Борис виан пена дней краткое содержание. «Болтливый мертвец» Борис Виан

⁰

L’ÉCUME DES JOURS

pour l’édition en Oeuvres complètes

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Колен заканчивал свой туалет. Приняв ванну, он завернулся в широкую махровую простыню, оставив обнаженными только ноги да торс. Он взял со стеклянной полочки пульверизатор и оросил летучим ароматным маслом свои светлые волосы. Янтарный гребень разделил его шелковистую шевелюру на тонкие оранжевые пряди, напоминающие борозды, которые вилкой прокладывает веселый пахарь на блюдце с абрикосовым конфитюром. Отложив гребень, Колен вооружился щипчиками для ногтей и косо подстриг края своих матовых век, чтобы придать взгляду таинственность. Ему часто приходилось это делать – веки быстро отрастали. Колен включил лампочку увеличительного зеркала и придвинулся к нему, чтобы проверить состояние своего эпидермиса. У крыльев носа притаилось несколько угрей. Сильно укрупненные, они поразились своему уродству и тут же юркнули обратно под кожу. Колен с облегчением погасил лампочку. Он размотал простыню, стягивающую ему бедра, и кончиком ее принялся удалять последние капельки воды между пальцами ног. Его отражение в зеркале показалось ему на кого-то удивительно похожим – ну конечно же, на того блондина, который играет роль Слима в Hollywood Canteen . Круглая голова, маленькие уши, прямой нос, золотистая кожа. Он так часто улыбался младенческой улыбкой, что на подбородке у него не могла не появиться ямочка. Он был довольно высокий, стройный, длинноногий и вообще очень милый. Имя Колен ему, пожалуй, подходило . С девчонками он говорил ласково, а с парнями – весело. Почти всегда у него было хорошее настроение, а в остальное время он спал.

Проткнув дно ванны, он выпустил из нее воду. Выложенный светло-желтой керамической плиткой пол в ванной комнате имел наклон, и вода стекала в желоб, который находился как раз над столом жильца, занимавшего квартиру этажом ниже. Недавно тот, не предупредив Колена, переставил у себя мебель. Теперь вода лилась на буфет.

Колен сунул ноги в сандалии из кожи нетопыря и надел элегантный домашний костюм – вельветовые брюки бутылочного цвета и атласную фисташковую куртку. Махровую простыню он повесил на сушилку, а коврик для ног перекинул через борт ванны и посыпал крупной солью, чтобы извлечь из него воду. Коврик тут же оплевался – он весь покрылся гроздьями мыльных пузыриков.

Выйдя из ванной комнаты, Колен двинулся на кухню, чтобы лично присмотреть за последними приготовлениями. Как всегда по понедельникам, у него обедал Шик , живший неподалеку. Правда, нынче была еще суббота, но Колену не терпелось увидеть Шика и угостить его теми блюдами, которые вдохновенно стряпал его новый повар Николя. Двадцатидвухлетний Шик был ровесником Колена и тоже холостяком, да к тому же он разделял его литературные вкусы, но вот денег у него было куда меньше. Колен же обладал состоянием, достаточным для того, чтобы не работать на других и ни в чем себе не отказывать. А вот Шику каждую неделю приходилось бегать к дяде в министерство, чтобы стрельнуть у него деньжат, потому что профессия инженера не позволяла ему жить на уровне своих рабочих, а командовать людьми, которые и одеты лучше тебя, и едят лучше, весьма затруднительно. Изо всех сил стараясь ему помочь, Колен под любым предлогом звал его обедать. Однако болезненное самолюбие Шика заставляло Колена постоянно быть начеку – он опасался, как бы чересчур частые приглашения не выдали его намерений.

Застекленный с двух сторон коридор, ведущий на кухню, был очень светлый, и с каждой его стороны пылало по солнцу, потому что Колен любил свет. Куда ни глянешь, повсюду сия ли начищенные до блеска латунные краны. Игра солнечных бликов на их сверкающей поверхности производила феерическое впечатление. Кухонные мыши часто плясали под звон разбивающихся о краны лучей и гонялись за крошечными солнечными зайчиками, которые без конца дробились и метались по полу, словно желтые ртутные шарики. Колен мимоходом погладил одну мышку: у нее были длинные черные усы, а серая шкурка на ее стройном тельце чудо как блестела. Повар кормил мышей превосходно, однако разъедаться не давал. Днем мыши вели себя тихо, как мыши, и играли только в коридоре.

