форма своеобразной коммуникации), а также творческое поведение писателя.
Впервые к проблеме «литературного быта» и необходимости его изучения в рамках истории литературы обратился в 1927 году Б.М. Эйхенбаум в статье «Литература и литературный быт»: «Перед литературной наукой встала новая теоретическая проблема - проблема соотношения фактов литературной эволюции с фактами литературного быта. Проблема эта не входила в построение прежней историко-литературной системы просто потому, что самое положение литературы не выдвигало этих фактов. Теперь их научное освещение стоит на очереди, потому что иначе самый процесс в том виде, как он соверу шается на наших глазах, не может быть понят» .
Л.Я. Гинзбург, ученица Эйхенбаума, вспоминала, как возник сам интерес учителя к явлениям «литературного быта»: «.оказалось, что стоявшие на очереди исторические, эволюционные задачи не поддаются решению имманентным методом. Так начался кризис школы. <.> Для Эйхенбаума первоначальным выходом из переставшей удовлетворять имманентности был выход в
7 Эйхенбаум Б.М. Литература и литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М.: Аграф, 2001.С.52. теорию литературного быта, он начинает её разрабатывать с середины 20-х годов» .
В 1928 году вышла составленная В.А. Фейдер книга «А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам»9, возможно, как ответ на поставленную Эйхенбаумом теоретическую задачу (но и как синхронно возникшая потребность развивающегося уже в самостоятельное литературоведческое направление чеховедения) ,0.
В предисловии к изданию В.А. Фейдер пишет о принципе подбора материала, но не даёт определения понятию «литературный быт». Впрочем, из текста предисловия можно понять, что для Фейдер это прежде всего «материальная и моральная обстановка, окружающая писателя и опреде-ля<ющая> характер его творчества и его литературных замыслов», а также «внешний процесс писательства» 11.
Книга Фейдер сделана в жанре «монтажа» воспоминаний и писем, ставшего после работ Н.С. Ашукина и В.В. Вересаева о Пушкине, по свидетельству С. Рейсера, «необычайно популярной и ходкой формой». В ней выборочно приведён и тематически подобран эпистолярный и мемуарный материал. Практически никаким комментарием этот «монтаж» не снабжён - факты должны говорить сами за себя.
Отбор фактов, доступных Фейдер («свидетельство авторов о самих себе и их современников, переписка, воспоминания, дневники, записные книжки и т.п.» 12), производился жёсткий, о чём она и сообщает в предисловии: «Всё сомнительное, апокрифическое и анекдотическое, не поддающееся проверке,
8 Гинзбург Л.Л. Записки. Воспоминания. М., 2003. C.44I -442.
9 Начиная с 1930-х гг. и до конца 1980-х гг. книга «А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам» (Л., 1928) и её автор были выведены из научного обихода. Когда же о книге вспомнили, то даже не знали, кто её автор - мужчина пли женщина. (См.: Кузичева А.П. Чехов о себе и современники о Чехове (Легко ли быть биографом Чехова?) // Чеховиана. Чехов и его окружение. М.: Наука, 1996. С.23; Среди великих: Литературные встречи / Сост., предисл. коммент. М.М. Одесской. М.: РГГУ, 2001. С. 7).
10 Нужно заметить, что в это же время возникает музеи А.П. Чехова, собирается материал по истории чеховской литературной эпохи, в том же 1929 году выходит труд И.Ф. Масанова «Чеховиана. Вып.1. Систематический указатель литературы о Чехове и его творчестве».
11 А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. / Сост. Вал. Фейдер. Л.: Academia, 1928. C.V1I.
12 Там же. C.VI. мы отбрасываем, как излишний балласт, а если и допускаем, то лишь с соответствующей оговоркой. Но, и из очищенного таким образом биографического архива, мы делаем новый отбор, откладывая в сторону то, что органически не связано с литературной деятельностью Чехова» 13.
С позиций современного знания можно заметить, что критерии отбора материалов в книге сомнительные. Да и сам жанр такого рационального и жёстко ограниченного «монтажа» не может в полной мере отразить картину литературного быта любого времени, любой эпохи.
Принятый Фейдер принцип изложения литературного и биографического материала подвергся критике уже в 1929 году со стороны Цезаря Вольпе, который в статье «Теория литературного быта» оценивал работу Фейдер так: «.читатель, обладая монтажом, к документу не обращается, сохраняя, однако, иллюзию владения документом. Так, напр<имер>, из Чехова, составленного В. Фейдер, читатель вынесет совершенно ложное убеждение своего знакомства именно с Чеховым. Между тем, он только" на шкуре Чехова познакомился с В. Фейдер» 14. Представляется, что это не совсем так.
Задачей В.А. Фейдер было не столько описать жизнь и творчество Чехова, «познакомить» читателя с Чеховым в быту (эту функцию в большей степени выполняют книги в другом жанре - биографии, к тому же к 1929 году было написано несколько биографий Чехова - Ф.Г. Мускатблита, A.A. Измайлова и биографические заметки М.П. Чехова), а попытаться представить общую картину именно литературного быта, в котором существовал Чехов, дать возможность увидеть его характерные черты. Именно об этом В.А. Фейдер написала в предисловии к книге: «Мы воздержимся от искушения "объять необъятное" и не станем писать физиологию творчества. Наша задача - лишь ввести читателя в эту интересную тему и наметить один из путей к возможным обобщениям в области литературного творчества. С этой целью мы попытаемся проследить, как работали наши писатели, как, под влиянием внешних обсто
13 А.П. Чехов, Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С.VII.
14 Вольпе Ц. Теория литературного быта // За марксистское литературоведение. Л.: Academia, 1930. С. 149. ятельств и взаимодействия их с психическим миром художника, создавались тс или иные "творческие сочетания "»
Никак не прокомментированные воспоминания, фрагменты писем, документы, не могут дать полную объективную картину литературного быта. Книга Фейдер и не могла быть полной по ряду причин: многие из известных теперь материалов тогда были просто недоступны её автору (отчасти потому, что некоторые материалы ещё принадлежали современникам Чехова, другие не были найдены, а многие мемуары вообще не были ещё написаны). Однако Фейдер была первой исследовательницей, предпринявшей подобное издание на материале чеховской эпохи. Благодаря этой работе стали, во-первых, в извест ной мере доступны материалы воспоминаний, появившихся в периодике 1910-х годов и потом так и не переиздававшихся *; во-вторых, подобранный тематически материал давал возможность в некоторой степени оценить влияние на творческую эволюцию Чехова «внешних обстоятельств», т.е. газетно-журналь-ного литературного быта, и увидеть хотя бы в первом приближении, каков характер зависимости от него в разные периоды жизни и творчества писателя. А ведь именно это влияние является одним из аспектов изучения литературного быта.
Критика Ц. Вольпе представляется весьма ценной: он отмечает как недостатки, так и достоинства теории «литературного быта», и помогает понять многие положения этой теории, открывает её первоистоки и обнаруживает параллели. Так, Вольпе подробно разбирает теорию Л. Шюккинга о роли социального заказа в литературе, дополняя её важными замечаниями. Разбирает не случайно, а в связи с тем, что «В.М. Жирмунский и Н.Я. Берковский противопоставляют "литературному быту" Б.М. Эйхенбаума с их точки зрения стройную систему шюккинговской социологии» 16.
15 Л.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С. V-VI.
Книга «Л.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам» вышла тиражом 5000 экземпляров.
16 Вольпе Ц. Указ. соч. С. 150.
В 1928 году Н.Я. Берковский перевёл ряд статей профессора Лейпциг-ского университета Людвига Шюккинга 1910-1920-х гг. и книгу «Социология литературного вкуса» («Die Soziologie der literarischen Geschmacksbildung»), посвящённых англо-саксонскому эпосу и драме эпохи Шекспира, а В.М. Жирмунский написал к ней предисловие. В нём Жирмунский обозначил основные черты теории Шюккинга: «Автор исходит из факта эволюции художественных вкусов, который обыкновенно объясняют "духом эпохи". Подвергая это понятие социологической критике, Шюккинг устанавливает наличие для каждой эпохи социологически дифференцированных читательских групп, различных по своим художественным симпатиям и вкусам. Изменение вкуса обусловлено
11 борьбой между этими социальными группами» . В.М. Жирмунский, соотнося теорию Шюккинга и теорию «литературного быта», отмечает, что «круг социологических интересов Шюккинга гораздо более широк, и выбор предмета исследования определяется строго продуманной и обоснованной методологической системой: вопросы профессионального быта писателей («литературного быта»), с этой точки зрения, являются лишь одним из элементов быта социального, которым обусловлена для Шюккинга эволюция художественного вкуса в социологически дифференцированных читательских группах» 18.
Понятно, что динамика литературного процесса зависит не только от характера связи «читатель-писатель» и социального заказа или «литературного вкуса» этого читателя. (Хотя изучение этой проблемы необходимо именно в рамках литературного быта, но оно не ставилось Б.М. Эйхенбаумом в качестве основной задачи). Ц. Вольпе справедливо замечает: «Конечно, литературные вкусы влияют на развитие литературы, но здесь вопрос только о роли читателя. Литература в свою очередь строит вкус общества <. .>. Следовательно, налицо только взаимодействие» 19.
17 Жирмунский В.М Предисловие// Шюккинг Л. Социология литературного вкуса. Л.: Academia, 1928. С.8.
18 Там же. С. 11.
19 Вольпе Ц. Указ. соч. С. 150.
Преодоление «теории литературного быта» (а на самом деле дальнейшее развитие и расширение проблематики за счёт введения чёткой исторической или историко-социологической координаты, важность чего спустя многие десятилетия подтвердилась) Вольпе видит «в рассмотрении фактов, изучаемых этой теорией, в ряду всех тех условий и явлений, которые образуют историческую среду, современную изучаемому литературному факту» 20.
Важно, что в своей статье Ц. Вольпе отмечает и неопределённость понятия «литературный быт», предложенного Эйхенбаумом, «ибо нечёткий
21 термин этот объединяет явления в существе различные» . Вероятно, в 1920-е годы дефиниция ещё не сложилась.
Литературный быт - это формы литературной работы и литературной в частности, журнальной) борьбы и формы профессионального быта писателя.
Это вопрос: "Как быть писателем?" В таком виде Эйхенбауму первоначально
00 открылось значение "многообразных исторических связей и соотношений"»"", -вспоминала Л.Я. Гинзбург.
При том, что для каждой литературной эпохи, даже для каждого пласта литературы существует свой литературный быт, своя система кодов и клише, можно дать некое общее определение литературного быта как способа структурирования жизни литераторов, при котором создаются определённые критерии и требования, соблюдаемые или нет в жизни.
Литературный быт <.>- это та повседневная бытийная реальность, в рамках которой происходит непрекращающийся процесс творения литературы как реальности отражённой. <.> Текст жизни, пропущенный сквозь текст литературного быта, превращается в текст литературы, который в свою очередь, может в "отражённом", т.е. обогащенным новыми смыслами виде вновь сделаться текстом жизни», - пишет современный исследователь О.Р. Демидова. Далее она же отмечает: «Процессы подобного рода становятся
20 Вольпе Ц. Указ. соч. С. 168.
21 Там же. С. 157.
22 Гинзбург Л.Я. Указ. соч. С. 441. особенно активными в ситуации повышенной "плотности" и смысловой нагруженности литературного быта, как правило, являющейся результатом социальных и/или культурных сдвигов, переломов, катастроф» 23.
Что как не культурный слом, сдвиг в русском обществе - период 1870- 1880-х годов (т.е. начало творческого пути Чехова и многих его ровесников)? Именно в эти годы происходит смена социокультурных парадигм, меняется восприятие литературы и литературной деятельности, отношение к литературе и её функции в разных слоях общества. На видное место выходят газетно-журнальная литература и, следовательно, быт этой среды.
Особенностью 1870-1880-х годов было то, что именно в эти десятилетия обострился процесс взаимопроникновения на разных уровнях различных социальных групп и слоев, текстов жизненных и литературных, разных платов литературы, что не могло не отразиться на самих участниках литературного процесса, на текстах этой эпохи, принимавших правила игры того пространства деятельности, в которое они оказывались включены, а затем которые оказывались следствием таких, а не других условий. В 1870-1880-е годы меняется система общественных и литературных представлений и критериев. «То, что в одной эпохе является литературным фактом, то для другой будет общеречевым бытовым явлением, и наоборот, в зависимости от всей литературной системы, в которой данный факт обращается» 24, - писал Ю.Н. Тынянов.
В эти годы особое значение приобретает так называемая «малая пресса», привлекшая нового - массового, демократического по статусу - читателя и сформировавшая новый тип писателя, обслуживавшего эту читательскую группу. Литературный быт как необходимое первичное структурирование жизни этого литературного пласта обусловливал и появление определённого типа текстов, со своим языком, со своей образностью.
23 Демидова O.P. Метаморфозы в изгнании: Литературный быт русского зарубежья. СПб., 2003. С. 13, 14-15.
24 Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 273.
Интересно изучить как общие закономерности, механизмы взаимовлияния литературного быта и литературы, так и процессы, специфические для чеховской эпохи (прежде всего, в рамках «малой прессы») и связанные с изменившимся статусом писателя, с особой ролью конкуренции и зависти как форм писательского быта, а также с взаимовлиянием и взаимопроникновением текстов «малой прессы» и «большой» литературы на собственно литературном и литературно-бытовом уровнях.
Как пишет В.Б. Катаев, «Чехов, подобно Пушкину, жил и формировался как писатель в эпоху, когда литературное искусство совершало крутой поворот. Поиски новых героев, сюжетов, жанров, новой манеры разговора с читателем отразились в творчестве целого литературного поколения. В 80-е годы зарождалось и оформлялось многое из того, что позже составило наиболее характерные черты русской литературы XX века (курсив мой - Э.О.)» ~ . Особенно значимой является социальная и функциональная неоднородность литературного поколения 1870-80-х гг., даже количественно создавшая такую иерархию, которую нельзя было не учитывать и не замечать в повседневной литературной жизни, а затем и в истории этого периода.
Весьма важным для истории литературы представляется изучение взаимовлияния литературного быта и текста - бытописания и «текстуализации» быта. O.A. Проскурин в книге «Литературные скандалы пушкинской эпохи» ставит подобную задачу даже шире - не только в контексте литературы, а культуры вообще, что актуально для постановки подобной темы и в отношении
Чехова: «Изучение литературного быта <.> намечает перспективы для демистификации литературы, не для редукции её до пункта пересечения противоборствующих социальных сил, а для изучения путей "текстуализации" культуры - явление, осмысление которого является насущной задачей
26 гуманитарных дисциплин» .
25 Спутники Чехова / Собрание текстов, статьи, комментарии В.Б. Катаева. М., 1982. С. 7.
26 Проскурин O.A. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 16.
Проблема соотношения литературы и литературного быта определённой эпохи сегодня становится особенно актуальной и в историко-литературном плане. Многие процессы, происходившие в литературе и в литературном быте разных эпох, не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению. Так же, как меняется фактура, стиль одежды, меняются и формы литературного быта, но действие механизмов, обусловливающих их повторение и функционирование, как и общие схемы, матрицы человеческих отношений, остаются практически неизменными.
Итак, для каждой литературной эпохи характерны свои тексты и, соответственно, свой поведенческий арсенал. Важно отметить, что литература конца XIX века принадлежала в силу разных (прежде всего социальных) причин к трём культурным пластам, которые обслуживали различные социальные группы читателей, различные вкусы. Соответственно, язык, тексты и литературный быт этих трёх пластов литературы - «большого», «срединного» (беллетристика) и «низового» (массовая литература) различались.
В чём же заключается специфика литературного быта в чеховскую эпоху? Какие элементы составляют литературно-бытовые отношения в 1880-1890-е годы?
Это особые взаимоотношения, цепочки микросвязей «читатель - писатель (автор юмористических изданий)», «редактор - читатель» (редакторская политика), «писатель - редактор, издатель», взаимоотношения литераторов между собой (проблемы конкуренции и борьбы за определённую нишу и т.д.), и определявшая многое цепочка взаимоотношений «писатель, редактор - власть (цензура)».
По сложившемуся стереотипу, понятие литературный быт ассоциируется непременно с пушкинской эпохой, с кружками и салонами 1820-1830-х годов. В чеховское время в качестве аналогичных форм литературного быта - при той же их необходимости - продолжали существование литературные вечера, общества, обеды, кружки и салоны. Таким образом реализовывалась потребность, психологическая и социальная, в общении людей одного круга, одного рода деятельности. Но в среде авторов юмористических изданий в 1880-е годы они были во многом формальным элементом литературного быта с его ориентацией на подобные встречи, вечера, салоны авторов «большой» литературы, откуда они брали основные образцы структурирования собственной жизни. Зачастую задачи, стоящие перед членами салонов авторов «большой» литературы, как-то: отбор и обсуждение литературных новинок, полемика по вопросам литературы и искусства, - не являлись первостепенными для участников кружков «малой прессы». Безусловно, «вторники» В.А. Гольцева 18801890-х гг., на которые собирались П.Д. Боборыкин, В.И. Вернадский, И.Ф. Горбунов, H.H. Златовратский, A.A. Мануйлов, П.Н. Милюков, Н.К. Михайловский, Г.И. Успенский, Н.В. Шелгунов, существенно отличались по содержанию от «столешников» В.А. Гиляровского, где бывали JI.H. Андреев, В.Я. Брюсов, И.А. Бунин, В.Г. Короленко, А.И. Куприн, A.C. Суворин, В.М. Дорошевич, Н.М. Ежов, A.C. Лазарев (Грузинский), И.И. Барышев (Мясницкий), A.M. Па-зухин, Н.Д. Телешов, и проходивших в те же годы. И это отличие было связано как с составом участников, так и с характером и целями этих собраний. Судя по большому количеству разнообразных кружков, обществ и т.п., необходимость, потребность в подобных встречах, вообще в объединении литераторов по ремесленному признаку была немалая ~ . Однако перед авторами «малой прессы» (в отличие от авторов «большой» литературы) не стояла проблема качественного отбора публикуемого материала, их отношение к творчеству как ремеслу и преобладание количества литературной продукции над качеством во многом определяли разницу в понимании задач писательских объединений авторами массовой и «серьёзной» литературы.
27 А.Р. Кугель, например, писал: «Взаимная тяга литературных деятелей, а особенно совершенно беспризорных газетных работников, однако, давала себя чувствовать. Необходимость к.-л. солидаризации интересов, профессионального общения - явления настолько неистребимые, что даже толстовско-победоносцевский автократический дух ничего с этим не мог поделать». (Кугель А.Р. Литературные воспоминания (1882- 1896 гг.). Пг.; М., 1923. С. 136).