Колен толкнул эмалированную дверь кухни. Повар Николя не спускал глаз с приборной доски. Он сидел за пультом управления, также покрытым светло-желтой эмалью. В него были вмонтированы циферблаты различных кухонных аппаратов, стоявших вдоль стены. Стрелка электроплиты, запрограммированной на жаренье индейки, дрожала между «почти готово» и «готово». Птицу вот-вот надо было вынимать. Николя нажал на зеленый тумблер, приводивший в действие механический щуп, который легко вонзился в индейку, и в то же мгновение стрелка замерла на отметке «готово». Быстрым движением Николя вырубил энергопитание плиты и включил тарелкоподогреватель.

– Будет вкусно? – спросил Колен.

– Месье может не сомневаться, – заверил Николя. – Индейка откалибрована очень точно.

– А что вы приготовили на закуску?

– Ах, на сей раз я не стал ничего изобретать и занялся чистым плагиатом. У Гуффе .

– Да у вас губа не дура! – заметил Колен. – Какой же пассаж его великого творения вы воспроизводите?

– Тот, что изложен на странице шестьсот тридцать восемь его «Поваренной книги». Сейчас, месье, я вам его прочту.

Колен присел на табурет, обитый пористым каучуком, покрытым сверху промасленным шелком в цвет кухонных стен, и Николя начал читать:

– «Запеките паштет как для закуски. Разделайте крупного угря и нарежьте его ломтями толщиной в три сантиметра. Сложите куски рыбы в кастрюлю, залейте белым вином, добавьте соли, перца, тонко нарезанного лука, две-три веточки петрушки, немного тмина, лаврового листа и зубок чесноку…» Правда, мне, увы, не удалось вырвать его так, как положено, потому что зубодерные щипцы у нас совсем разболтались.

– Я велю купить новые, – сказал Колен.

Николя продолжал:

– «…Когда угорь сварится, выньте его из кастрюли и положите на противень. Процедите бульон сквозь шелковое сито, добавьте немного испанки и томите на медленном огне, пока соус не загустеет. Пропустите его сквозь волосяное сито, залейте им рыбу и кипятите минуты две, не больше. Затем разложите куски угря на паштете, украсьте жареными шампиньонами, в середину воткните букет из молок карпа и залейте все это оставшимся соусом».

– Хорошо, – одобрил Колен. – Надеюсь, Шик это оценит.

– Я не имею удовольствия быть знакомым с месье Шиком, – заметил Николя, – но если это блюдо ему не понравится, то в следующий раз я приготовлю что-нибудь другое, и таким образом мне постепенно удастся определить с большой степенью точности всю гамму его вкусовых пристрастий от до до до.

– Конечно, – сказал Колен. – Засим я вас покину, Николя. Пойду накрывать на стол.

Он прошел по коридору в обратном направлении, пересек прихожую и оказался в столовой, служащей и гостиной: ее бежевато-розовые стены и голубой ковер не утомляли глаза, даже когда они были широко раскрыты.

Первое свидание Колена (Ромен Дюрис) и Хлои (Одри Тату). к/ф "Пена дней", реж. Мишель Гондри, 2013

Я совершенно точно помню, когда я прочёл «Пену дней» Бориса Виана. Это было в 1987 году, в поезде, когда мы с другом Юрой Баевским отправились отдохнуть в тогда ещё мирной Абхазии. Книга была прочтена за одни сутки. После этого я её не перечитывал, потому что очень неплохо запомнил. Но, посмотрев на днях фильм Мишеля Гондри, снятый по этой книге, понял, что перечитать её всё-таки нужно. Но давайте по порядку.

Борис Виан. Роман

Борис Виан

Начнём с того, кто такой Борис Виан. Это удивительный человек — французский поэт и писатель, джазовый трубач и певец, киноактёр, автор совершенно сумасшедших произведений, написанных под 24 разными псевдонимами. Его произведения стали считаться классикой сразу после его смерти. К сожалению, он умер, не дожив даже до 40 лет… Думаю, что о нём стоит написать отдельно. Здесь я хочу коротко рассказать о его самом известном романе «Пена дней» (1946), его оперном и кино- воплощении.

«Пена дней» стала первым прочитанным мною сюрреальным литературным произведением. Прочитанным? Проглоченным менее чем за сутки и переваренным без остатка. Переваренным настолько хорошо, что ряд образов из этого романа вошёл в мою плоть и кровь, повлияв но моё видение и восприятие мира. Я не перечитываю его только потому, что боюсь разрушить то чувство, возникшее от чтения романа, которое я сохранил до сих пор.

Борис Виан создал удивительный яркий и необычный мир. В нём главную героиню убивает поселившаяся в её лёгких водяная лилия. Главный же герой, чтобы заработать денег на лечение любимой, вынужден теплом своего тела выращивать стволы для винтовок. Но его увольняют с работы за то, что сила его любви заставила эти стволы расцвести стальными розами, сделав их совершенно непригодными для стрельбы.

Уже тогда я смог оценить пародийный образ Жана-Соля Партра и его фанатиков. Ведь сам Борис Виан был дружен с одним из величайших философов 20 века. Высмеивались лишь мифы, которые поклонники нагородили вокруг своего кумира. К слову, прочитанные примерно в то же время «Слова» Жана-Поля Сартра подарили мне один из базовых принципов моей жизни: «Умейте поставить себя так, чтобы вас искали». По работе мне это удаётся. В жизни — наоборот. Увы.

При всей лёгкости стиля, чтение романа — отнюдь не лёгкое дело. По нему буквально рассыпаны разнообразные отсылки к самым разным современным автору реалиям французской жизни. Их незнание и непонимание, в целом, мало влияет на восприятие романа. Но, подозреваю, если снабдить книгу мощным справочным аппаратом, то, возможно, понимание романа и мыслей автора станет более глубоким.

Не думаю, что стоит пересказывать сюжет романа — неблагодарное это дело. Каждый в ней найдёт что-то своё. Кто-то трагическую историю любви, кто-то сатиру на западноевропейское общество и его ценности. Кто-то может воспринять роман просто как милое абсурдное произведение, наслаждаясь прихотливой фантазией автора. Как говорится, suum cuique.

Пена дней. Первое издание на русском языке. М. Художественная литература. 1987

Не имея возможности (да и желания) выложит здесь весь роман, приведу лишь несколько цитат из него.

Почти всегда у него было хорошее настроение, а в остальное время он спал.
Люди не меняются. Меняются только вещи.
Знаешь, я хотел бы затеряться, как иголка в стоге сена. И пахнет хорошо, и никто меня там не достанет…
Меня интересует не счастье для всех людей, а счастье для каждого.
Я полагаю, что фамильярность допустима исключительно между людьми, которые вместе пасли свиней, а это, как вам известно, не наш случай.
Моя сестра сбилась с пути, — признался Николя.- Она изучала философию. В семье, которая гордится своими традициями, о таких вещах предпочитают молчать.
…история эта совершенно истинна, поскольку я ее выдумал от начала и до конца…
Дверь подъезда захлопнулась за ним, издав звук поцелуя в голое плечо
Он был настолько открытым, что было видно, как голубые и сиреневые мысли пульсируют в венах его рук
Они работают, чтобы жить, вместо того чтобы работать над созданием машин, которые дали бы им возможность жить не работая
На свете есть только две вещи, ради которых стоит жить: любовь к красивым девушкам, какова бы она ни была, да новоорлеанский джаз или Дюк Эллингтон. Всему остальному лучше было бы исчезнуть с лица земли, потому что все остальное – одно уродство.
Неправда, что всегда надо быть умницей.
Работа — вещь отвратительная, я это отлично знаю, но то, что делаешь для своего удовольствия, не может приносить дохода
…и сунул в карман чаевые, но по всему было видно, что он лжец, что чая не пьет, что для него это не невинные чаевые, а винные, или даже коньячные

Пожалуй, достаточно.