Но и кружки авторов «большой» литературы конца XIX века не могли выполнять функции кружков, салонов и обществ 1820-1830-х годов. Попытки восстановить прежнее значение кружков и салонов предпринимались особенно активно в 1890-1900-е годы. Даже именование обедов беллетристов «Арзамас» (с очевидной аллюзией на известное общество пушкинского времени), по свидетельству И.Н. Потапенко было «пришпиленным» и «ничем не оправдываемым». Вечера, по воспоминаниям современников, как правило, ограничивались одними разговорами окололитературного характера, изредка обсуждением литературных новинок, т.е. максимально «обытовлялись». Поэт И.А. Белоусов описывает собрания у Д.И. Тихомирова (секретаря «Детского чтения», с 1894 года - редактора-издателя) так: «Никаких чтений и докладов на «Субботах» не было, а просто за ужином велась беседа на темы о литературной и педагогической жизни Москвы. На «Субботах» бывали В. А. Гольцев, В.М.Лавров, лп
Н.Д. Телешов, Баранцевич, Альбов, Мамин-Сибиряк» " . «Субботы» Тихомирова существовали с 1870-х гг. до середины 1900-х гг. в Москве. В.А. Гиляровский отзывался об этих вечерах как «скучнейших, но многолюдных» 29.
Можно вспомнить и проходившие в 1890-е гг. вечера H.A. Лейкина, на которых бывал и А.П. Чехов, описанные Л.А. Авиловой: «Чета Лейкиных была очень гостеприимна. Бывали литературные собрания, т.е. вечера, когда собирались писатели, и тогда много ели, много пили и ещё больше хвалили друг зо друга» .
Часто имели место и разговоры «о литературе», но форм специальной, особой «салонной» литературы, т.е. текстов, создаваемых в рамках этих кружков, вечеров уже не было в 1880-1890-е годы в собраниях и на вечерах авторов «малой прессы». Одним из немногих исключений является «Альбом обеденных
28 Белоусов И.А. Литературная среда. Воспоминания 1880- 1928. М„ 1928. С. 84.
29 Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890-1917 годов: Словарь. М., 2004. С. 241.
30 Авилова Л.А. Рассказы. Воспоминания. М., 1984. С. 235. благоглупостей российских беллетристов» , сохранивший многие черты, характерные для жанра «альбома», еще в 1820-1830-е годы.
Впрочем, отсутствие особой роли таких форм литературной жизни, как салоны, обеды и пр. было вполне закономерно. Слишком разными были авторы, обслуживающие «малую прессу», - разными как по социальному происхождению, так и по характеру того, что они писали, интересам и убеждениям. Литература не рассматривалась (не манифестировалась) большинством из них как средство для разрешения социальных проблем, она была средством существования, побочным заработком. Многие авторы были заняты работой на основной службе (В.В. Билибин, служивший с 1886 до конца жизни в Главном управлении почт и телеграфов, А.С.Лазарев, до 1891 года совмещавший преподавательскую деятельность с литературной, Н.М. Ежов, также преподававший и др.), семейными делами, а ещё нужно было успевать сдавать материал в срок. Часто не было времени для регулярных встреч, поэтому и состав кружков, обедов не был постоянным. Или, что ещё хуже, подобные вечера, устраиваемые редактором или издателем, превращались в обязательно-принудительное занятие. Например, А.Р. Кугель в своих «Литературных воспоминаниях» так охарактеризовал «субботы» Худековых, на которых «раза два бывал и Чехов»: «Сотрудники считали эти субботы довольно неприятною обязательною службою и норовили приезжать, кто мог, часам к 12, - к ужину, который был великолепен и тонко сервирован. <.> Несмотря на блеск приёмов, на отличное угощение и на многолюдство этих собраний, - было тоскливо, вернее, холодно, потому что недоставало главного: внутреннего интереса. Тут не было ни политической платформы, объединявшей круг приглашённых, ни артистического или литературного темперамента, ни умственных запросов» 32.
К тому же имел место и политический аспект в организации кружков и салонов в 1880-е годы - правительство традиционно относилось к ним с недоверием и опаской. С Лейкиным в январе - феврале 1884 года Чехов обсуждал
31 ОР РНБ. Ф. 494. Ед.хр. 1.
32 Кугель А.Р. Литературные воспоминания (1882 - 1896 гг.). Пг.; М., 1923. С. 73. вопрос (впрочем, не столько по собственному желанию, сколько по совету Л.И. Пальмина) о своём вступлении в Пушкинский кружок, организованный поэтом Садовниковым: «Был у меня как-то (месяц тому назад) Л.И. Пальмин. Мы, разумеется, выпили. После выпития он умилился и вдруг пришел к заключению, что мне обязательно нужно баллотироваться в Пушкинский кружок. В конце концов пообещал написать о моей баллотировке Вам и на другой день прислал мне устав кружка. Не знаю, писал ли он Вам об этом? Я счел бы, как и каждый простой смертный, за великую честь для себя быть членом литературного кружка. Я честолюбив. Но я живу не в Питере, а в Москве, где, до тех пор пока не будет отделения кружка, придется платить десятирублевку за одно только почетное звание члена - это не дорого, но бесцельно. Быть в Москве членом Пушкинского кружку не полезно ни для себя, ни для ближних. Это во-первых. Во-вторых же, боюсь, грешный человек, чтобы меня не прокатили на вороных. Работаю я недавно (5 лет), неизвестен, а потому нельзя будет упрекнуть оных вороных в отсутствии логики. <.> Не пишите Лиодору Ивановичу. Я с ним, как и подобало, вполне согласился и теперь неловко идти насупротив. Если же, паче чаяния, у Вас поднимется вопрос об открытии в Москве отделения кружка, то поддержите нашу бедную Москву. Тогда я буду убедительнейше просить Вас баллотировать меня в члены и соглашусь не только на десятирублевый, но даже и тридцатирублевый взнос. Недурно бы пропагандировать это отделение для нашей московской братии. Сама братия и пальцем не пошевельнет, если поднимется вышеписанный вопрос. Пьет она водку, ломает шапку перед Пастуховым и знать ничего не хочет (курсив мой - Э.О.)» (П., 1, 99-100).
19 февраля Лейкин ответил: «Кстати, о Пушкинском кружке. Вы писали мне, что желали бы быть членом, но боитесь, что Вас не выберут. Пустяки. Выберут, если предложим, но дело в том, что теперь уже не стоит баллотироваться, сезон собраний кончается 1 мая. Лучше уж в будущем году, с сентября.
Вы пишете: нельзя ли открыть секцию Пушкинского кружка в Москве? Ни за что не позволят. Теперь все литературные общества в загоне. И нас-то хотели прикрыть, да спасибо исходатайствовал нам у градоначальника существование наш сочлен редактор "Русской старины" и товарищ Петербургского городского Головы М.И. Семевский» . Впрочем, «Пушкинский кружок» Лейкина просуществовал недолго34.
Таким образом, встречи, кружки и салоны, возникавшие по аналогии с формами профессионального быта авторов «большой» литературы как некие клише форм профессионального общения, не являлись в чеховскую эпоху определяющими для литературного процесса формами литературного быта, не стали формой продуктивного профессионального общения. Более значительными здесь оказывались цепочки микросвязей, как-то: писатель-читатель, писатель - редактор (издатель), писатель - власть (цензура), взаимоотношения писателей между собой. В основе всех этих различий лежала и разница в отношении авторов «малой прессы» и «большой» литературы к собственному творчеству. Вернее, различия определялись этой разницей.
При обращении к литературно-бытовому материалу появляется возможность более правильной и обоснованной интерпретации того или иного литературного произведения, которое создавалось в этой среде, на этой почве, питалось её языком понятий, нормами, стереотипами. Сама эта литература в своей массовости была набором стереотипов. И почти всегда можно увидеть, как и почему было создано именно такое произведение, чем обусловлены его форма и содержание. Как влиял читательский запрос и редакторская политика, а также предшествующие этому произведению современные авторитетные образцы периодики на жанр (и форму в целом), содержание и язык текстов, создаваемых в эту эпоху и этой эпохой. Насколько значительным оказывалось влияние литературного быта конкретной эпохи на характер создаваемых текстов, их поэтику. Эти вопросы оказываются важными при изучении текстов (в
33 ОР РГБ. Ф.331. К.50. Ед.хр. 1-6. Л. 5.
34 См., напр.: Кугепь А.Р. Литературные воспоминания. С. 135. широком смысле) «малой прессы» чеховской эпохи для понимания того, каким образом, в силу каких закономерностей или их нарушения формируется (прежде всего) поэтика произведений А.П. Чехова.
По отношению <.> к своей современности писатель, - как отмечал М. Аронсон, - есть результат сплетения некоторых сложных единств; писательская индивидуальность в конечном счёте сводится к некоторому соотношению участвовавших в её создании объективных литературных, литературно-бытовых и социальных сил» 35. * *
Очевидно, что литературный быт чеховской эпохи неоднороден и сложен. Необходимо говорить о трёх уровнях его функционирования: элитарный быт «большой» литературы, литературный быт беллетристики (если понимать беллетристику как срединный пласт литературы) и литературный быт «малой прессы». А.П. Чехов имел возможность на протяжении своего творческого пути постичь законы литературного быта всех трёх уровней функционирования литературы тех лет. Отчасти именно поэтому его творчество и биография наиболее интересны, примечательны для изучения литературного быта 1880 -1900-х гг., то есть целой эпохи.
В данной работе подробно рассматривается только литературный быт «малой прессы», т.е. «внутренняя жизнь» той газетно-журнальной среды, с которой А.П. Чехов познакомился в начале своего творческого пути. * *
Помещённое в заглавие настоящей диссертационной работы понятие «малая пресса», довольно часто используемое чеховедами и позаимствованное прежде всего из писем А.П. Чехова, а в современном языке получившее уже иной оттенок значения *, также нуждается в некотором определении. Примечательно, что оно не получило в исследовательской литературе
35 Аронсон М. Кружки и салоны // Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны. Л., 1929. С. 16-17.
В современном русском языке словосочетание «малая пресса» чаще всего употребляется для обозначения региональных или молодёжных периодических изданий. необходимой дефиниции. Ни в одной из работ в предшествующие десятилетия не была предпринята даже попытка определить границы «малой прессы» (или же обозначить проблему их проницаемости) относительно чеховской эпохи. Сделать это в данном исследовании необходимо, хотя бы для того, чтобы обозначить границы анализируемого материала. Под «малой прессой» в рабою понимается ряд еженедельных изданий («тонких» журналов и газет) с относительно небольшим тиражом, рассчитанных в основном на низового читателя, городского обывателя, не только юмористических, но и литературно-политических и пр. Важно, что это все те издания, где сотрудничал А.П. Чехов до его «перехода» в газету «Новое время», которые можно представить в виде закрытого списка: «Стрекоза», «Будильник», «Зритель», «Развлечение», «Свет и тени», «Мирской толк», «Волна», «Москва», «Осколки», «Петербургская газета», «Новости дня», «Московский листок».
Уже современники Чехова обращались к вопросу о влиянии на его творчество «малой прессы», сотрудником которой он был в начале своей литературной работы. И поскольку восприятие «малой прессы» в целом было довольно негативным, то и её роль в становлении Чехова-писателя представлялась незначительной, если не отрицательной.
A.M. Скабичевский, например, в рецензии на «Пёстрые рассказы» Чехова писал о губительности газетно-журнальной работы и превращении литераторов в «легковесных барабанщиков»36. Точно также в статье «Обо всём», JI.E. Оболенский отмечал, что причиной гибели многих талантов была
37 юмористика с её «спешным, ежедневным кропанием» .
В 1905 году критик В.В. Каллаш в «Русской мысли» похожим образом оценивал «малую прессу»: «Непроходимая пошлость нашей юмористической журналистики давно уже вошла в пословицу. <.> Если порою, случайно, на страницах этих журналов появлялось талантливое слово, действительно
36 Цит. по: Фейдер Вал. А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С. 63.
37 Цит. по: Шаталов С.Е. Два таланта (Антоша Чехонте и Виктор Билибин) // Чехов и его время. М., 1977. С. 26. остроумные выходки, они как-то резали глаз благодаря своей необычности и случайности среди целого моря пошлости и бездарности. Такими оазисами, яркими вспышками молодого, заразительного смеха на убогих в общем страницах наших юмористических изданий 80-х годов были очерки и наброски Чехонте. Он знал, над чем смеялся, глубоко забирал в самую гущу всероссийской пошлости, и "веселые картинки" брызжущего смеха юмориста, уже тогда зачастую проникнутые грустью, обращались в знаменательные
->о документы нашей общественной жизни.»
Таковы истоки той идеологической модели, что на десятилетия прочно закрепилась в чеховедении: «малая пресса» - дурное явление, прежде всего из-за отсутствия чёткой общественной позиции и идеалов, - не могла положительно воздействовать на мировоззрение молодого Чехова. Практически в то же время создаётся и идеализированный образ писателя Чехова.
Любая наука (и литературоведение здесь не является исключением) склонна создавать некие модели восприятия, оценки тех или иных явлений, удобные для построения концепций, однако расходящиеся с фактами действительности. Принцип формирования таких моделей прост: в основу их положены лишь некоторые черты, особенности, факты описываемого явления, другими же, дабы не нарушать чёткость построений, приходится пренебрегать.
Так произошло с образом «малой прессы» и оценкой её роли по отношению к творчеству Чехова.
В большинстве работ исследователей творчества Чехова «малая пресса» чеховского времени (и это стереотипное восприятие можно встретить в научной литературе по сей день) представлена как некое единство, обладающее одинаковым набором признаков и характеристик.
Да и причин тому в предшествующие десятилетия было множество: недостаточная изученность материалов, меняющиеся социально-политические
18 Каллаш В.В. Литературные дебюты А.П.Чехова (Критико-библиографический обзор) Н Русская мысль. Кн.З М., 1905. С. 121. условия, провоцирующие нередко исследователей на создание обобщённых и упрощенных моделей взаимовлияния «малой прессы» и А.П. Чехова и т.п.
В 1929 году JI.M. Мышковская в книге «Чехов и юмористические журналы 80-х годов» даёт список частотных жанров юмористических журналов, подробно описывает тематику некоторых из них, характеризует отношения Чехова с редакторами этих изданий (более всего с H.A. Лейкиным) и сотрудниками «малой прессы», обозначает зависимость формы и характера публикуемых текстов от читателя, места чтения и пр.
Однако рассматриваемые в работе юмористические журналы (их тематика, набор используемых жанров и пр.) предстают как тожественные явления, не имеющие между собою никаких различий (а они, что будет показано в настоящей работе далее, были, хотя имели место и сезонная тематика, и шаблонность изображаемых типов, клишированность восприятия многих жизненных явлений).
В главе «Юмористические журналы 80-х годов, их направление», Л.М. Мышковская, останавливаясь лишь на двух изданиях - «Осколках» и «Будильнике», - дает чуть ли не характеристику всей юмористики 1880-х годов в целом: «Направление юмористических журналов 80-х годов, в которых складывалось из двух струй: националистически-шовинистической, весьма близко примыкавшей к официальному патриотизму, и демократически-либеральной. Оба эти начала шли вровень, и это обстоятельство само по себе указывает, что у руководителей журналов не было никаких ясных, твердых принципов и отчетливого общественно-политического мировоззрения». <.> «Безыдейная журнальная среда, в которой не было никаких ясных общественных принципов и никакого общественного мировоззрения, не могла не отразиться вредно на молодом Чехове и на его творчестве». <.> «Малая пресса, которая взрастила Чехова и которая отражала собою общественно-политическую аморфность широких слоев разночинной мещанской интеллигенции переходного времени 80-х годов, не могла выработать в нем устойчивого миросозерцания, а наоборот воспитывала в нем общественный нейтралитет, пассивность и аполитичность». <.> «Надо прибавить, что кроме воздействия журнальной среды, Чехов сам выходец из городского мещанства, долго живший в нем, испытал на себе в достаточной мере влияние этой среды. Вместе с огромным знанием ее быта, он вынес из нее и отрицательные черты, которые ему интеллигенту-писателю, впоследствии приходилось преодоле
Стереотипное представление о «малой прессе» 1880-х годов и её авторах как безыдейных, пассивных и аполитичных укоренилось еще в конце XIX века и оставалось актуальным и после Октябрьской революции, т.к. в основу его положен исключительно идеологический аспект. На деле же, и это подтверждается при знакомстве с текстами «малой прессы» и с биографией авторов, читательский «заказ» и, в терминологии рецептивной эстетики, «горизонт ожиданий» читателя действительно учитывался постоянно, но и читатели, и авторы юмористики были разными (в том числе и по социальному происхождению и по запросам). Юмористика как часть «малой прессы» не ограничивалась беззлобным смехом, имели место и элементы сатиры, но, что особенно важно, «малая пресса» выполняла очень важную просветительскую функцию (в том числе и по отношению к низам общества), которая опять же не сводилась лишь к прививанию практической грамотности.
Впрочем, роль «малой прессы» в становлении Чехова-писателя показана исследовательницей не как однозначно отрицательная. Разносторонняя литературная деятельность Чехова, как отмечает Л.М. Мышковская, «выработала в нём гибкость, почти виртуозность художника, рано овладевшего всевозможными литературными приемами. Впоследствии, когда его талант широко развернулся, эта способность ему весьма пригодилась - для него оказалось под силу решительно всё - и обширный публицистический труд о Сахалине, и совершенные миниаюры-рассказы в две-три страницы, и большие повести, и
39 Мышковская Л. Чехов и юмористические журналы 80-х годов. С. 43^14, 48, 50. драмы, и водевили» 40. Однако в овладении (в силу необходимости, требований, выдвигаемых юмористическими изданиями) приёмом краткости изложения материала и при этом его смысловой насыщенности нельзя видеть истоки жанрового разнообразия творчества Чехова конца 1880-1900-х гг., как это делает Л.М. Мышковская. Хотя попытки реализации своих творческих возможностей в разных жанрах и отбор некоторых из них как продуктивных, конечно же, начались именно в годы сотрудничества Чехова в «малой прессе», о чем спустя десятилетия писал А.П. Чудаков.