Эдисон Денисов. Опера

Затрудняюсь сказать, когда я впервые услышал имя советского композитора-авангардиста Эдисона Денисова. Думаю это было на авторском концерте Софьи Губайдулиной, на котором она, отвечая на вопрос из зала, упомянула Эдисона Денисова, Елену Фирсову, Альфреда Шнитке и Бориса Чайковского. Пожалуй, ему и его творчеству стоит посвятить отдельный материал.

Я хочу рассказать о своём восприятии его оперы «Пена дней». Эдисон Денисов закончил её в 1981 году, премьера же её состоялась в Париже пятью годами позднее. Денисов сам написал либретто оперы, причём написал его на французском языке. Прежде всего потому, что Денисов считал сам язык Виана очень музыкальным.

Сам роман — многослойное произведение. В нём можно выделить, как минимум, три смысловых пласта.Первый пласт — лирический, он связан с историей любви Колена и Хлои. Второй — «партровский», третий — «абсурдный». Но Денисов из всех пластов решил оставить один — лирический. Увы, я не умею писать о музыке так, как маститые критики, используя специальную терминологию. Впрочем, покойный Frank Zappa как-то сказал: «писать о музыке это примерно то же, что танцевать об архитектуре».

Эдисон Денисов — Сюита из оперы Пена дней, Конверт грампластинки.

К сожалению, я не видел оперы. Я даже не слышал её целиком. В моей коллекции грамзаписей есть пластинка, вышедшая на фирме грамзаписи Мелодия. На ней записана «Сюита из оперы Пена дней» в исполнении Государственного Симфонического Оркестра Министерства Культуры СССР. Увы, либретто здесь русскоязычное.

Это достаточно непростое произведение, требующее напряжённого прослушивания. В метро или на рабочем месте его не послушаешь. И, пожалуй, стоит её слушать ПОСЛЕ прочтения романа. Мир оперы, на мой взгляд, более мрачный и трагичный, чем мир романа. Правда, насколько я понял, на пластинке поместилась относительно небольшая часть оперы. Но и то, что можно услышать, вполне достаточно, чтобы понять несколько вещей. Во-первых, ваша эта музыка или нет (хотя мне она зашла очень не с первого раза). Во-вторых, увидеть мир Бориса Виана глазами очень незаурядного человека и композитора — Эдисона Денисова.

Не могу назвать оперу обязательной к прослушиванию — её музыкальный материал достаточно сложно переварить тем, чьё восприятие классики ограничивается музыкой XVII-XIX веков. Слишком она отличается от той, что в быту принято называть «классической».

Мишель Гондри. Фильм

До Мишела Гондри было две попытки экранизировать «Пену дней» Бориса Виана. В 1968 году, во время массовых беспорядков во Франции, кстати, предсказанных Борисом Вианом, одноименный фильм снял Шарль Бельмон. Картина не была принята ни зрителями, ни критиками. Об этом говорят её низкие оценки и на более лояльном к попсе сервере IMDB (5,9), и на более «артхаузоцентричном» Кинопоиске. Там фильм не дотянул даже до 5-ки (4,6). Разумеется, тратить на него время я не стал. Больше колебаний «смотреть — не смотреть» вызвал у меня фильм «Хлоя» японского кинорежиссёра Го Ридзю, снятый в 2001 году. Если честно, почему-то возникло стойкое нежелание смотреть это фильм. Возможно, со временем его преодолею. Но неизбежно его сравнение с выдающимся на мой взгляд, фильмом Мишеля Гондри.

«Пена дней». Пианоктейль

Я очень не сразу принял решение посмотреть этот фильм. Для меня вовсе неочевидной была сама возможность как-то передать визуальными средствами мир, созданный Борисом Вианом. Пусть себе и с применением компьютерной графики. Сказу сразу: УДАЛОСЬ! Мне кажется, что если бы был жив сам Борис Виан, то он не сильно бы возражал против такой экранизации.

Правда, и тут не обошлось без расшаркиваний в сторону политкорректности. Так Николя стал чернокожим (великолепная игра Омара Си, которого многие помнят по фильму «1+1»). И, к сожалению, великолепное название денежной единицы из русского перевода — «инфлянк», заменили доублезоном из оригинала. А жаль — редкий случай, когда перевод лучше оригинала 🙂

Фильм наполнен огромным количеством мелких деталей, создающих атмосферу абсурдного мира Бориса Виана. Количество и качество этих деталей таково, что у меня возникло желание посмотреть фильм, минимум, дважды. Первый раз чуть ли не покадрово, выявляя эти детали. А второй раз уже зная, «что где лежит».

И, конечно, Одри Тату. Понятное дело, для меня останется «Амели», но «Пена дней» этот «амелишный» образ не испортил ни разу. Тату хороша.

Не сомневаюсь, что придирчивые критики найдут у фильма массу недостатков. Даже не буду пытаться с ними спорить. Для меня самым главным оказалось то, что атмосфера фильма и создаваемое им настроение оказалось необыкновенно близким к тому, что создавала для меня книга. Возможно, у других будет по-другому.

В любом случае считаю фильм достойным просмотра. Буду рад, если кто-то получит от него удовольствие. А уж если кто-то решит после фильма прочитать книгу (хотя, пожалуй, лучше до), то буду где-то даже счастлив 🙂

P.P.S. «Пена дней Бориса Виана существует и в виде аудиокниги. Не думаю, что кто-то осилит её за один присест — всё-таки, 6,5 часов, но ссылку на неё приведу. На всякий случай: вдруг кто-нибудь захочет скачать!

ПРЕДИСЛОВИЕ

В жизни самое главное -- подходить ко всему с априорными
мнениями. В самом деле, оказывается, что массы ошибаются, а
индивидуумы всегда правы. Нужно остерегаться выводить отсюда
правила поведения: совсем не обязательно их формулировать,
чтобы им следовать. Есть только две вещи: это всякого рода
любовные дела с прелестными девушками и музыка Нового Орлеана
или Дюка Эллингтона. Остальное должно исчезнуть, ибо остальное
уродливо, и нижеследующие страницы повествования черпают всю
свою силу из того факта, что история эта совершенно истинна,
поскольку я ее выдумал от начала и до конца. Сама же ее
материальная реализация состоит по сути дела в проецировании
реальности -- в перекошенной и разогретой атмосфере -- на
неровную и порождающую тем самым искривления поверхность. Самый
что ни на есть благовидный подход, как видно.

Колен заканчивал свой туалет. После ванны он закутался в
большое махровое полотенце, из-под которого виднелись только
его ноги и торс. Взяв со стеклянной этажерки пульверизатор, он
направил на свои светлые волосы душистую струю жидкого масла.
Янтарный гребень разделил их шелковистую массу на длинные
оранжевые пряди, похожие на борозды, которые веселый пахарь
чертит вилкой на абрикосовом конфитюре. Колен отложил гребень
и, вооружившись маникюрными ножницами, подрезал наискосок
уголки своих матовых век, чтобы придать тем самым своему
взгляду таинственность. Ему часто приходилось повторять эту
операцию, поскольку веки у него отрастали очень быстро. Он
зажег маленькую лампу увеличительного зеркала и придвинулся
вплотную к нему, чтобы проверить состояние своего эпидермиса.
Вокруг крыльев носа выступило несколько угрей. Увидев крупным
планом, сколь они уродливы, угри быстро нырнули обратно под
кожу, и удовлетворенный Koлен погасил лампу. Он снял
перепоясывавшее чресла полотенце и, чтобы устранить последние
следы влаги, пропустил один из его углов между пальцами ног. В
зеркале было видно, на кого он похож, -- на блондина, который
играл роль Слима в "Hollywood Canteen". У него была круглая
голова, маленькие уши, прямой нос, золотистый цвет лица. Он
часто улыбался детской улыбкой, и тогда на подбородке у него
появлялась ямочка. Он был довольно высок ростом, худощав,
длинноног и очень симпатичен. Имя Колен весьма ему шло. С
девушками он разговаривал негромко, с мужчинами -- весело.
Почти всегда у него было хорошее настроение, остальное время он
спал.
Он выпустил на волю воду из ванны, проткнув в ее дне дыру.
Покрытый светло-желтыми керамическими плитками пол ванной
комнаты был замощен набекрень, и вода сбегала по нему к стоку,
находившемуся точно над письменным столом обитателя нижнего
этажа.