Задачей всей художественной литературы 1880-х годов исследовательнице видится необходимость «дать яркое художественное отображение вновь народившимся городским общественным группировкам», «создать новую тематику и влить её в новые формы». При всей узости представленной задачи с этим утверждением нельзя не согласиться. Однако несколько сомнительным кажется следующее утверждение: «Юмористическая журналистика начала эту работу, но делала ее немощно и коряво. Из её среды вырос Чехов. Он взял это дело в свои руки и творческой силой художника-новатора довел его до вершины совершенства» 41.
Действительно, задачей литературы в те годы становится фиксация изменений социального характера, иерархии общества, описание нарождающихся типов и классов, их поведенческие особенности. Но это делали как авторы «малой прессы», так и «большой» литературы. Не один только Чехов «довел до <.> совершенства» выполнение обозначенной Л.М. Мышковской задачи (то же можно с уверенностью сказать, к примеру, и о М.Е. Салтыкове-Щедрине, о П.Д. Боборыкине и многих других писателях, по-разному
40 Мышковская Л. Указ. соч. С.50.
41 Там же. С. 100. решавших проблему фиксации новых явлений в обществе, возникшую как потребность времени).
В 1929 году в «Чеховском сборнике» появилась и статья А.Б. Дермана «Раннее творчество Чехова», включенная им без существенных изменений в книгу «Творческий портрет А.П. Чехова» (1929). «Малая пресса» складывается у исследователя в «сумму неблагоприятных условий», задерживающих развитие Чехова-писателя. Влияние «малой прессы» на Чехова сводится в работе Дермана в основном к проблеме «многописания»: «. при такой машинной деятельности невозможна была не только чисто литературная отделка формы, забота о ней, невозможна была мало-мальски серьёзная работа внутреннего сознания, сосредоточенность, работа мысли. Далее такая работа исключала какое бы то ни было уважение к ней со стороны самого писателя, более того, она и возможна была лишь при наличии неуважения к этого рода литературе. Наконец, характер этой работы сам собою уж обусловливал ту литературную среду, в которой суждено было Чехову провести первые годы своей 1 деятельности» 42. Однако в приведённой цитате исследователь выразил мысль, не получившую, к сожалению, в дальнейшем развития ни в его работах, ни в работах последующих исследователей: отсутствие мессианского отно-шения к литературе у Чехова было выработано благодаря сотрудничеству в «малой прессе» (курсив мой - Э.О.).
В вышедшей в свет десятилетие спустя работе A.B. Коротаева «Чехов и малая пресса 80-х годов» , вопрос о журнальном окружении молодого Чехова, влиянии его на писателя рассмотрен намного подробнее.
Впервые в статье Коротаева были даны социальные портреты некоторых издателей и редакторов газет, в которых сотрудничал Чехов, что дало основание автору статьи сделать следующий вывод: «Все эти издатели <в статье идёт речь о JI.H Уткиной, Г. Корнфелъде, Н.И. Пастухове, А.Я. Липскерове -
42 Дерман А.Б. Раннее творчество Чехова//Чеховский сборник. М., 1929. С. 159, 150.
43 Коротаев A.B. Чехов и малая пресса 80-ч гг. // Ученые записки ЛГПУ им. А.И. Герцена. Т. XXIV. Л., 1939. С. 87-137. прим. Э.О.> выступают перед нами прежде всего как типичные. предприниматели, смотревшие на журнально-газетное дело как на коммерческое предприятие. О наличии у них какой бы то ни было принципиальности, высоты литературного вкуса не могло быть и речи»44. Ограничив число рассматриваемых издателей и издателей-редакторов, автор пришёл к нужному ему обобщению, но не показал истинное положение вещей. При всем стремлении сделать издание газеты или журнала коммерчески выгодным предприятием тот же Н.И. Пастухов, например, вынужден был задумываться и задумывался о просветительской роли своего издания. Стереотип восприятия «Московского листка» и его редактора-издателя, созданный ещё при жизни Пастухова, оказался живучим в исследовательской литературе и по сей день. Следуя логике автора, и издатели, и редакторы (A.B. Коротаев не разграничивает эти два рода деятельности) были исключительно дельцами, имевшими только «две постоянных и единственных заботы - обеспечить себе подписчиков и застраховать издание от цензурного погрома». Эти два условия, к тому же, по словам исследователя, «в основном определили собой и содержание юмористических журналов 80-х годов» 45. Очевидно, впрочем, что издатель и редактор как участники литературного процесса выполняли разные функции (даже если их выполнял один человек), а заботы их часто выходили за пределы обозначенных исследователем рамок.
Впрочем, в отличие от работ предшественников, в статье A.B. Коротаева различаются издания «малой прессы», но лишь по расчёту на определённого читателя: «То обстоятельство, на какие социальные слои городского населения ориентировался журнал или газета, определяло их физиономию. Отсюда и отличительные свойства каждого из органов малой прессы»46. Однако факторов, определявших различия между изданиями, было значительно
44 Коротаев A.B. Указ. соч. С. 92.
45 Там же. С. 93.
45 Там же. больше, что очевидно при сопоставлении материалов, приводимых во введении далее.
Важным оказывается указание A.B. Коротаевым тех черт, в которых проявился отход Чехова от поэтики «малой прессы» (хотя сам термин «поэтика» автор и не употребляет):
1) осознание Чеховым «трафаретности календарной тематики» и пародирование отдельных её видов.
2) использование Чеховым календарной, сезонной тематики только как «фона», «как своего рода прикрытия», «права на вход», благодаря которому рассказ мог попасть в юмористический журнал или газету, сам же рассказ наполнялся «значительным социально-бытовым содержанием» 47.
Роль «малой прессы» в становлении Чехова-писателя представлена в заключении статьи как неоднозначная, но, скорее, положительная, хотя и не все стороны воздействия «малой прессы» на творчество Чехова рассматриваются её автором и не со всем в равной мере можно согласиться: «Шестилетнее сотрудничество Чехова в малой прессе наряду с отрицательными сторонами (принудительный юмор, необходимость писать на заказ, много и скоро, невозможность в достаточной степени критически отнестись к своему делу) заключало в себе и положительные моменты. Юмористический журнал, отражающий различные явления бытовой жизни и злобы дня, дал ему разнообразие тематики и персонажей <как будто этого не давала сама жизнь - прим. Э. 0.>. Обязанность писать к определённому сроку и на темы, ежегодно повторяющиеся в журналах, выработала у Чехова изобретательность в разработке, казалось бы, шаблонной темы, умение трактовать избитый сюжет по-своему, посмотреть на знакомое явление с такой стороны, с которой на него никто не смотрел» 48.
Последующие замечания A.B. Коротаева о воздействии на Чехова-писателя «малой прессы», её требований и особенностей во многом
47 Коротаев A.B. Указ.соч. С. 130.
48 Там же. С. 134. О современном видении роли многописанпя см. в первой главе данной работы. справедливы: «Маленькие размеры газетно-журнального рассказа заставили Чехова искать максимально выразительных средств для выполнения своих художественных задач, которые он перед собой ставил. <.> Отсюда шла его работа над выразительностью диалога, который должен был строится так, чтобы читатель непосредственно из него, не нуждаясь в авторской ремарке, получил представление о характере и психологии действующих лиц. <.> «Не создав нового жанра в малой прессе Чехов поднял рассказ-миниатюру до большой литературы и тем самым выступил в ней как новатор» 49.
Работа A.B. Коротаева при всех её недостатках осталась актуальной и по сей день, все последующие исследователи при обращении к проблеме «Чехов и "малая пресса" его времени» либо опирались на эту работу (как, например, M.JI. Семанова50), либо учитывали основные её положения в своих исследованиях.
Попытки по-новому осветить литературные связи Чехова и юмористики 1880-х годов были предприняты в диссертационной работе Э. Бройде «Чехов и юмористическая литература 80-х годов»51. Одной из её задач было показать юмористику 1880-х годов не изолированно, а как органическую часть историко-литературного процесса и в контексте «больших проблем русской литературы и общественно-политической жизни России» 52.
В исследовании Бройде образ «малой прессы» представлен совершенно иным, нежели в работах 20-50-х годов. Здесь юмористика уже не предстаёт безыдейной однородной массой, а наделяется автором особой социально-политической функцией: «В специфических условиях "водворения порядка" юмористика 80-х годов призвана была играть особую роль. Под видом "невинных речей", каламбуров, анекдотов, юмористических сценок, "афоризмов" <.> - передовая интеллигенция выражала своё отношение к
49 Коротаев A.B. Указ. соч. С. 135, 136.
50 См., например, Семанова М.Л. Чехов в школе. Л., 1954.
51 Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. . к.ф.н. М., 1970
52 Там же. С.4. существующему "порядку" вещей 53. Таким образом стереотип восприятия юмористики 1880-х как явления, отрицательно сказавшемся на творчестве Чехова, созданный, в частности, критиками (A.M. Скабическим и Н.К. Михайловским), которых цитирует автор, оказался кардинально пересмотрен в 1970 году, но новый взгляд породил лишь очередной стереотип. Отрицание одной крайности привело к другой крайности. «Юмористику 80-х гг., - пишет Э. Бройде, - именно и обвиняли в том, что она занимается мелочами, "не заслуживающими внимания". Искусство юмористов отличалось высоким мастерством создания характера - на основании внешних проявлений: интонации, походки, признаков быта, вещей, еды. Таким образом, учитывались все проявления жизни, фразы и самохарактеристики "героев" переставали быть определяющими» 54. И вновь юмористика рассматривается как единый поток, как будто абсолютно все тексты и характеры в ней были сшиты по одному лекалу, как будто авторы тоже представляли собою однородную массу - все достигли высот в изображении характера и т.д. Действительно, разработка характеризующих деталей была одной из важнейших заслуг «малой прессы», но при этом обязательно должна учитываться ориентация авторов на «большую» литературу.
Ценным в диссертации Бройде является указание на необходимость анализа текстов «малой прессы» и чеховских, содержащих в себе «самооценку» авторов юмористических изданий, затрагивающих литературную проблематику: «Положение русской юмористики 80-х годов неоднократно становилось предметом изображения в произведениях самих же юмористов того времени. Учитывая возможность присутствия субъективных элементов, следует подчеркнуть исключительную важность для анализа подобного рода "самооценок". Особое значение имеет художественная форма высказывания самооценки, что позволяет более отчётливо пронаблюдать методы, приёмы юмористики»55.
53 Бройде Э. Указ. соч. С.5.
54 Там же. С. 36.
55 Там же. С. 209.
Странно, что необходимые для анализа в связи с темой «Чехов и юмористика 80-х годов» тексты, содержащие богатый литературно-бытовой материал, являющиеся по сути самоописаниями, представлены в работе Бройде лишь текстами, описывающими «положение русской юмористики». Проанализированы же им оказались лишь несколько стихотворений и рассказов (в том числе «Ёлка» (1884) А.П. Чехова).
Особый интерес в работе Э. Бройде представляет попытка определить значение «малой прессы» для последующего творчества Чехова, определить «глубину» чеховского новаторства по отношению к её текстам.
Юмористика 1880-х гг. бесспорно содействовала изучению реальной действительности. Молодой Чехов, в своих шедеврах юмористики, шёл ещё дальше, вскрывая устойчивые качества мещанской идеологии, закономерности и физиологию государственного бытия» <.> «В широком подходе к "бытовой" проблематике и состоит новаторская сущность чеховского юмора» <.> «Длительное общение Чехова с представителями "малой" литературы, во-первых, способствовало развитию самостоятельности духовного мира Чехова, его независимости от "маститых", <"классиков">.
Во-вторых, общаясь с "малыми мира сего", молодой писатель имел великолепную школу обыденной жизни, так недостававшую предшествующим классикам. Дружба с "незначительными" юмористами имела значение скорее не "профессиональное", а познавательное, позволяла проникнуть в глубины психики и бытия "обычных людей", - что и стало ведущим в новаторстве Чехова - художника и мыслителя» 56.
Причинно-следственные связи в приведенных выше утверждениях Э. Бройде выведены совершенно неверно. Ощущение независимости от "маститых" авторов было относительным, но даже если и принять этот факт, то его не стоит рассматривать как следствие длительного общения с представителями «малой прессы».
56 Бройде Э. Указ. соч. С. 153, 139, 140.
Школу жизни» и знание жизни в большей степени Чехов прошёл не столько из-за общения с юмористами, сколько благодаря работе в качестве врача, социальному положению и происхождению.
Односторонне и некорректно показана в исследовании связь «малой прессы» и «большой» литературы: «В юмористике 80-х гг. Чехов углубил тенденцию к своеобразному пересмотру шаблонов "большой" литературы. Что там являлось высоким, освященным "страданиями", в юмористических произведениях Чехова приобретает фарсовое звучание, свидетельствуя об устарелости многих догм, не отвечающих живой жизни» 57. Таким образом Э. Бройде обращает внимание читателя лишь на один из множества аспектов этой взаимосвязи, этого взаимовлияния, совершенно почему-то забывая об имевшей место в творчестве раннего Чехова пародийности по отношению к текстам самой «малой прессы» и не учитывая того, что подобное пародирование стиля, языка, сюжетно-композиционных и прочих черт «большой» литературы было характерной особенностью большого количества текстов «малой прессы», как прозаических, так и поэтических.
Исследование Э. Бройде в целом оказалось довольно поверхностным (несмотря на введенные в научный оборот тексты «малой прессы» и постановку проблем, до этого не изучавшихся), так и не выявившим даже в первом приближении тех многосторонних и разнообразных связей, которые можно обнаружить между произведениями Чехова и авторов юмористики 1880-х годов.
В комментариях к «Полному собранию сочинений и писем» А.П. Чехова в 30-ти томах (прежде всего, в 1 и 2 томах сочинений, вышедших в свет в 1974 и 1975 годах), вероятно, в силу специфики жанра, трудно уловить разницу между изданиями, в которых сотрудничал Чехов в начале 1880-х годов. Впрочем, некоторые факты «взаимодействия» творчества Чехова и «малой прессы» в этом комментарии рассмотрены. В частности, можно найти указания на использование последователями Чехова в «малой прессе» сюжетов его
57 Бройде Э. Указ. соч. С. 146. произведений и их переработку, а также на использование Чеховым распространённых (особенно в юмористике) клише (как на уровне лексики, так и на уровне формы). Однако, в особенности в 1 томе, прослеживается одна интересная тенденция: литературные связи Чехова М.П. Громовым (автором комментария) часто поставлены под сомнение, а на первом плане оказываются жизненные обстоятельства и реальные события, которые могли послужить основой для чеховских текстов. Так, к примеру, исследователем отрицается очевидная пародийность таких рассказов, как «Жёны артистов» или «Грешник из Толедо»**. И даже «Календарь "Будильника" на 1882 год»*** с его ориентацией на распространённую в «малой прессе» форму календаря является, по мнению автора, прежде всего своего рода «шифровкой» реальных событий.
Только спустя годы в работах В.Б. Катаева, C.B. Букчина, А.П. Чудакова и И.Н. Сухих роль «малой прессы» в чеховском творчестве была показана иначе. Своего рода ответом М.П. Громову стала статья В.Б. Катаева «Лейкин-ский вариант (из истории русской юмористики XIX в.)» 58, вошедшая затем (в доработанном виде) в его книгу «Литературные связи Чехова» (М., 1989) в качестве одной из глав. Помимо «реабилитации» литературной репутации H.A. Лейкина и части его творчества (а также и «малой прессы» в целом) в сознании читателей автор статьи находит множество точек соприкосновения (в области поэтики), которые позволяют говорить о генетической связи лейкинской сценки и рассказов и сценок Чехова. При этом новаторство Чехова, отличие его от Лейкина показано В.Б. Катаевым также довольно чётко: «В отличие от лейкинского юмора в основе юмора Чехова лежит не просто
Принято считать, что "Жены артистов" представляют собою литературную пародию на А. Додэ <.>. Рассказ, видимо, представляет собою не столько литературную пародию, сколько юмористическое повествование на «русский манер» о неустроенном быте молодых художников, литераторов и студентов, какими в 1880 г. были сам А.П. Чехов, его старшие братья, его друзья <курсив мой - Э.О>» (С., I, 566).
Грешник из Толедо" воспринимается как стилевая пародия, "стилизация, использующая экзотический испанский материал для раскрытия новеллы с неожиданным финалом" <.>. Между тем, содержание рассказа (убийства и казни во имя Христа и ради исполнения абстрактного "долга") явственно перекликаются с событиями начала 80-х годов, временем резкого усиления реакции в России <курсив мой - Э.О.>» (С., I, 571). «Среди "календарных" юморесок, весьма распространенных в малой прессе (например, "Брюсов календарь" - фельетонное обозрение текущих событий в "Стрекозе"), юмористическая публицистика Чехова выделялась тематической злободневностью, остротой сатирических подробностей и намеков, зашифрованных в своеобразной форме пародийного "календаря" <курсив мой - Э.О.>» (С., 1, 578).
58 Катаев В.Б. Лейкинский вариант (из истории русской юмористики XIX в.) // Вестник МГУ - № I. - M., 1981. наблюдательность, меткость деталей, живость языка и т. п., а определённая концепция жизни <,.>. Везде сложность и смысл изображаемого на несколько порядков выше, чем в сценках Лейкина.
Использование отдельных особенностей поэтики сценки, отдельных «сценочных» сюжетов и персонажей сопровождалось у Чехова постепенным внутренним разрывом с этим жанром, выходом за пределы его задач и возможностей. <.> Под пером Чехова - картинка с натуры, комизм которой заключен в словаре персонажей, - все чаще превращалась в рассказ, новеллу - житейский случай, порой анекдот, глубинная сущность которого выявлена средствами искусства: контрастным сопоставлением, композиционной игрой и неожиданным завершением. От поверхностной насмешки над жизнью Чехов шёл к её изучению»59.
Знаменательной датой в исследовании связей Чехова и «малой прессы» стал 1982 год, когда вышли в свет сразу два издания - «Писатели чеховской поры» 60 и «Спутники Чехова» 61 как ответ на потребность «воссоздания максимально полной истории русской литературы, восстановления ее утраченных звеньев» 62.
Во вступительных статьях к сборникам В.Б. Катаев и C.B. Букчин указывают на связи между текстами Чехова и его «спутников». И если C.B. Букчин, устанавливая эти параллели, делает акцент на разности идейного уровня произведений Чехова и «писателей его поры», то В.Б. Катаев последовательно характеризует черты, позволяющие увидеть более наглядно разницу между чеховскими текстами и текстами авторов «малой прессы». Сопоставление сюжетно и тематически близких рассказов позволило исследователям подойти к выявлению особенностей чеховской поэтики на фоне произведений его современников.
Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989. С. 25,23.
60 Писатели чеховской поры: В 2-х т. / Вступление, комментарии, составление C.B. Букчина. М., 1982.
61 Спутники Чехова / Собрание текстов, статьи и комментарии В.Б. Катаева. М.: Изд-во МГУ, 1982.
62 Писатели чеховской поры. Т.1. С. 7.
Проблемам поэтики «малой прессы» уделял много внимания в своих работах и А.П. Чудаков (в значительной степени в книге «Мир Чехова: возникновение и утверждение» (М., 1986), отчасти в биографическом исследовании «Антон Павлович Чехов» (М., 1987), а также в статье «Юмористика 1880-х годов и поэтика Чехова»6""). Проблема взаимодействия чеховского творчества с произведениями «малой прессы» не рассматривается в книгах А.П. Чудакова специально, а в ряду единиц, повлиявших на создание художественного мира Чехова. В поле зрения исследователя попадают сюжет и фабула чеховских произведений, их герой, внутренний мир героя и предметный мир, его окружающий. Однако вся вторая глава («Истоки новых сюжетно-композиционных принципов») в книге «Мир Чехова» посвящена изучению того, «на каком литературном фоне, когда и в каких жанрах зарождались те новые сюжетные принципы, которые получил в наследство Чехов, и как он, перерабатывая и трансформируя наследуемое, создал тот "чеховский" сюжет, который явился одним из важнейших слагаемых нового типа литературного мышления, нового художественного видения мира, им открытого» 64. При этом важно, конечно, заметить, что в качестве «истоков» поэтологической системы Чехова автором рассматриваются как и наиболее близкий литературный ряд - «малая пресса», так и произведения литературных предшественников и современников - представителей «большой» литературы. Связь «малой прессы» и «большой» литературы А.П. Чудаков находит в том числе и в жанровом отношении. То, что молодой Чехов усваивает жанровые и композиционные образцы через «малую прессу», очевидно, но исследователь позволяет увидеть «большую» литературу как источник жанров и композиционных приемов (в редуцированном и трансформированном виде) для «малой прессы», - так появляется гипотеза о том, что «малая пресса» была, вероятно, «материальным носителем "памяти жанра", о которой в общем виде говорил М.М. Бахтин, - носитель, обладающий значительным постоянством и инерцией, менее подверженный
63 Чудаков А.П. Юмористика 1880-х годов и поэтика Чехова// Вопросы литературы - №8 - М., 1986.
61 Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. С. 69. литературным революциям, чем большая литература». «Массовая литература -своеобразный паноптикум, или холодильник литературных форм: перестав быть живыми в большой литературе, в массовой в "замороженном" виде и как
65 /-ч восковые копии они могут сохраняться удивительно долго» . Сохранялись в юмористике, как отмечал А.П. Чудаков, и черты стиля таких литературных направлений, как сентиментализм, романтизм - примеров тому достаточно много в текстах «малой прессы» тех лет. И эти черты далеко не всегда представлены лишь как объект пародии (что характерно, кстати, для юморесок Чехова), но как самостоятельно значимые.
В юмористике предыдущих десятилетий («Искре», «Гудке», «Весельчаке», «Развлечении») А.П. Чудаков находит много параллелей с жанрами «малой прессы» (и в особенности с теми, которые использовал на раннем этапе, в начале 1880-х годов, Чехов). Однако, как отмечает автор, при том, что параллели в большом количестве отыскиваются ко всем основным жанрам чеховских юморесок, «влияние подобных произведений на его позднейшую поэтику вряд ли пошло далее нескольких частных приемов» 66.
Помимо юморесок (под которыми автор подразумевает короткие жанры юмористики, такие как афоризмы, изречения, объявления и т. п., то есть те, что часто авторы «малой прессы» называли также «мелочишками») А.П. Чудако-вым рассмотрены жанры очерка, комической новеллы и сценки. Объектом описания в данном случае становятся не только их содержательное и композиционное своеобразие, но и их генезис.
Но всё же главным вопросом для автора при изучении черт и особенностей поэтики «малой прессы», использованных Чеховым, оказывается вопрос отличия текстов Чехова от текстов прежде всего юмористики его времени. Чем отличаются рассказы и сценки «спутников Чехова» от собственно чеховских? Сами тексты наводят на мысль о том, что простота и «безыскусность» чеховского рассказа, его незавершенность - лишь кажущиеся, тогда как для
65 Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. С. 73, 79.
66 Там же. С. 79. текстов «малой прессы» в большинстве своём эти черты оказываются существенными и существующими. Отвечая формальным требованиям «малой прессы», таким как злободневность, краткость, юмор, обязательность изображения бытовой вещи, Чехов не оставляет неизменными композиционные приёмы той же сценки или рассказа; следуя своим художественным потребностям и задачам, он наполняет известные до него жанры иным содержанием, создаёт новый художественный язык. Но новаторство Чехова в этой области было бы невозможным без опоры на предыдущую литературную традицию, в том числе и опыты «малой прессы».
Большой раздел книги «Проблемы поэтики Чехова» (JL, 1987; 2-е изд., доп. М., 2007) И.Н. Сухих посвятил именно литературным связям Чехова и «малой прессы».
В данной работе впервые высказана мысль о том, что движение «от Чехонте к Чехову», от развлекательности и безыдейности к «серьёзу» - исследовательский миф, как, впрочем, и попытки «увидеть едва ли не в каждом чеховском пустяке» 80-х годов тургеневские психологические глубины или
67 щедринский сатирический пафос» . Путём к «разгадке Чехова» исследователю видится освоение «стрекозино-осколочного» материала, огромного пласта текстов раннего Чехова. И основной задачей данной главы автору представляется выявление черт авторской индивидуальности Чехова, «которые просматриваются уже в рассказах Антоши Чехонте, - не то, что менялось, а то,
68 что, появившись, в значительной степени оставалось неизменным» .
Значительную часть раздела занимает описание «правил литературной среды», в которую попал Чехов, начав свой творческий путь. К сожалению, автор очень часто прибегает к обобщениям, говоря о таких элементах «массовой литературы», как сюжет, тематика, композиция и язык произведений, не делая различия между разными изданиями, подводя их под один знаменатель: «Действительно, все содержание "осколочной" <здесь - всех юмористических
67 Cyxitx H.H. Проблемы поэтики Чехова. СПб., 2007. С. 58.
68 Так же. С. 59. журналов вообще - прим. Э.О.> продукции выстраивается в некий годовой цикл, связанный с образом жизни городского обывателя: среднего интеллигента, грамотного купца, студента, врача, чиновника»69. В этих суждениях можно увидеть очевидные параллели с работой Л.М. Мышковской.
Впрочем, справедливо замечено далее, что «поздние чеховские принципы краткости и простоты языка, сплошной "сюжетности" жизни, особой позиции читателя в мире произведения, т.е. отношение к слову и отношение к миру, можно рассматривать как трансформацию, функциональное переосмысление и использование некоторых свойств массовой литературы, в рамках которой
70 начинает Антоша Чехонте» .
Нарушение Чеховым характерных жанровых особенностей «малой прессы», как замечает И.Н. Сухих, действительно, было невозможно без их освоения и усвоения. Так, особенно тщательно разобраны генетические связи и отношения творчества Чехова с существовавшими жанрами подписи к рисунку (и впервые, кстати, вообще затронута проблема соотношения рисунка и текста), рассказа, сценки и повести.
Однако вновь в этой работе поэтика «малой прессы» в её соотношении с чеховской поэтикой не становится предметом специального изучения. Черты «малой прессы» и её характерные особенности даны упрощенно, часто в обобщенном виде, т. к. они не связаны непосредственно с задачами, которые ставит перед собой исследователь.
Предмет исследования. В диссертации рассматриваются как общие черты «малой прессы», так и специфические особенности тех изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, литературные и литературно-бытовые отношения, оказавшие влияние на творчество Чехова 1880-х годов.
69 CyxiLx И.Н. Проблемы поэтики Чехова. СПб., 2007. С. 67.
70 Там же. С. 68-69.
Материалом исследования стали произведения А.П. Чехова первой половины 1880-х годов и тексты авторов «малой прессы», публиковавшиеся в тех же изданиях, где сотрудничал А.П. Чехов.
В настоящей работе задействованы частично опубликованные или вообще не опубликованные рукописные источники (переписка, материалы воспоминаний и др.), а также научные работы и мемуары, часто незаслуженно забытые исследователями нового времени.
К примеру, в диссертации широко используются воспоминания A.C. Лазарева (Грузинского). (A.B. Амфитеатров советовал Лазареву: «Написали бы Вы московские 80-90-е литературные годы? Ведь Вы их знаете куда лучше меня!») 71 Из этих воспоминаний опубликована лишь глава «Чехов», хотя много материала о Чехове можно найти и в других главах рукописи. Нельзя обойти вниманием остальной материал ещё и потому, что он содержит множество фактов о жизни и литературной повседневной работе не только Чехова, но и писателей его окружения. По мнению поэта И.А. Белоусова (воспоминания которого также использованы в работе), без мемуаристики Лазарева «быт и нравы работников пера 80-х - 90-х гг. забылись, затерялись бы,
У-) а это было бы большим пробелом в истории русской литературы»
Также в большом объеме использована лишь отчасти изданная переписка Чехова с литераторами и издателями конца XIX века. Она даёт возможность представить картину литературного быта изучаемой эпохи наиболее полно, отобразить неизвестные факты биографии писателей 1880-х годов, понять некоторые особенности и тенденции развития литературного процесса этого времени.
Актуальность исследования определяется вниманием социологов и историков литературы к литературному быту различных эпох. В контексте современной социологии литературы, набирающей силу и являющейся формой
71 Лазарев (Грузинский) A.C. Автобиография. РГАЛИ. Ф.549. Оп.1. Д. № 329. Л. 13.
12 Цит. по: Гитович И.Е. Лазарев (Грузинский) Александр Семёнович // Русские писатели. 1800-1917: биобиблиографический словарь. M.: Большая Российская Энциклопедия, 1989-1999. T.3. С. 280. выхода из постструктуралистского тупика и кризиса методологии, исследование того, что именуется Б.М. Эйхенбаумом «литературным бытом», становится особенно актуально и значимо. Массовое чтение, особая роль читателя и писателя-маргинала - всё это является объектом изучения именно социологии литературы. Однако собственно-бытовой элемент, литературный быт редакций газет и журналов, система взаимоотношений между писателями и связь этих запускающих механизмов в создании определённых образцов текстов, требуемых временем и выполняющих определённые задачи первичной социализации и эстетизации читателя, теорией литературной социологии, как правило, не учитывается. Хотя часто именно эти элементы литературного быта важны при соотнесении среды и текста и должны быть включены в историко-литературные исследования.
Проблема соотношения литературы и литературного быта определённой эпохи сегодня становится особенно актуальной и в историко-литературном плане. Многие процессы, происходившие в литературе и в литературном быте разных эпох, не прекращаются с переходом в другую эпоху, а имеют тенденцию к повторению. Так же, как меняется фактура, стиль одежды, меняются и формы литературного быта, но действие обусловливающих их повторение и функционирование механизмов, как и общие схемы, матрицы человеческих отношений, остаются практически неизменными.
Научная новизна работы связана прежде всего с тем, что литературный быт чеховской эпохи до сих пор не был объектом специального научного исследования. В настоящей диссертации впервые предпринята попытка описания и систематизации фактов литературного быта 1880-х годов в их отношении к создаваемым в эту эпоху текстам, а также по-новому поставлена проблема взаимосвязи и взаимовлияния литературных и литературно-бытовых текстов «малой прессы» и раннего Чехова.
Теоретической базой работы являются работы Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова, впервые обратившихся к проблемам соотношения литературн о го быта и текста, статьи Ю.М. Лотмаиа, а также исследования нового времени - O.A. Проскурина и O.P. Демидовой, - непосредственно связанные с теорией литературного быта.
Также теоретической базой настоящего исследования послужили работы, посвященные связям Чехова с юмористикой 1880-х гг., поэтике Чехова и «малой прессы», проблемам читателя чеховской эпохи, которые в какой-то мере затрагивают литературно-бытовую проблематику, но не используют понятие «литературный быт». Среди этих работ необходимо отметить следующие особо значимые работы: Л.М. Мышковская «Чехов и юмористические журналы 80-х годов». М., 1929; А.П.Чудаков «Поэтика Чехова» М., 1971; «Спутники Чехова» (под ред. В.Б.Катаева). М., 1982; «Писатели чеховской поры» (вступ., коммент., составление C.B. Букчина). М., 1982; А.П. Чудаков «Мир Чехова: возникновение и утверждение». М., 1987; И.Н. Сухих «Проблемы поэтики А.П.Чехова». Л., 1987; СПб., 2007; В.Б.Катаев «Литературные связи Чехова». М., 1989; В.Б. Катаев «Чехов плюс.» М., 2004.
Конечная цель исследования - выявить соотношение среды (форы литературной жизни - её организации, её коллизий) и текста, то есть формирования некоторых общих моделей (клише) поведения и стиля в рамках журнально-газетной среды. И что не менее важно - описать механизм отражения литературного быта эпохи в текстах «малой прессы» этого времени и, наоборот, отражения форм поведения, данных литературой, в быте.
Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих задач:
1) описание и анализ особенностей литературного быта «малой прессы» 1880-х годов на примере некоторых, преимущественно юмористических, изданий, в которых сотрудничал А.П. Чехов, описание характера публикуемых материалов (в их зависимости от внешних причин);
2) определение отношений между текстами «малой прессы» и творчеством А.П. Чехова в 1880-е годы;
3) выявление новаторских черт в поэтике Чехова на материале его прозы первой половины 1880-х годов и обозначение истоков этого новаторства.
Метод исследования - историко-функциональный.
Практическая значимость работы состоит в возможности использовать материалы, положения и выводы исследования в общих лекционных курсах по истории русской литературы, а также спецкурсах по литературному быту, литературному окружению и связям Чехова и др.
Апробация работы. По теме диссертации были сделаны доклады на Международных научных конференциях:
1) «Молодой Чехов: проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения» (Таганрог, сентябрь 2003).
2) Чеховские чтения в Ялте (Ялта, апрель 2004).
3) XII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2005).
4) Молодые исследователи Чехова - V (Москва, май 2005).
5) XIII Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2006).
6) XIV Международная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов» (Москва, МГУ, апрель 2007).
7) XV Международная конференция «Ломоносовские чтения» (Москва, МГУ, апрель 2008).
8) Молодые исследователи Чехова - VI (Москва - Мелихово, май 2008).
Структура работы. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографии (включающей более 100 наименований печатных работ и периодических изданий, 27 наименований рукописных источников), а также текстовых и иллюстративных приложений.
Заключение диссертации по теме «Русская литература», Орлов, Эрнест Дмитриевич
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Особенностью 1870-1880-х годов было то, что именно в эти десятилетия обострился процесс взаимопроникновения на разных уровнях: различных слоёв общества, литературы и жизни, разных пластов литературы, что не могло не отразиться на всех участниках литературного процесса, на текстах этой эпохи. В 1870-1880-е годы меняется система представлений и критериев.
Малая пресса» сыграла значительную роль в формировании и становлении литературы, привлекшей нового - массового - читателя, и сформировала новый тип писателя. Литературный быт как определённое структурирование жизни этого литературного пласта обусловливал появление определённого типа текстов, со своим языком, со своей образностью.
Малая пресса», вопреки исследовательскому стереотипу, не представляла собой некоего единого потока, она была всё-таки разнообразна и рассчитана на разного читателя (о чём писал ещё A.B. Коротаев), и создавали её разные по происхождению и степени одарённости авторы. И только исходя из знания о том, что издания «малой прессы» не были однородными, а каждое из них различалось и по набору рубрик, жанров, и по характеру и объёму публикуемых текстов, проследив, какие произведения Чехова в каких изданиях появлялись, в какой мере он приспосабливался к требованиям, выдвигаемым редакторами этих газет и журналов, можно в значительной степени понять, в чём заключалось влияние «малой прессы» на Чехова-писателя.
Примечательно, что эти разные издания не всегда вынуждали Чехова следовать установленным в них принципам и традициям, но и, быть может, часто непреднамеренно давали возможность попробовать себя в разных жанрах. Так, в журнале «Свет и тени», издаваемом Н.Л. Пушкарёвым, Чехов выступает не в полуюмористическом разделе «Дребедень», а публикует большие (по меркам «малой прессы») произведения, что может говорить о его потребности (существовавшей изначально, а не пришедшей с годами) в разных по содержанию и форме текстам, которую не могли удовлетворить чисто юмористические журналы. «Свет и тени» и «Мирской толк» (также издаваемый Пушкарёвым) позволили реализовать эту писательскую потребность. В «Мирском толке» Чехов опубликовал две повести - «Живой товар» и «Цветы запоздалые», а также несколько рассказов, в большинстве своём превышающих привычный объём «осколочной» продукции (100-150 строк).
Внутреннее стремление к саморазвитию, стремление к поиску новых художественных средств и форм осмысления действительности с самого начала привели Чехова к отрицанию не только шаблонов и клише «малой прессы», но и отрицанию самого отношения к литературному процессу его старших товарищей по юмористике, таких как H.A. Лейкин и В.В. Билибин, подтверждений чему можно найти немало в их переписке середины 1880-х годов.
Литературный быт и тексты «малой прессы» представляют историко-литературный интерес в плане их соотнесения с нормами литературного быта и текстами беллетристики и «большой» литературы. При этом важно установить, какие черты «большой» литературы привлекали авторов «малой прессы», а что из «малой прессы» становилось источником и материалом для высокого пласта литературы (как, например, поэтика детектива, да и сам жанр, пришедшие в «большую» литературу из массовой литературы). Особый интерес представляет также соотнесение литературно-бытовых моделей «большой» литературы и «малой прессы», в значительной степени различных, но имеющих и сходства.
Поэтика А.П. Чехова, характер его творчества во многом обязаны именно «малой прессе», её законам, её поэтике, так как именно через усвоение (в начале творчества) и одновременное отталкивание от них происходило становление Чехова-писателя. Литературный быт изданий, в которых начинал писать Чехов, в значительной степени, нежели это казалось ранее, определял характер его текстов.
Многие исследователи отмечали, что принцип краткости произведений
Чехов принял именно в годы сотрудничества в «малой прессе». В некоторой степени это верно. Но не следует ли в этом стремлении к краткости видеть и влияние медицинской школы Чехова, в частности, опыта составления истории болезни? Ещё в 1894 году В.А. Гольцев в «Литературных очерках» отмечал:
При изображении тех или других явлений Чехов поступает как талантливый и добросовестный земский врач. Он не останавливается на нём подробно, но, поставив диагноз одному явлению, переходит к другому. Этим в значительной
188 степени и объясняется краткость рассказов»
Проблема влияния «малой прессы» на творчество Чехова гораздо сложнее тех моделей, что предлагались большинством исследователей прошлого и настоящего. Представления о «малой прессе» чеховской эпохи должны быть также скорректированы хотя бы на основании имеющихся фактов и материалов, исследование которых в полном объёме, конечно же, представляет собою тяжёлый и трудоёмкий процесс. Но только в этом случае можно представить себе реальную картину отношений текстов Чехова и авторов «малой прессы» и - больше - взаимовлияния этих текстов, а сама проблема должна быть включена в широкий контекст исследования поэтики Чехова как одно из слагаемых художественной системы Чехова.
Изучение литературного быта и текстов «малой прессы» позволяет также объяснить ту роль, которую играл литератор - автор массовой литературы, начиная с конца 1870-х годов, что находит отражение в рассказах А.П. Чехова и его современников.
Проблема литературного быта «малой прессы», устройства периодических изданий чеховской эпохи актуальна именно в настоящий момент, когда современная массовая литература развивается, следуя формальным признакам, наследуя многие процессы, характерные для литературного быта периодических изданий 80-х годов XIX века. В статье «Литературный быт»
388 Цит. по: Лысков И.П. К десятилетию смерти А.П. Чехова. Сборник. М., 1914. С.50.
Б.М. Эйхенбаум отмечал, что «факты прошлого различаются нами как факты значимые и входят в систему, неизменно и неизбежно, под знаком современных проблем. История в этом смысле есть особый метод изучения настоящего при
389 помощи фактов прошлого» . В связи с этим вспоминаются слова Ю.М. Лотмана: «История плохо предсказывает будущее, но хорошо объясняет
390 настоящее»
389 Эйхенбаум Б.М. Литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. M.: Аграф, 2001. С. 49.
390 Лотман Ю.М. Введение: быт и культура ПЛотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПБ.: Искусство - СПБ, 2002. С. 12.
Список литературы диссертационного исследования кандидат филологических наук Орлов, Эрнест Дмитриевич, 2008 год
1. Словари, справочники, библиографические указатели:
2. Грабелъников A.A., Минаева О.Д. История русской периодической печати1703-2003): Библиографический справочник. М., 2004.
3. Лисовский Н.М. Библиография русской периодической печати 1703-1900 гг.1. СПб., 1915.
4. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. М., 2001.
5. Литературный энциклопедический словарь. (Под общей редакцией В.М. Кожевникова, П. А. Николаева). М.: Советская энциклопедия, 1987.
6. Масонов И. Ф. Чеховиана. М., 1929.
7. Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, учёных и общественных деятелей. Т. I-IV. М., 1957-1960.
8. Машкова М.В., Сокурова М.В. Общие библиографии русских периодическихизданий 1703-1954 гг. и материалы по статистике русской периодической печати. Аннотированный указатель, Л., 1956.
9. Русские писатели (тт. 1-5). М., 1989-2007.
10. Русские писатели: В 2-х тт. / Под ред. П.А. Николаева. М., 1990.
11. Шруба М. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890- 1917 годов: Словарь. М., 2004.
12. Источники текстов произведений и писем:
13. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 тт. Письма: В 12 тт. Сочинения: В 18 тт. М., 1974-1983.
14. А.П.Чехов о литературе. М., 1955.
15. Барышев (Мясницкий) И.И. Нашего поля ягодки. М., 1894.
16. Билибин В.В. Добродетельный чорт. М., 1890.
17. И. Грэк. (Билибин В.В.) Любовь и смех. СПб., 1882.
18. И. Грэк (Билибин В.В.) Юмористические узоры. СПб, 1898.
19. В. Холостов {Билибин В.В.) Пьесы в 1-м действии. СПб., 1902.
20. Василевский И.Ф. Наши нравы. СПб., 1884.
21. Лейкин H.A., Билибин В.В. На аристократический манер. Пьеса. СПб., 1901.
22. Лейкин H.A. Весёлые рассказы. СПб., 1874.
23. Лейкин H.A. Наши забавники. СПб., 1879.
24. Лейкин H.A. Апраксиицы. СПб., 1886.
25. Лейкин H.A. Медаль. СПб, 1891.
26. Либрович С.Ф. На книжном посту: Воспоминания. Записки. Документы. Пг.; М., 1916.
27. Лысков И.П. К десятилетию смерти А.П. Чехова. Сборник. М., 1914.
28. Мшневич В.О. Наши знакомые. Фельетонный словарь современников. СПб., 1884.
29. Надсон С.Я. Литературные очерки (1883-1886). СПб., 1887.
30. Переписка А.П. Чехова в трех томах. М., 1996.
31. Писатели чеховской поры: В 2-х т. / Вступление, комментарии, составление С. Букчин. М., 1982.
32. Письма Ал.П. Чехова к брату Антону Павловичу Чехову. М., 1939.
33. Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1965-1977. Тт. 9, 13.
34. Мемуары и биографические материалы:
35. А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам / Составитель Вал. Фейдер. Л., 1928.
36. Антон Павлович Чехов. Его жизнь и сочинения. Сборник историко-литературных статей / Составил В.<И.> Покровский. М., 1907.
37. Авилова Л.А. Рассказы. Воспоминания. М., 1984.
38. Амфитеатров A.B. Курганы. СПб., 1905.
39. Амфитеатров A.B. Славные мертвецы / Собрание сочинений. Т. 14. СПб., 1912.
40. Амфитеатров A.B. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих / Вступ. статья, сост., подгот. текста и коммент. А.И. Рейтблата. Т. 1-2. М., 2004.
41. Белоусов И. А. Литературная среда. Воспоминания 1880-1928. М., 1928.
42. Гиляровский В.А. Избранное: В 3 тт. Т.2. М., 1960.
44. Кугелъ А.Р. Листья с дерева. Воспоминания. Л., 1926.
45. Кугелъ А.Р. (Homo novus). Литературные воспоминания. 1882-1896. Пг.-М., 1923.
46. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. Т.1. М., 2000; Т.2. М., 2004.
47. H.A. Лейкин в его воспоминаниях и переписке. СПб., 1907.
48. Малюгин Л.А., Гитович И.Е. Чехов. Повесть-хроника. М., 1983.
49. Первые литературные шаги. Автобиографии современных русских писателей /Собрал Ф.Ф. Фидлер. М., 1911.1. Исследования и статьи:
50. Александров Б.И. О жанрах чеховской прозы 80-х годов // Ученые записки Горьковского гос. пед. ин-та. Вып. 37. О творчестве русских писателей XIX в. Горький, 1961. С. 3-80.
51. Аронсон М., Рейсер С. Литературные кружки и салоны / Ред. и пред.
52. Б.М. Эйхенбаума. М., 2001.
53. Арсенев К.К Беллетристы последнего времени // Вестник Европы. Кн. 12. М., 1887. С.766-775
54. Балухатый СД Ранний Чехов // Литературный музей А.П. Чехова. А.П. Чехов. Сборник статей и материалов. Р/н Дону, 1959. С. 7 94.
55. Беляева Л.И. Мотивы чтения и критерии оценок произведений художественной литературы у различных категорий читателей // Художественное восприятие. Сб. I. Л., 1971. С. 162-176.
56. Букчии C.B. Чеховская «артель» // Писатели чеховской поры. М., 1982. С. 5-27.
57. Буишин A.C. Салтыков-Щедрин: Искусство сатиры. М., 1976.
58. Волъпе Ц. Теория литературного быта // За марксистское литературоведение.1. Л., 1930. С. 143-168.
59. Гитович И.Е. «Неправдоподобно ранняя зрелость» молодого Чехова: биография и язык // Таганрогский вестник. Вып. 2. Материалы Международной научной конференции «Молодой Чехов: проблемы биографии, творчества, рецепции, изучения». Таганрог, 2004. С. 23-41.
60. Гитович И.Е. «Самый свободный жанр» // Canadian American Slavic Studies, 42, Nos. 1-2 (Spring-Summer 2008), 27 49.
61. Горячева M. О. О личности и литературной репутации Чехова в малой прессе конца 1880-х начала 1900-х годов (По материалам газеты "Новости дня") // Чеховиана: Чехов и его окружение. М., 1996. С. 115-144.
62. Громов Л. П. Чехов и «артель» восьмидесятников // Литературный музей А.П.Чехова. А.П.Чехов. Сборник статей и материалов. Р/н Дону, 1959. С. 95-158.
63. Громов М.П. Книга о Чехове. М., 1989.
64. Гудков Л., Дубин Б., Страда В. Массовая литература как социальный феномен // Литература и общество: введение в социологию литературы. М., 1998. С. 48-56.
65. Гурвич И.А. Беллетристика в русской литературе XIX века. Уч. пособие. М., 1991.
66. Демидова O.P. Метаморфозы в изгнании. Литературный быт русского зарубежья. СПб., 2003.
67. Дерман А.Б. Раннее творчество Чехова // Чеховский сборник. М., 1929. С. 131-171.
68. Дерлшн А. Б. Москва в жизни и творчестве А.П. Чехова. М., 1948.
69. Дмитриев В.Г. Скрывшие своё имя. М., 1977.
70. Дубин Б.В. Словесность классическая и массовая. // Слово письмо - литература: очерки по социологии современной культуры. М., 2001. С. 312- 325.
71. Есин А.Б. Чехов-журналист. М., 1977.
72. История русской литературы XIX века. 70-90-е гг. М.: Изд-во МГУ, 2001.
73. Каллаш В.В. Литературные дебюты А.П. Чехова (Критико-библиографи-ческий обзор) // Русская мысль. Кн. III. M., 1905. С. 121-126; Русская мысль. Kh.VI. M., 1905. С. 73-89; Русская мысль. Kh.VII. M., 1905. C.l 62-172.
74. Катаев В. Б. Чехов и его литературное окружение (80-е годы XIX века) // Спутники Чехова. М., 1982. С. 3-47.
75. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989.
76. Катаев В.Б. Чехов плюс. Предшественники, современники, преемники. М., 2004.
77. Кёртис Дж. Борис Эйхенбаум.: его страна, семья и русская литература. / Пер. с англ. Д. Баскина. СПб., 2004.
78. Коротаев A.B. Чехов и малая пресса 80-х годов // Ленинградский гос. пед. институт им. А.И. Герцена. Учёные записки. Т.24. Л., 1939. С.87-136.
79. Кржижановский С. Чехонте и Чехов / Литературная учёба. М., 1940. - №10-С. 68-78.
80. Литературное наследство. Т.68 (Чехов). М., 1960.
81. Лотман Ю.М. О содержании и структуре понятия «художественная литература» // Проблемы поэтики и истории литературы. Саранск, 1973. С. 20-36.
82. Лотман Ю.М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1993. Т.З. - С. 380-389.
83. Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (К типологическому соотношению текста и личности автора) // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 1997.
84. Лотман Ю.М. Введение: быт и культура ПЛотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). СПб., 2002. С. 5-15.
85. Мельников Н.Г. Понятие «массовая литература» в современном литературоведении // Литературоведение на пороге XXI века. М., 1998. С. 229-224.
86. Мельников Н.Г. Массовая литература // Введение в литературоведение. М., 1999. С. 177-191.
87. Мустангова Е. Формалисты на новом этапе // За марксистское литературо ведение. Л., 1930. С. 138-142.
88. Мышковская Л. Чехов и юмористические журналы 80-х годов. М., 1929.
89. Овсянико-Куликовский Д.Н. История русской интеллигенции. Ч. III. СПб., 1911.
90. Овсянико-Куликовский Д.Н. А.П. Чехов // Овсянико-Куликовский Д.Н. Вопросы психологии творчества: Пушкин. Гейне. Гёте. Чехов. К психологии мысли и творчества. Изд. 2-е. М., 2008. С. 206-234.
91. Прозоров В.В. Читатель и литературный процесс. Саратов, 1975.
92. Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX в. М., 1992.
93. Розенберг Вл. Журналисты безвременья. М., 1917.
94. Рубакин Н. А. Этюды о русской читающей публике. СПб., 1895.
95. Спутники Чехова / Собрание текстов, статьи и комментарии В.Б. Катаева. М., 1982.
96. Степанов А Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М., 2005.
97. Сухих H.H. Проблемы поэтики А.П. Чехова. Л., 1987; СПб., 2007 (2-е изд., доп.).
98. Сухих И.Н. Чеховские писатели и литератор Чехов // Литературное обозрение. № 11-12. 1994. С. 3-6.
99. Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 270-281.
100. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 255-270.
101. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. Изд 4-е. М., 2007.
102. Тынянов Ю.Н. Стиховые формы Некрасова // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 18-27.
103. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960, 1986.
104. Чехов и его время. М., 1977.
105. Чеховиана: Чехов и его окружение. М., 1996.
106. Чехов М.П. Вокруг Чехова. Воспоминания. М., 1989.
107. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М., 1987.
108. Чудаков А.П. Мир Чехова: возникновение и утверждение. М., 1986.
109. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М., 1971.
110. Шаталов С.Е., Белоцерковская Н.И. Русская юмористика и развлекательно-обличительное направление 1870-1880-х годов // Литературные направления и стили. М., 1976. С. 287-297.
111. Шюккинг Л. Социология литературного вкуса. Л., 1928.
112. Энгелъгардт Н. Очерк истории русской цензуры в связи с развитием печати (1703-1903). СПб., 1904
113. Эйхенбаум Б.М. Литературный быт // Эйхенбаум Б.М. Мой временник.
114. Маршрут в бессмертие. М., 2001. С.49 59.
115. Эйхенбаум Б.М. Литература и писатель // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М., 2001. С. 59-83.
116. Эйхенбаум Б.М. Литературная домашность // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Маршрут в бессмертие. М., 2001. С. 83 87.
117. Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1969.
118. Эйхенбаум Б.М. Писательский облик М. Горького // О литературе. М., 1987. С.437.
119. Ясинский И.И. Роман моей жизни. Л., 1926.
121. Белог(ерковская Н.И. А.П.Чехов в журнале «Осколки». Автореф. дисс. к.ф.н. М., 1974.
122. Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. . к.ф.н. М., 1970.
123. Вуколов Л.И. Роль пародий и стилизаций в формировании эстетических взглядов и художественного стиля А.П. Чехова. Автореф. дисс. . к.ф.н. М., 1970.
124. Овчарова П.И. Читатель и читательское восприятие в творческом сознании А.П. Чехова. Дисс. . к.ф.н. М., 1982.
125. Прозоров B.B. Проблема читателя и литературный процесс в России XIX в. Автореф. дисс. . д.ф.н. JL, 1979.
126. Шгтовских И.С. Жанровое своеобразие прозы и драматургии H.A. Лейкина. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1999.1. Рукописные источники:
127. Лазарев (Грузинский) A.C. Антон Чехов и литературная Москва 1880-1890-х годов (рукопись). РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело № 329.
128. Лазарев (Грузинский) A.C. Автобиография (рукопись). РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело №329. Лл. 2-4.
129. Письма А.С.Лазарева (Грузинского) к Н.М.Ежову. РГАЛИ. Ф. 189. Оп.1. Ед. хр. 7.
130. Письма А.С.Лазарева (Грузинского) к А.П.Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К. 49. Ед. хр. 12.
131. Письма H.A. Лейкина к А.П. Чехову. РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело № 303.
132. Письма H.A. Лейкина к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 50. Ед. хр. 1.
133. Письма редакции журнала «Будильник», РГАЛИ. Ф. 549. Оп.1. Дело № 301.
134. Письма В.А. Гиляровского к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 40. Ед. хр. 26.
135. Письма Н.М. Ежова к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 43. Ед. хр. 11.
136. Письма редакции журнала «Стрекоза» к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 44. Ед. хр. 35.
137. Письма В.В. Билибина к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 36. Ед. хр. 75.
138. Письма Л.И. Пальмина к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 55. Ед. хр. 8.
139. Письма Н.П. Кичеева к А.П. Чехову ОР РГБ. Ф. 331. К. 47. Ед. хр.52.
140. Письма И.Л. Леонтьева (Щеглова) к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К. 50.1. Ед. хр. 6.
141. Письма С.Н. Худекова к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.61. Ед. хр. 72.
142. Письма Ф.О. Шехтеля к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К.63. Ед. хр. 25-а.
143. Письма В.А. Попырниковой к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.56. Ед. хр.32.
144. Письма К.С. Баранцевича к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.36, ед. хр. 20.
145. Письма Л.Н. Трефолева к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф. 331. К.60. Ед. хр.50.
146. Письма В.И. Зембулатова к А.П. Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К.45. Ед. хр. 22-а.
147. Письма Л.И. Пальмина В.В. Билибину. ОР РНБ. Ф. 115. Ед.хр. 50.
148. Письма Л.И. Пальмина H.A. Лейкину. ОР РНБ. Ф. 115. Ед.хр. 51.
149. Письма Ал.П. Чехова к H.A. Лейкину. ОР РНБ. Ф. 427. Оп.№1. Ед.хр. 65.
150. Письма Ал.П. Чехова к М.П. Чехову. ОР РГБ. Ф.331. К.73. Ед.хр. 4
151. Письма В.В. Билибина к H.A. Лейкину ОР РНБ. Ф.427. Оп.1. Ед.хр.7.
152. Письма Н.М. Ежова H.A. Лейкину. ОР РНБ. Ф. 248. Ед.хр. 183.
Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.
Литературный быт
Когда роман был закончен, у Леонова отнялись кисти рук, пальцы едва шевелились. Несколько дней и сам он, и жена пребывали в ужасе: как быть, чем лечиться?
Но понемногу руки ожили…
Только что написанный роман Леонид Леонов читает редактору журнала «Красная новь» Александру Воронскому. Тот жил в двойном номере в гостинице «Националь».
Дело происходило на исходе лета 1924-го. Воронский сразу понимает, что ему попало в руки, и «Барсуки» вскорости идут в печать: роман открывает шестой номер журнала, в седьмом - продолжение, в восьмом - окончание публикации.
«Красная новь» в те годы была изданием, что называется, культовым. У истоков создания журнала стояли Ленин, Крупская и Горький: первое организационное собрание редакции «Красной нови» прошло в Кремле, и четвёртым на том собрании был Воронский.
Поначалу «Красная новь» выходила тиражом в 15 тысяч экземпляров, но вскоре популярность журнала начала расти - заинтересованность в новом издании оказалась неожиданно большой. Журнал фактически с нуля создавал новую, советскую литературу.
«Весь писательский мир „Красной нови“, - вспоминала впоследствии писатель Лидия Сейфуллина, - действительно, без ложного пафоса, казался тогда особым, священным миром».
Хотя к 1924 году общественное положение Воронского становилось всё более сложным. Ещё в 1922 году была создана литературная группа «Октябрь», годом позже появился журнал «На посту», где «октябристы» заняли ведущие позиции и немедленно начали шельмовать и травить «попутчиков», и в первую очередь Воронского. Достаточно сказать, что первые два номера журнала «На посту» были целиком посвящены «Красной нови».
В итоге сложилась ситуация, прямо скажем, удивительная: всего два года назад Воронский был референтом Ленина по белоэмигрантской литературе, заведовал литературным отделом в «Правде», имел огромное влияние - и вот он уже не в состоянии справиться с «октябристской» напастью, наматывающей его редакторские нервы на «пролетарский» кулак.
Летом того самого 1924-го, когда Леонов заканчивал «Барсуков», Воронский узнал, что его положение в журнале находится под большим вопросом: двух его прежних замов убрали и поставили новых, поддерживающих «октябристов».
Происходящее в те дни в литературном мире имело высочайший градус накала, взаимного раздражения, переходящего в ненависть.
Для иллюстрации упомянем появившееся в 1924 году коллективное письмо советских «попутчиков», где говорилось: «Мы считаем, что пути современной русской литературы, - а стало быть, и наши, - связаны с путями Советской пооктябрьской России. Мы считаем, что литература должна быть отразителем той новой жизни, которая окружает нас, - в которой мы живём и работаем, - а с другой стороны, созданием индивидуального писательского лица, по-своему воспринимающего мир и по-своему его отражающего. Мы полагаем, что талант писателя и его соответствие эпохе - две основные ценности писателя… Наши ошибки тяжелее всего нам самим. Но мы протестуем против огульных нападок на нас… Писатели Советской России, мы убеждены, что наш писательский труд и нужен и полезен для неё».
Письмо подписали Алексей Толстой, Пришвин, Шишков, Есенин, Пильняк, Бабель, Вс. Иванов… Леонова среди них ещё нет: он к тому времени не набрал достаточного литературного веса. Но появись письмо даже не спустя год, а сразу после публикации «Барсуков», он бы там был. Позицию своих собратьев по перу Леонов разделял всецело.
И вступая в литературу, Леонов одновременно попадал в атмосферу безжалостной литературной борьбы.
Здесь, к слову, надо сказать и о сложившихся литературных градациях, в которые ему так или иначе пришлось встраиваться. К середине 1920-х наиболее значимыми среди относительно молодых имён были, безусловно, три автора: Борис Пильняк, Всеволод Иванов, Исаак Бабель.
Алексей Толстой, Сергеев-Ценский, Чапыгин, Пришвин и даже начавший почти одновременно с Пильняком Вячеслав Шишков шли уже, что называется, по другому ведомству: как писатели старшего поколения.
Вскоре после «Барсуков» Леонов попадает, хоть и с бесконечными оговорками, в новые советские, а вернее сказать, попутнические «святцы». Теперь всех четверых - Пильняк, Иванов, Бабель, Леонов - пишут через запятую. Иногда прибавляя Федина, Никитина, куда реже - Катаева, Слонимского…
В ближайшие годы, когда Пильняк и Иванов начнут сдавать позиции, а Бабель станет появляться в печати и писать всё реже, Леонов на некоторое время займёт если не первую, то одну из первых позиций в советской литературе. А в «Красной нови» после «Барсуков» и затем «Вора» он станет безусловным фаворитом.
Но очевидным это будет чуть позже.
Пока критика неустанно треплет Иванова за то, что герои его слишком движимы бессознательными, иррациональными побуждениями, - и великолепно начавший писатель ломается, смиряет себя, разоружает свой дивный дар. Писательская походка его становится слишком прямолинейна, голос - дидактичен, а мир, описываемый им, - скуп, скучен, сух.
Вскоре начнётся жёсткая атака на Бабеля за якобы очернение Первой конной в «Конармии», и скрытный, тайно переживающий обиду Бабель воспримет это крайне тяжело.
Пильняка растопчут после публикации «Повести непогашенной луны»; впрочем, и сам его рваный, заговаривающийся стиль потеряет ту актуальность, что вскружила многим литераторам и почитателям Пильняка головы в первые послереволюционные годы.
Леонов в числе немногих пойдёт по избранному им пути последовательно и упрямо, хотя и пользуясь порой приёмами осмысленного почти уже косноязычия.
Пока же он переживает первый и уже не местечковый, квартирный, московский, а общенациональный успех. За три года «Барсуков» переиздадут четырежды, и отклики на роман, и обсуждения его как начнутся в 1925-м, так и не стихнут ещё многие годы.
Несмотря на то, что в «Красной нови» «Барсуки» названы «повестью», сам же Воронский вскоре признаёт в издании «Прожектор»: «„Барсуки“ - настоящий роман. Прошлое в нём органически переплетается с настоящим. Настоящее, уходящее в нашу революционную действительность, не кажется свалившимся неизвестно зачем и откуда. Современное не тонет, не расплывается в мелочах сегодняшнего быта, в газетном и злободневном. Дана перспектива; вещи, люди, сцены удалены на нужное расстояние, чтобы можно было их схватить в их целокупности. Быт густо окрашивает произведение, но не загромождает его, не душит читателя… Есть то широкое полотно, о котором у нас многие тоскуют».
Были, конечно, и другие отзывы, Леонову попадало не больше иных, но и не меньше. Пожалуй, вот эта цитата из Алексея Кручёных вполне адекватно иллюстрирует тональность критики тех дней: «Помесь водяночной тургеневской усадьбы с дизелем, попытка подогреть вчерашнее жаркое Л. Толстого и Боборыкина в раскалённой домне, в результате - ожоги, гарь и смрад: Вс. Иванов, Леонов, К. Федин, А. Толстой. Вообще в длиннозевотные повествования современная мировая напряжённость не укладывается. В такт грохочущей эпохе попадают только барабан и трещотка немногих речетворцев Лефа».
Ещё жёстче в «Красной газете» от 1 июля 1925 года выступает один из самых злобных, поминавшихся ещё Маяковским, критиков той поры, П. С. Коган:
«Печально, если расцветает леоновщина.
Она, леоновщина, это - страшное мироощущение, неумолимо надвигающееся, обволакивающее всё кругом. Леонов - это бессознательно „мужиковствующий“… <…>
Перед этой пассивной и косной мощью какими-то фальшивыми, наносными и непрочными кажутся и продкомиссии, и губернские власти, и карательные отряды».
Понимали, что говорили, советские критики.
Из книги Некрасов автора Скатов Николай Николаевич«ЛИТЕРАТУРНЫЙ БРОДЯГА...» Можно с уверенностью сказать, что ни один большой русский писатель не имел ничего даже близко подходящего к жизненному и житейскому опыту, через который прошел молодой Некрасов. Не переварился так, буквально в семи кипятках, как он, в первые
Из книги Воспоминание о России автора Сабанеев Леонид Л«ЛИТЕРАТУРНЫЙ КРУЖОК» Многие ли теперь помнят московский «Литературный кружок» на Большой Дмитровке, в просторном особняке Вострякова? Я сам не помню даты его возникновения, но помню годы его расцвета и его кончину. Он скончался в годину Октябрьской революции,
Из книги Крест и звезда генерала Краснова, или пером и шашкой автора Акунов Вольфганг ВикторовичЛИТЕРАТУРНЫЙ КРУЖОК Печатается по тексту газетной публикации: «Новое русское слово». Заголовок в оригинале: «Мои встречи. Московские артистические клубы». В доме размещался Московский комитет РКП(б), ныне - Прокуратура РФ.Литературно-художественный кружок был
Из книги Изюм из булки автора Шендерович Виктор АнатольевичЛитературный дебют 17 (29) марта 1891 года в газете «Русский инвалид» была опубликована его статья «Казачий шатер полковника Чеботарева». Ее появление ознаменовало собой начало необычайно плодотворной литературно-публицистической деятельности генерала Краснова. С этого
Из книги Леонид Леонов. "Игра его была огромна" автора Прилепин ЗахарЛитературный процесс «Крыса», впоследствии превратившаяся в «Опоссума», - была моим первым рассказом. Вернувшись из армии, я написал их еще два-три и, будучи нетерпеливым молодым человеком, сразу начал ходить по редакциям. От меня шарахались, но я был не только
Из книги Михаил Кузмин автора Богомолов Николай АлексеевичЛитературный быт Когда роман был закончен, у Леонова отнялись кисти рук, пальцы едва шевелились. Несколько дней и сам он, и жена пребывали в ужасе: как быть, чем лечиться?Но понемногу руки ожили…Только что написанный роман Леонид Леонов читает редактору журнала «Красная
Из книги Литературный гид: 1968 автора Магид СергейВхождение в литературный мир[*]
Из книги Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения автора Злобин Владимир АнаньевичЛитературный гид: 1968
Из книги Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго автора Моруа АндрэЛИТЕРАТУРНЫЙ ДНЕВНИК
Из книги Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской автора Зинин Сергей Иванович3. «Литературный консерватор» Гюго, как и подобает настоящему поэту, был первоклассный критик… Поль Валери Любовь не задалась; он искал утешения в работе. Абель решил, что трем братьям Гюго надо наконец издавать свой журнал. Шатобриан, их учитель, назвал свой журнал
Из книги Достоевский без глянца автора Фокин Павел ЕвгеньевичЛитературный суд над поэзией Когда Вадим Шершеневич объявил, что через полторы недели они устраивают вечер, на котором имажинисты будут судить поэзию, то Бениславская сразу решила, что обязательно будет присутствовать.Эти полторы недели для Галины Бениславской
Из книги Это Америка автора Голяховский ВладимирЛитературный секретарь При совместной семейной жизни с Есениным Галина стала выполнять как бы роль литературного секретаря поэта. Это была сложная обязанность при непредсказуемом поведении поэта и его эмоциональном состоянии. Особенно это проявилось во время
Из книги Литератор автора Каверин Вениамин АлександровичЛитературный дебют Дмитрий Васильевич Григорович:Когда я стал жить с Достоевским, он только что кончил перевод романа Бальзака «Евгения Гранде». Бальзак был любимым нашим писателем; говорю «нашим» потому, что оба мы одинаково им зачитывались, считая его неизмеримо выше
Из книги Однажды Гоголь… Рассказы из жизни писателя автора Воропаев Владимир Алексеевич8. Литературный агент Первым читателем Алешиной сказки стал его друг Элан Граф, он читал сказку вслух, хохотал и повторял многие фразы.- Алеша, я хочу перевести твою сказку на английский, а потом покажу ее приятелям.Одному из них, богатому адвокату Сэймуру Прайзеру,
Из книги автораЛИТЕРАТУРНЫЙ КРУГ
Из книги автораЛитературный дебют В декабре 1828 года Гоголь вместе со своим школьным товарищем Александром Данилевским прибыл в Петербург. С собой он привез поэму «Ганц Кюхельгартен», написанную, как сказано на заглавном листе, в 1827 году. Гоголь скрыл свое раннее произведение под
Эстетика и теория искусства XX века [Хрестоматия] Мигунов А. С.
Эйхенбаум Б.М. Теория «формального метода»
Эйхенбаум Б.М.
Теория «формального метода»
Эйхенбаум Борис Михайлович (1886–1959) – литературовед, литературный критик, теоретик и историк культуры, один из ведущих представителей русской «формальной школы». Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета (1912); в 1914 году оставлен при университете на кафедре русского языка и словесности. После окончания университета преподавал литературу в гимназии, выступал в периодике Петербурга как литературный критик эстетико-философского направления. В 1918 году вступил в ОПОЯЗ (Общество изучения поэтического языка), что предопределило его поворот к «конкретной филологии», прежде всего к поэтике. С 1918 года он профессор Петроградского (с 1924 года Ленинградского) университета; одновременно (с 1920) – один из руководителей Государственного института истории искусств (1920–1931).
В 1919 году Б.М. Эйхенбаум написал свою самую знаменитую статью, «Как сделана „Шинель“ Гоголя», в которой практически продемонстрировал методы и приемы формального анализа конкретного литературного текста и сделал важное теоретическое открытие – феномена сказа – субъектной организации литературного произведения, обладающей своими речевыми, стилевыми, композиционными и интонационными особенностями. В это же время Эйхенбаум занимался изучением и других сторон поэтики – анализом стиха, типологией литературных жанров, задачами литературной критики. Вышли в свет его монографии, посвященные мелодике русского стиха, творчеству раннего Л. Толстого, М. Лермонтова, А. Ахматовой. Подчеркнутый объективизм анализа художественной формы Эйхенбаум полемически противопоставлял субъективизму эстетической эссеистики символистов и политико-идеологической заданности ученых марксистской ориентации.
16 июля 1923 года в главной газете СССР – «Правде» – была опубликована статья члена Политбюро ЦК РКП(б) Л.Д. Троцкого «Формальная школа поэзии и марксизм», в дальнейшем вошедшая в его книгу «Литература и революция» (М., 1923; 1924). В ней «формальная школа» была квалифицирована не только как «поверхностная» и «реакционная», но и как «единственная теория, которая на советской почве за эти годы» «противопоставляет себя марксизму теоретически» (Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 130). Приписанная «формальной школе» оппозиционность марксизму как советской идеологии и единственно верной методологии научного анализа общественных явлений (включая культуру) сделала «формальную школу» главным философским оппонентом и классовым противником советской власти внутри страны. «Формальной школе» инкриминировались обывательская безыдейность, идеализм, замаскированная «поповщина», «эстетическая мания величия» (Там же. С. 144) и т. п. Использование формальных методов и приемов Троцкий считал допустимым лишь как прикладных инструментов анализа (статистические подсчеты, анализ этимологии, синтаксиса и т. п.). Эйхенбаум сразу понял, что главный упрек вождя состоял в том, что формалисты «не хотят мириться на вспомогательном, служебно-техническом значении своих приемов», претендуя на мировоззренческую роль.
Статья Троцкого прозвучала как команда, призвавшая к идеологическим проработкам и политическим преследованиям «формальной школы». Журнал «Печать и революция» организовал на своих страницах дискуссию о «формализме» (1924. Кн. 5). В ней выступили: от лица «формальной школы» – Б.М. Эйхенбаум; от имени советской гуманитарной науки – А.В. Луначарский, П.Н. Сакулин, П.С. Коган, Вал. Полянский [П.И. Лебедев]. От обсуждения вопросов методологии науки о литературе и искусстве (на что делал акцент Эйхенбаум) дискуссия перетекла в чисто политическое русло, а затем и перешла на личности. Завершил дискуссию «теоретик партии» Н.И. Бухарин (Красная новь. 1925. Кн. 3). Все оппоненты осудили «формалистов», обозвав их «эсерствующей и меньшевиствующей интеллигенцией», «врагами марксизма», а «формальный метод» – «реакционным», «особой болезнью спецовского гурманства», «самообороной от марксизма», «кадетизмом». Эйхенбаум сдержанно объяснил, что в отличие от марксистов «формалисты» изучают не «социальное содержание» литературы, а само искусство слова, не политический «генезис» литературных явлений, а их эволюцию в истории культуры. В результате социологического подхода к изучению литературы, писал ученый, происходит подмена: вместо произведения искусства осмысляется его тенденциозная интерпретация, во многом привнесенная самим интерпретатором; литература превращается в «иллюстрацию» или «эстетический придаток» политики и идеологии; рассматривается лишь содержание искусства, а не оно само; различные феномены культуры унифицируются в качестве явлений социальных, вне анализа их формы. Марксизм, отмечал он, экстраполирует общие социально-экономические проблемы в область искусства, тем самым игнорируя его специфику, и совершает над ним насилие, схоластически перенося «общие схемы» из одной научной области в другую. Но противопоставлять марксизм и «формализм», по мнению Эйхенбаума, некорректно: марксизм – это «философско-историческое учение», а «формализм» – «система частной науки» (как теория относительности). Не менее показательно отождествление марксистами поэтики как науки о поэтическом языке и самой поэзии, характерное для статей Троцкого и Бухарина. «Исторический параллелизм разных рядов культуры», писал ученый, не может быть превращен в «функциональную (причинно-следственную) связь», иначе как схематично и тенденциозно.
На марксистскую критику философ ответил новыми трудами. В книге «О литературном быте» (Л., 1927) ученый, опираясь на биографические факты творчества Толстого, Лермонтова, Некрасова и др. русских классиков, построил своеобразную «социологию литературы», отвечающую на вопрос, «как быть писателем» в каждую конкретно-историческую эпоху. Такое понимание социологии литературы расходилось с общепринятым советским взглядом на нее, заключавшимся в приложении догм исторического материализма к истории литературы. Другим опытом достижения целостного стиля культурной деятельности стала книга Б.М. Эйхенбаума «Мой временник» (Л., 1929), представлявшая научно-беллетристический жанр. Последним шансом ученого изложить свою оригинальную научную концепцию стал сборник его статей «Литература: Теория. Критика. Полемика» (Л., 1929).
В статье «Теория „формального метода“» (1925) Борис Михайлович бросил «прощальный взгляд» на теоретические достижения формалистов как представителей литературной науки. По существу, написанный им обзор трудов – собственных и своих товарищей по «формальной школе» (Р. Якобсона, Л. Якубинского, В. Шкловского, О. Брика, Б. Томашевского, Ю. Тынянова, отчасти В. Жирмунского и др.) – представлял собой своего рода отчет школы о проделанной научной работе. Ученый подчеркивал новизну этих исследований – по сравнению с предшественниками: А.А. Потебней, А.Н. Веселовским, А. Белым, В. Брюсовым, К. Чуковским и не упоминаемыми по цензурным соображениям Д. Мережковским и Ю. Айхенвальдом. Сознательно игнорируя политические наветы противников, отказываясь от претензий создать особую эстетическую теорию и научную методологию, Б.М. Эйхенбаум перечислял реальные заслуги представителей формального метода: в изучении поэтического языка в отличие от практического («прозаического»), в том числе специфики стихотворного языка, роли звуковых повторов, ритмики и метрики в стихе и прозе; в анализе сюжета и фабулы, сказа, поэтики жанров, соотношения материала и формы; в осмыслении путей литературной эволюции, вызванной текучестью и изменяемостью самой формы и различными функциями того или иного приема, борьбой старого и нового, нередко принимающей форму пародии, полемикой старших и младших литературных школ, взаимодействием жанров – в том числе «второстепенной» и «массовой» литературы; в изучении «литературного факта» и «литературного быта», позволяющих понять литературу как «своеобразное социальное явление» – именно в его своеобразии.
Однако никакая осторожность и корректность самопрезентации Б.М. Эйхенбаума «формального метода» не могли компенсировать его «чужеродность» марксизму. После начала 1930-х упоминание «формальной школы», как и работа в русле «формализма» стали опасными и ассоциировались с «левым» или «правым» уклонами в советской культуре. Ученый сознательно ушел в традиционную филологию, посвятив себя истории русской литературы XIX века и текстологии. Он выступал как редактор и комментатор собраний сочинений Лермонтова, Тургенева, Некрасова, Л. Толстого, Салтыкова-Щедрина. Но «формалистическое» прошлое продолжало преследовать ученого, как позорное клеймо «антимарксиста». В 1936 г., в разгар кампании против формализма ему пришлось «каяться» и признаваться в ошибках. В 1949 году – в связи с развязанной кампанией против космополитизма – Б.М. Эйхенбаума уволили из Пушкинского дома (по болезни) и Ленинградского университета (за ошибки в работе), практически перестали печатать. Правда, в 1956 году ему разрешили вернуться в Пушкинский дом. Последние книги Б.М. Эйхенбаума – третья в цикле исследований о творчестве Л. Толстого, посвященная деятельности писателя в 1870-е годы, и сборник «Статей о Лермонтове» – вышли уже посмертно (1960 и 1961), в сильно сокращенном виде.
И.В. Кондаков
Так называемый «формальный метод» образовался не в результате создания особой «методологической» системы, а в процессе борьбы за самостоятельность и конкретность литературной науки. Понятие «метода», вообще, несоответственно расширилось и стало обозначать слишком многое. Принципиальным для «формалистов» 1 является вопрос не о методах изучения литературы, а о литературе как предмете изучения. Ни о какой методологии мы, в сущности, не говорим и не спорим. Мы говорим и можем говорить только о некоторых теоретических принципах, подсказанных нам не той или другой готовой методологической или эстетической системой, а изучением конкретного материала в его специфических особенностях. Теоретические и историко-литературные работы формалистов выражают эти принципы с достаточной определенностью, но вокруг них за эти 10 лет накопилось так много новых вопросов и старых недоразумений, что не мешает сделать попытку некоторой их сводки – не в виде догматической системы, а в виде исторического итога. Важно показать, как началась работа формалистов и как и в чем она эволюционирует.
Момент эволюции очень важен в истории формального метода. Наши противники и многие из наших последователей упускают это из виду. Мы окружены эклектиками и эпигонами, превращающими формальный метод в некую неподвижную систему «формализма», которая служит им для выработки терминов, схем и классификаций. Эта система очень удобна для критики, но совершенно не характерна для формального метода. Никакой такой готовой системы или доктрины у нас не было и нет. В своей научной работе мы ценим теорию только как рабочую гипотезу, при помощи которой обнаруживаются и осмысливаются факты, т. е. осознаются как закономерные и становятся материалом для исследования. Поэтому мы не занимаемся определениями, которых так жаждут эпигоны, и не строим общих теорий, которые так любезны эклектикам. Мы устанавливаем конкретные принципы и держимся их в той мере, в какой они оправдываются на материале. Если материал требует усложнения или изменения мы их усложняем или изменяем. В этом смысле мы достаточно свободны от собственных теорий, как и должна быть свободна наука, поскольку есть разница между теорией и убеждением. Готовых наук нет – наука живет не установлением истин, а преодолением ошибок.
Задача этой статьи – не полемическая. Первоначальный период научной борьбы и журнальной полемики закончен. На такого рода «полемику», какой удостоила меня «Печать и Революция» (1924 год, № 5), можно отвечать только новыми научными работами. Главная моя задача – показать, как формальный метод, постепенно эволюционируя и расширяя область изучения, совершенно выходит за пределы того, что обычно называется методологией, и превращается в особую науку о литературе как о специфическом ряде фактов. В пределах этой науки возможно развитие самых разнообразных методов, если только при этом в центре внимания остается специфичность изучаемого материала. Таково было, в сущности, стремление формалистов с самого начала, и именно такой смысл имела их борьба со старыми традициями. Присвоенное этому движению и прочно утвердившееся за ним наименование «формального метода» следует понимать условно – как исторический термин и не исходить из него как из действительного определения. Для нас характерен не «формализм», как эстетическая теория, и не «методология», как законченная научна система, а только стремление к созданию самостоятельной литературной науки на основе специфических свойств литературного материала. Нам нужно только теоретическое и историческое осознание фактов словесного искусства, как такового.
Представителей формального метода неоднократно и с разных сторон упрекали в неясности или в недостаточности их принципиальных положений – в равнодушии к общим вопросам эстетики, психологии, философии, социологии и т. д. Упреки эти, несмотря на их качественные различия, одинаково справедливы в том отношении, что они правильно схватывают характерный для формалистов и, конечно, не случайный отрыв как от «эстетики сверху», так и от всех готовых или считающих себя такими общих теорий. Этот отрыв (особенно от эстетики) – явление более или менее типичное для всей современной науки об искусстве. Оставив в стороне целый ряд общих проблем (вроде проблемы красоты, цели искусства и т. д.), она сосредоточилась на конкретных проблемах искусствознания (Kunstwissenschaft). Заново, вне связи с обще-эстетическими предпосылками, выдвинулся вопрос о понимании художественной «формы» и ее эволюции, а отсюда – целый ряд конкретных теоретических и исторических вопросов. Явились характерные лозунги – вроде Вёльфлиновского «история искусства без имен» (Kunstgeschichte ohne Namen), характерные опыты конкретного анализа стилей и приемов – вроде «опыта сравнительного изучения картин» К. Фолля. В Германии именно теория и история изобразительных искусств, наиболее богатая опытом и традициями, заняла центральное положение в искусствознании и стала оказывать влияние как на общую теорию искусства, так и на отдельные науки – в частности, например, на изучение литературы 2 .
В России, очевидно в силу местных исторических причин, аналогичное положение заняла литературная наука.
Формальный метод обратил на себя общее внимание и стал одним из злободневных вопросов, конечно, не по своим частным методологическим особенностям, а по своему принципиальному отношению к вопросу о понимании и изучению искусства. В работах формалистов резко выступали такие принципы, которые нарушали казавшиеся устойчивыми традиции и «аксиомы» не только науки о литературе, но и науки об искусстве в целом. Благодаря этой остроте принципов расстояние между частными проблемами литературной науки и общими проблемами искусствознания сократилось. Выдвинутые формалистами и поставленные в основу их работ понятия и принципы, при всей их конкретности, острием своим естественно направлялись в сторону теории искусства вообще. Возрождение поэтики, совершенно вышедшей из употребления, имело, поэтому вид не простого восстановления частных проблем, а набега на всю область искусствознания. Положение это создалось в результате целого ряда исторических событий, на которых самые главные – кризис философской эстетики и крутой перелом в искусстве (в России резче и определеннее всего в поэзии). Эстетика оказалась голой, а искусство намеренно предстало обнаженным – во всей условности примитива. Формальный метод и футуризм оказались исторически связанными между собой.
Но этот общий исторический смысл выступления формалистов составляет особую тему – здесь мне важно говорить о другом, поскольку я имею в виду дать представление об эволюции принципов и проблем формального метода и о положении его в данный момент.
Ко времени выступления формалистов «академическая» наука, совершенно игнорировавшая теоретические проблемы и вяло пользовавшаяся устарелыми эстетическими, психологическими и историческими «аксиомами», настолько потеряла ощущение собственного предмета исследования, что самое ее существование стало призрачным. С ней почти не приходилось бороться: не зачем было ломиться в двери, потому что никаких дверей не оказалось – вместо крепости мы увидели проходной двор. Теоретическое наследие Потебни и Веселовского, перейдя к ученикам, осталось лежать мертвым капиталом – сокровищем, к которому боялись прикоснуться и тем самым обесценивали его значение. Авторитет и влияние постепенно перешло от академической науки к науке, так сказать, журнальной – к работам критиков и теоретиков символизма. Действительно, в годы 1907-12 гораздо большее влияние имели книги и статьи Вяч. Иванова, Брюсова, А. Белого, Мережковского, Чуковского и пр., чем ученые исследования и диссертации университетских профессоров. За этой «журнальной» наукой, при всей ее субъективности и тенденциозности, стояли те или другие теоретические принципы и лозунги, усиливаемые опорой на новые художественные течения и их пропаганду. Естественно, что для молодого поколения такие книги, как «Символизм» А. Белого (1910 г.), значили неизмеримо больше, чем беспринципные монографии историков литературы, лишенные всякого научного темперамента, всякой точки зрения.
Вот почему – когда назрела историческая встреча двух поколений, на этот раз чрезвычайно напряженная и принципиальная, она определилась не по линии академической науки, а по линии этой журнальной науки – по линии теорий символистов и методов импрессионистической критики. Мы вступили в борьбу с символистами, чтобы вырвать из их рук поэтику и, освободив ее от связи с их субъективными эстетическими и философскими теориями, вернуть ее на путь научного исследования фактов. Воспитанные на их работах, мы с тем большей ясностью видели их ошибки. Определившееся к этому времени восстание футуристов (Хлебников, Крученых, Маяковский) против поэтической системы символизма было опорой для формалистов, потому что придавало их борьбе еще более актуальный характер.
Основным лозунгом, объединившим первоначальную группу формалистов, был лозунг раскрепощения поэтического слова от оков философских и религиозных тенденций, все более и более овладевавших символистами. Раскол среди теоретиков символизма (1910-11 гг.) и появление акмеистов подготовили почву для решительного восстания. Все компромиссы должны были быть устранены. История требовала от нас настоящего революционного пафоса – категорических тезисов, беспощадной иронии, дерзкого отказа от каких бы то ни было соглашательств. При этом важно было противопоставить субъективно-эстетическим принципам, которыми вдохновлялись в своих теоретических работах символисты, пропаганду объективно-научного отношения к фактам. Отсюда – новый пафос научного позитивизма, характерный для формалистов: отказ от философских предпосылок от психологических и эстетических истолкований и т. д. Разрыв с философской эстетикой и с идеологическими теориями искусства диктовался самым положением вещей. Надо было обратиться к фактам и, отойдя от общих систем и проблем, начать с середины – с того пункта, где нас застает факт искусства. Искусство требовало, чтобы к нему подошли вплотную, а наука – чтобы ее сделали конкретной.
Принцип спецификации и конкретизации литературной науки явился основным для организации формального метода. Все усилия направились на то, чтобы прекратить прежнее положение, при котором, по словам А. Веселовского, литература была «res nullius». Именно это и сделало позицию формалистов столь непримиримой по отношению к другим «методам» и столь неприемлемой для эклектиков. Отрицая эти «другие» методы, формалисты на самом деле отрицали и отрицают не методы, а беспринципное смешение разных наук и разных научных проблем. Основное их утверждение состояло и состоит в том, что предметом литературной науки, как таковой, должно быть исследование специфических особенностей литературного материала, отличающих его от всякого другого, хотя бы материал этот своими вторичными, косвенными чертами давал повод и право пользоваться им, как подсобным, и в других науках. С полной определенностью это было формулировано Р. Якобсоном («Новейшая русская поэзия». Набросок первый. Прага, 1921. стр. 11): «предметом науки о литературе является не литература, а литературность, т. е. то, что делает данное произведение литературным произведением. Между тем, до сих пор историки литературы преимущественно уподоблялись полиции, которая, имея целью арестовать определенное лицо, захватила бы на всякий случай всех и все, что находилось в квартире, а также случайно проходивших по улице мимо. Так и историкам литературы все шло на потребу – быт, психология, политика, философия. Вместо науки о литературе создавался конгломерат доморощенных дисциплин. Как бы забывалось, что эти статьи отходят к соответствующим наукам – истории философии, истории культуры, психологии и т. д., и что последние могут естественно использовать и литературные памятники, как дефектные, второстепенные документы».
Для того, чтобы осуществить на деле и укрепить этот принцип спецификации, не обращаясь к умозрительной эстетике, надо было сопоставить литературный ряд с другим рядом фактов, выбрав из беспредельного разнообразия существующих рядов тот, который, соприкасаясь с литературным, вместе с тем отличался бы по функциям. Таким методологическим приемом и являлось сопоставление «поэтического» языка с языком «практическим», разработанное в первых сборниках «Опояза» (статьи Л. Якубинского) и послужившее исходным принципом работы формалистов над основными проблемами поэтики. Так, вместо обычной дли литературоведов ориентации на историю культуры или общественности, на психологию или эстетику и т. д. у формалистов явилась характерная для них ориентация на лингвистику, как на науку, по материалу своего исследования соприкасающуюся с поэтикой, но подходящую к нему с иной установкой и с иными задачами. С другой стороны, лингвисты тоже заинтересовались формальным методом, поскольку факты поэтического языка, обнаруживающиеся при сопоставлении его с практическим, могли рассматриваться в сфере чисто лингвистических проблем, как факты языковые вообще. Получилось нечто аналогичное тем отношениям взаимного пользования и разграничения, какие существуют, например, между физикой и химией. На этом фоне заново ожили и получили новый смысл проблемы, некогда поставленные Потебней и принятые его учениками на веру.
Сопоставление поэтического языка с практическим в общей форме было сделано Л. Якубинским в его первой статье – «О звуках стихотворного языка» («Сборник по теории поэтического языка». Выпуск первый. Птгр. 1916) – и разница сформулирована следующим образом: «Явления языка должны быть классифицированы с точки зрения той цели, с какой говорящий пользуется своими языковыми представлениями в каждом данном случае. Если говорящий пользуется ими с чисто практической целью общения, то мы имеем дело с системой практического языка (языкового мышления), в которой языковые представления (звуки, морфологические части и пр.) самостоятельной ценности не имеют и являют лишь средством общения. Но мыслимы (и существуют) другие языковые системы, в которых практическая цель отступает на задний план (хотя может и не исчезать вовсе) и языковые представления приобретают самоценность».
Установление этой разницы было важно не только для построения поэтики, но и для понимания тенденций футуристов к «заумному языку», как и предельному обнажению «самоценности», частично наблюдаемому в детском языке, в глоссолалии сектантов и пр. «Заумные» опыты футуристов получали большое принципиальное значение, как демонстрация против символизма, не решавшегося идти дальше «инструментовки», аккомпанирующей смыслу, и опошлявшего, таким образом, роль звуков в стиховой речи. Вопрос о звуках в стихе приобрел особенную остроту – именно в этом пункте формалисты, объединяясь с футуристами, лицом к лицу сталкивались с теоретиками символизма. Естественно, что первый бой был дан формалистами именно на этих позициях: вопрос о звуках нужно было пересмотреть, прежде всего, чтобы противопоставить философским и эстетическим тенденциям символистов систему точных наблюдений и сделать надлежащие научные выводы. Отсюда – самый состав первого сборника, целиком посвященного проблеме звуков и «звукового языка».
Рядом с Якубинским Виктор Шкловский, в статье «О поэзии и заумном языке», показывал на целом ряде разнообразных примеров, что «людям нужны слова и вне смысла». Заумность обнаруживалась как распространенный языковый факт и как явление, характерное для поэзии: «Поэт не решается сказать „заумное слово“, обыкновенно заумность прячется под личиной какого-то содержания, часто обманчивого, мнимого, заставляющего самих поэтов признаться, что они сами не понимают содержания своих стихов». В статье Шкловского, между прочим, центр вопроса переносится с чисто-звуковой, акустической плоскости, дававшей повод для импрессионистических истолкований связи между звуком и описываемым предметом или изображаемой эмоцией, на плоскость произносительную, артикуляционную: «В наслаждении ничего не значащим „заумным словом“, несомненно, важна произносительная сторона речи. Может быть, что даже вообще в произносительной стороне, в своеобразном танце органов речи и заключается большая часть наслаждения, приносимого поэзией». Вопрос об отношении к заумному языку приобрел, таким образом, значение серьезной научной проблемы, освещение которой способствует уяснению многих фактов стиховой речи вообще. Шкловский так и формулировал общий вопрос: «Если мы впишем, как требование для слова как такового, то, что оно должно служить, для обозначения понятия, вообще быть значимым, то, конечно, „заумный язык“ отпадает, как что-то внешнее относительно языка. Но отпадает не он один; приведенные факты заставляют подумать, имеют ли и в не явно-заумной, а в просто поэтической речи слова всегда значение, или это мнение – только фикция и результат нашей невнимательности».
Естественным выводом из всех этих наблюдений и принципов было то, что поэтический язык не есть только язык «образов» и что звуки в стихе вовсе не являются только элементами внешнего благозвучия и не играют только роль «аккомпанемента» смыслу, а имеют самостоятельное значение. Намечался пересмотр общей теории Потебни, построенной на утверждении, что поэзия есть «мышление образами». Это понимание поэзии, принятое теоретиками символизма, обязывало относиться к звукам стиха, как к «выражению» чего-то за ним стоящего, и интерпретировать их либо как звукоподражание, либо как «звукопись». Особенно типичны были в этом отношении работы А. Белого, нашедшего в двух строках Пушкина полное «живописание звуками» того, как шампанское переливается из бутылки в бокал, а в повторении группы рдт у Блока – «трагедию отрезвления» 3 . Такие попытки «объяснения» аллитераций, стоявшие на границе пародии, должны были вызвать с нашей стороны принципиальный отпор и попытку показать на материале, что звуки в стихе существуют вне всякой связи с образом и имеют самостоятельную речевую функцию.
Статьи Л. Якубинского служили лингвистическим обоснованием «самоценности» звуков в стихе. Статья О. Брика «Звуковые повторы» («Сборн. по теории поэтич. языка». Вып. II. Птгр., 1917) показывала самый материал (на цитатах из Пушкина и Лермонтова) и располагала его по разным типовым группам. Выразив сомнение в правильности ходячего взгляда на поэтический язык как на язык «образов», Брик приходит к следующему выводу: «Как бы ни смотреть на взаимоотношение образа и звука, несомненно одно: звуки, созвучия не только эвфонический придаток, но результат самостоятельного поэтического устремления.
Инструментовка поэтической речи не исчерпывается внешними приемами благозвучия, а представляет из себя в целом сложный продукт взаимодействия общих законов благозвучия. Рифма, аллитерация и пр. только видимое проявление, частный случай основных эвфонических законов». В противоположность работам А. Белого, в статье Брика нет никаких истолкований смысла тех или других аллитераций, а высказывается только предположение, что явление повторов в стихе аналогично приему тавтологии в фольклоре, т. е. что повторение само по себе играет в этих случаях какую-то эстетическую роль: «По-видимому, мы имеем здесь различные формы проявления одного общего поэтического принципа, принципа простого сочетания, причем материалом сочетания служат или звуки слов, или их значение, или же и то и другое». Такое распространение одного приема на разнообразный материал очень характерно для начального периода работы формалистов. После статьи Брика вопрос о звуках стиха потерял свою специальную особую остроту и вдвинулся в общую систему проблем поэтики.
Формалисты начали свою работу с вопроса о звуках стиха, как наиболее боевого и принципиального для того времени. За этим частным вопросом поэтики стояли, конечно, более общие тезисы, которые и должны были обнаружиться. Различение систем поэтического и прозаического языков, с самого начала определившее работу формалистов, должно было сказаться на постановке целого ряда основных вопросов. Понимание поэзии как «мышления образами» и вытекающая отсюда формула «поэзия = образности» явно не соответствовали наблюдаемым фактам и противоречили намеченным общим принципам. Ритм, звуки, синтаксис – все это при такой точке зрения оказывалось второстепенным, не характерным для поэзии и должно было выпадать из системы. Символисты, принявшие общую теорию Потебни, потому что она оправдывала господство образов-символов, не могли преодолеть и пресловутую теорию «гармонии формы и содержания», хотя она явно противоречила их же склонности к формальным экспериментам и опорочивала ее, придавая ей характер «эстетизма». Вместе с отходом от потебнианской точки зрения формалисты освобождали себя от традиционной соотносительности «форма-содержание» и от понимания формы как оболочки – как сосуда, в который наливается жидкость (содержание). Факты искусства свидетельствовали о том, что специфичность его выражается не в самых элементах, входящих в произведение, а в своеобразном пользовании ими. Тем самым понятие «формы» приобретало иной смысл и не требовало рядом с собой никакого другого понятия, никакой соотносительности.
Еще до объединения в «Опоязе», в 1914 г., в эпоху демонстративных выступлений футуристов перед публикой, В. Шкловский издал брошюру «Воскрешение слова», в которой, частично ссылаясь на Потебню и Веселовского (вопрос об образности еще не имел тогда принципиального значения), выдвигал принцип ощутимости формы, как специфический признак художественного восприятия. «Мы не переживаем привычное, не видим его, а узнаем. Мы не видим стен наших комнат, нам так трудно увидать опечатку в корректуре, особенно если она написана на хорошо знакомом языке, потому что мы не может заставить себя увидать, прочесть, а не „узнать“ привычное слово. Если мы захотим создать определение „поэтического“ и вообще „художественного“ восприятия, то несомненно натолкнемся на определение: „художественное“ восприятие – это такое восприятие, при котором переживается форма (может – быть и не только форма, но форма непременно)». Ясно, что восприятие фигурирует здесь не как простое психологическое понятие (восприятие, свойственное тому или другому человеку), а как элемент самого искусства, вне восприятия не существующего. Понятие «формы» явилось в новом значении – не как оболочка, а как полнота, как нечто конкретнодинамическое, содержательное само по себе, вне всяких соотносительностей. В этом выражался решительный отход от принципов символизма, для которого «сквозь форму», должно было просвечивать нечто уже «содержательное». Тем самым преодолевался и «эстетизм», как любование некоторыми элементами формы, сознательно оторванными от «содержания».
Но этого было недостаточно для конкретной работы. Вместе с признанием различия между поэтическим и практическим языком и признанием того, что специфичность искусства выражается в особом пользовании материалом, нужно было конкретизировать принцип ощутимости формы так, чтобы он давал возможность войти в анализ самой формы, понимаемой как содержание. Нужно было показать, что ощутимость формы возникает в результате особых художественных приемов, заставляющих переживать форму. Статья В. Шкловского «Искусство, как прием» («Сборники по теории поэтического языка», вып. II. 1917), явившаяся своего рода манифестом формального метода, открыла перспективу для конкретного анализа формы. Здесь уже совершенно ясен отход от Потебни и потебнианства, а тем самым – и от теоретических принципов символизма. Статья начинается возражениями против основных положений Потебни об образности и об отношении образа к объясняемому. Шкловский указывает, между прочим, на то, что образы почти неподвижны: «Чем больше уясняете вы эпоху, тем больше убеждаетесь в том, что образы, которые вы считали созданными данным поэтом, употребляются им взятыми от других и почти неизменными. Вся работа поэтических школ сводится к накоплению и выявлению новых приемов расположения и обработки словесных материалов и, в частности, гораздо больше к расположению образов, чем к созданию их. Образы даны, и в поэзии гораздо больше воспоминания образов, чем мышления ими. Образное мышление не есть во всяком случае то, что объединяет все виды искусства или даже все виды словесного искусства, не есть то, изменение чего составляет сущность движения поэзии». Далее указывается на разницу между поэтическим и прозаическим образом. Поэтический образ определяется как одно из средств поэтического языка: параллелизму простому и отрицательному сравнению, повторению, симметрии, гиперболе и т. д. Понятие образа вдвигалось в общую систему поэтических приемов и теряло свою господствующую в теории роль. Вместе с тем отвергался принцип художественной экономии, прочно утвердившийся в теории искусства. В противовес ему, выдвинуты прием «остранения» и прием затрудненной формы, «увеличивающий трудность и долготу восприятия, так как воспринимательный процесс в искусстве самоцелен и должен быть продлен». Искусство понимается как способ разрушения автоматизма в восприятии, целью образа признается не приближение значения его к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание «виденья» его, а не «узнаванья». Отсюда – обычная связь образа с остранением.
Разрыв с потебнианством окончательно формулирован В. Шкловским в статье «Потебня» (Поэтика. «Сборники по теории поэтического языка». Птгр., 1919). Еще раз повторено, что образность, символичность не составляют специфического отличия поэтического языка от прозаического (практического): «Язык поэтический отличается от языка прозаического ощутимостью своего построения. Ощущаться может или акустическая, или произносительная, или же семасиологическая сторона. Иногда же ощутимо не строение, а построение слов, расположение их. Одним из средств создать ощутимое, переживаемое в самой своей ткани построение является поэтический образ, но только одним из средств… Создание научной поэтики должно быть начато с фактического, на массовых фактах построенного, признания, что существуют „поэтический“ и „прозаический“ языки, законы которых различны, и с анализа этих различий».
Эти статьи следует считать итогом начального периода работы формалистов. Главное достижение этого периода заключалось в установлении ряда теоретических принципов, послуживших рабочими гипотезами для дальнейшего конкретного исследования фактов, и в преодолении ходячих теорий, построенных на потебнианстве. Как видно из приведенных статей, основные усилия формалистов были направлены не на изучение так называемой «формы» и не на построение особого «метода», а на обоснование того, что словесное искусство должно изучаться в его специфических чертах и что для этого необходимо исходить из различных функций поэтического и практического языка. Что касается «формы», то формалистам было важно только повернуть значение этого запутанного термина так, чтобы он не мешал постоянной своей ассоциацией с понятием «содержания», еще более запутанным и совершенно ненаучным. Важно было уничтожить традиционную соотносительность и тем самым обогатить понятие формы новыми смыслами. В дальнейшей эволюции гораздо большее значение имело понятие «приема», потому что оно прямо вытекало из признания разницы между поэтическим и практическим языками.
Предварительная стадия теоретической работы была пройдена. Были намечены общие теоретические принципы, при помощи которых можно было ориентироваться в фактах. Теперь нужно было подойти ближе к материалу и конкретизировать самые проблемы. В центре стояли вопросы теоретической поэтики, только в общем виде намеченные в первых работах. От вопроса о звуках стиха, имевшего, в сущности, значение иллюстрации к общему положению о разнице между поэтическим и практическим языками, надо было перейти к общей теории стиха; от вопроса о приеме вообще – к изучению приемов композиции, к вопросу о сюжете и т. д. Рядом с вопросом о Потебне, вырастал вопрос об отношении к воззрениям А. Веселовского и к его теории сюжета.
Естественно, что в этот момент литературные произведения брались формалистами только как материал для проверки и утверждения теоретических тезисов – вне вопроса о традициях, об эволюции и пр. Важно было добиться, возможно, более широкого охвата материала, установить своего рода «законы» и произвести предварительный обзор фактов. Таким путем формалисты освобождали себя от необходимости прибегать к абстрактным предпосылкам и, с другой стороны, овладевали материалом, не теряясь в деталях.
Особенное значение в этот период имеют работы В. Шкловского по теории сюжета и романа. На самом разнообразном материале – сказки, восточные повести, «Дон Кихот» Сервантеса, Толстой, «Тристрам Шенди» Стерна и пр. – Шкловский демонстрирует наличность особых приемов «сюжетосложения» и их связь с общими приемами стиля. Не касаясь подробностей, о которых следует говорить не в общей статье о формальном методе, а в специальных работах, я остановлюсь только на тех пунктах, которые имеют теоретическое значение вне связи с вопросом о сюжете, как таковом, и от которых имеются следы в дальнейшей эволюции формального метода.
В первой из этих работ Шкловского – «Связь приемов сюжетосложения с общими приемами стиля» («Поэтика» 1919) имелся целый ряд таких пунктов. Во-первых, самое утверждение наличности особых приемов сюжетосложения, иллюстрированное огромным количеством примеров, изменяло традиционное представление о сюжете, как о сочетании ряда мотивов, и переводило его из области тематических понятий в область понятий конструктивных. Тем самым понятие сюжета приобретало новый смысл, не совпадающий с понятием фабулы, а самое сюжетосложение естественно входило в сферу формального изучения, как специфическая особенность литературных произведений. Понятие формы обогащалось новыми признаками и, постепенно теряя свою прежнюю абстрактность, теряло вместе с тем свое принципиально-полемическое значение. Становилось ясно, что понятие формы постепенно начинало совпадать для нас с понятием литературы как таковой – с понятием литературного факта. Далее, большое теоретическое значение имело установление аналогии между приемами сюжетосложения и приемами стиля. Обычное для эпоса ступеньчатое построение оказывалось в одном ряду с звуковыми повторами, с тавтологией, тавтологическим параллелизмом, повторениями и т. д. – как общий принцип словесного искусства, построенного на раздроблении, торможении.
Таким образом, три удара Роланда по камню («Песнь о Роланде») и подобные тройные повторения, обычные для сказочных сюжетов, сопоставляются, как однородные явления, с употреблением синонимов у Гоголя, с такими языковыми построениями, как «куды-муды», «плюшки-млюшки» и т. д. «Все эти случаи замедленного ступеньчатого построения обыкновенно не сводятся вместе, и каждому из таких случаев пытаются давать отдельное объяснение». Здесь ясно обнаруживается стремление утвердить единство приема на разнообразном материале. Здесь же и произошло характерное столкновение с теорией Веселовского, прибегавшего в таких случаях не к теоретической, а к историко-генетической гипотезе, и объяснявшего эпические повторения механизмом первоначального исполнения (амебейное пение). Такого рода объяснение, даже если оно верно, как генетическое, не уясняет этого явления, как факта литературного. Общая связь литературы с бытом, служившая для Веселовского и других представителей этнографической школы способом объяснения особенностей сказочных мотивов и сюжетов, не отвергается Шкловским, а только отводится в качестве объяснения этих особенностей как литературного факта. Генезис может уяснить только происхождение – не больше, а для поэтики важно уяснение литературной функции. При генетической точке зрения не учитывается именно прием, как своеобразное пользование материалом, – не учитывается отбор бытового материала, не учитывается его трансформация, его конструктивная роль, не учитывается, наконец, то, что быт исчезает, а литературная его функция остается не как простой пережиток, а как литературный прием, сохраняющий свое значение и вне связи с бытом. Характерно, что Веселовский впадает в противоречие с самим собой, считая авантюры греческого романа чисто стилистическим приемом.
«Этнографизм» Веселовского встретил естественный отпор со стороны формалистов, как игнорирование специфичности литературного приема, как замена теоретической и эволюционной точки зрения точкой зрения генетической. Его взгляд на «синкретизм», как на явление только первобытной поэзии, порожденное бытом, подвергся позже критике в работе Б. Казанского «Идея исторической поэтики» (Поэтика. Временник Слов. От. Гос. Инст. Иск. I ЛНГР. «Академия», 1926); Казанский утверждает наличность синкретических тенденций в самой природе каждого искусства, в некоторые периоды проявляющихся особенно резко, и тем самым отвергает «этнографическую» точку зрения. Естественно, что формалисты не могли согласиться с Веселовским в тех случаях, когда он касался общих вопросов литературной эволюции. Из столкновения с потебнианством выяснились основные принципы теоретической поэтики; из столкновения с общими воззрениями Веселовского и его последователей должны были, естественно, определиться взгляды формалистов на литературную эволюцию и тем самым – на построение истории литературы.
Начало этому и было положено в той же статье Шкловского. Встретившись с формулой Веселовского, построенной на том же в широком смысле этнографическом принципе, – «Новая форма является для того, чтобы выразить новое содержание», – Шкловский выдвигает иную точку зрения: «произведение искусства воспринимается на фоне и путем ассоциирования с другими произведениями искусства. Форма произведения искусства определяется отношением к другим, до него существовавшим формам… Не пародия только, но и всякое вообще произведение искусства создается, как параллель и противоположение какому-нибудь образцу. Новая форма является не для того, чтобы выразить новое содержание, а для того, чтобы заменить старую форму, уже потерявшую свою художественность». Для укрепления этого тезиса Шкловский пользуется указанием Б. Христиансена на особые «дифференциальные ощущения» или «ощущения различий» – этим обосновывается характерный динамизм искусства, выражающийся в постоянных нарушениях создаваемого канона. В конце статьи Шкловский приводит цитату из Ф. Брюнетьера, гласящую, что «из всех влияний, действующих в истории литературы, главное – влияние произведения на произведение», и что «не следует бесполезно умножать причины или, под предлогом того, что литература есть выражение общества, смешивать историю литературы с историей нравов. Это две совершенно разные вещи».
Этой статьей намечался, таким образом, выход из области теоретической поэтики в историю литературы. Первоначальное представление о форме осложнялось новыми чертами эволюционной динамики, непрерывной изменяемости. Переход к истории литературы явился результатом не простого расширения тем исследования, а результатом эволюции понятия формы. Оказалось, что литературное произведение воспринимается не как изолированное – форма его ощущается на фоне других произведений, а не сама по себе. Тем самым формалисты окончательно вышли за пределы того «формализма», который понимается как изготовление схем и классификаций (обычное представление о формальном методе у мало осведомленных критиков) и который с таким усердием применяется некоторыми схоластами, всегда с радостью встречающими всякую догму. Этот схоластический «формализм» ни исторически, ни по существу не связан с работой «Опояза» – и мы за него не отвечаем, а наоборот, являемся самыми непримиримыми и принципиальными его врагами.
автора Лем Станислав(b) Формулировка метода В последнее время появилось много научных работ, посвященных рассматриваемой нами проблеме, однако, рассеянные по журналам, они, как правило, труднодоступны. Этот пробел заполнила книга советского астрофизика И. С. Шкловского «Вселенная, жизнь,
Из книги Антология философии Средних веков и эпохи Возрождения автора Перевезенцев Сергей ВячеславовичМЕТАФИЗИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ БЫТИЯ И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ …Первичная сущность по необходимости должна быть всецело актуальной и не допускать в себе ничего потенциального. Правда, когда один и тот же предмет переходит из потенциального состояния в актуальное, по времени потенция
Из книги Обоснование интуитивизма [ёфицировано] автора Лосский Николай ОнуфриевичI. Теория интуитивизма (теория непосредственного усмотрения связи основания и следствия) Суждение есть акт дифференциации объекта путём сравнения. В результате этого акта, при успешном выполнении его, мы имеем предикат P, т. е. дифференцированную сторону
Из книги Далекое будущее Вселенной [Эсхатология в космической перспективе] автора Эллис Джордж17.5.2.3. Текучее время в физике: специальная теория относительности, общая теория относительности, квантовая механика и термодинамика Беглый обзор четырех областей современной физики: специальной теории относительности (СТО), общей теории относительности (ОТО), квантовой
Из книги Эмпириомонизм автора Богданов Александр АлександровичА. Основы метода 1. Схема психоэнергетики IПоставленная нами задача заключается в том, чтобы показать, в каком направлении должно развиваться психическое исследование, если в основу его будет сознательно положена идея принципиального единства опыта. Задача эта целиком
Из книги Философия. Книга третья. Метафизика автора Ясперс Карл ТеодорПринципы формального трансцендирования 1. Трансцендирование от мыслимого к немыслимому - Всеобщие формы мыслимого - это категории. Бытие, как сущее в себе абсолютное, я в своем мышлении как таковом тоже неизбежно мыслю в категориях. Но тем самым я имею его пред собой
Из книги Философия случая автора Лем СтаниславОграничение метода Энтузиасты, которые очень хотели бы повсеместно применить в гуманитарных областях так называемые кибернетические установки, часто не отдают себе отчета в том, что применение этих установок (и не только на его начальном этапе) сопряжено со
Из книги Сумма технологии автора Лем СтаниславФормулировка метода В ПОСЛЕДНЕЕ время появилось много научных работ, посвященных рассматриваемой нами проблеме, однако, рассеянные по специальным журналам, они, как правило, труднодоступны. Этот пробел заполнила книга советского астрофизика И.С. Шкловского «Вселенная,
Из книги Системная технология автора Телемтаев Марат Махметович4.1. Структура метода * Предпосылкой метода системной технологии являются теоретические результаты, описанные в главах 1–3. Метод системной технологии представляет собой обобщенный способ деятельности по созданию и реализации проектов системных технологий. Целью метода
Из книги Расовый смысл русской идеи. Выпуск 2 автора Авдеев В. Б.Три метода дьявола Наше сознание медлительно. А вот подсознание реагирует молниеносно. Причем реагирует, прежде всего, на «ключевые слова» и «образы». Такова особенность человеческого мозга.При последовательности слов типа «хаотичная россыпь» мозг человека отсеивает
Из книги Макс Вебер за 90 минут автора Митюрин Д.Зарождение метода. «Протестантская этика и дух капитализма» не только принесла Веберу широкое признание, но и стала для автора своеобразным «опытным полем», на котором он разрабатывал собственную методологию социологического познания.Не случайно наиболее знаковая