«…Отложив гребень, Колен вооружился щипчиками для ногтей и косо подстриг края своих матовых век, чтобы придать взгляду таинственность. Ему часто приходилось это делать - веки быстро отрастали». Так неожиданно начинается сюрреалистический роман «Пена дней» (в оригинале «L’Écume des jours»), который читается на одном дыхании и никого не оставит равнодушным.

Для меня роман «Пена дней» - произведение уникальное и не имеющее аналогов в мировой литературе. При первом прочтении, много лет назад, оно произвело на меня глубокое впечатление, которое не выветрилось до сих пор. Это книга, которая читается на одном дыхании.

Данное произведение объединяет много жанров. Это драма с фантастическими, даже скорее, сюрреалистическими элементами и черным юмором. Конечно, абсурдной прозой и тем более поэзией сейчас никого не удивишь, однако, я продолжу настаивать на том, что это произведение уникальное в своем роде. Конечно, на Виана оказало огромное влияние личное знакомство с классиком абсурдистской драматургии Эженом Ионеско и мыслителями того времени Жано-Полем Сартром и Симоной де Бовуар. Необычной была судьба самого Бориса Виана.

Французский писатель прожил короткую жизнь (1920-1959), но успел попробовать себя в качестве джазового музыканта и исполнителя собственных песен, он писал романы, пьесы, стихи, сценарии фильмов, либретто балетов, переводил с английского, лепил скульптуры и писал картины. А умер писатель от разрыва сердца в кинотеатре за просмотром премьеры - экранизации черного боевика «Я приду плюнуть на ваши могилы», написанного им под псевдонимом Вернон Салливан. Исследователи заинтересовались творчеством Виана уже после его смерти, в 1960-х годах.

Во власти абсурда

Традиционно в романе «Пена дней» выделяют три сюжетных линии: основную, любовно-лирическую (Колен и Хлоя); «экзистенциально-партровскую» (Шик и Ализа) и абсурдисткую - все остальное.

Причем абсурдисткий слой постоянно, легко и непринужденно просачивается в первые два.

Герои романа оторваны от жизни, поэтому и их любовные линии такие нереалистичные и приторные. Они молоды, красивы, богаты, веселы и беспечны. Не идут по жизни, а порхают, причем в буквальном смысле: «Сердце Колена раздулось до невероятных размеров, потом взмыло вверх, оторвало его от земли, и он влетел…».

Персонажи не знают никаких забот кроме вечеринок, утреннего туалета (яркие наряды беспечного денди, которые Колен с любовью выбирает перед зеркалом) и сытного ужина. Оба параллельных любовных романа (Колен-Хлоя и Шик-Ализа) - главного героя и его друга - написаны как под копирку: очень красивая девушка, любовь с первого взгляда, безоблачные отношения и полеты на облаке… Поскольку начало романа - это детская сказка, каждое желание персонажей осуществляется по щелчку пальцев. Яркий пример - сцена свадебного путешествия. Когда во время свадебного путешествия в большом белом лимузине Колену и Хлое стало «как-то не по себе от проносящегося мимо пейзажа» и Хлоя сказала: «Ненавижу этот тусклый свет, эту мглу», - то Колен «нажал на зеленые, синие, желтые и красные кнопки, и разноцветные фильтры заменили автомобильные стекла. Теперь Колен и Хлоя оказались словно внутри радуги, и цветные тени плясали по белому меху сиденья...». Это пример эскапизма - побега от суровой реальности в вымышленную вселенную.

Захотел изысканных яств -на кухне уже колдует остроумный повар Николя, захотел утонченного спиртного - получи пианоктейль, подумал о любви -сразу на горизонте возникла очаровательная невеста. Пока в жизнь не вторгается реальность в лице неизлечимой болезни и смерти.

Мужчина любит женщину, она заболевает и умирает

Незадолго до своей смерти Виан сказал о романе «Пена дней»: «Я хотел написать роман, сюжет которого заключается в одной фразе: мужчина любит женщину, она заболевает и умирает». Мотив смерти возлюбленной и страдания героя по ней - один из самых популярных мотивов в мировой литературе. Интересно, что это излюбленный сюжетный ход современника Виана, Эриха-Мария Ремарка. Таким образом, можно проследить сюжетные параллели у двух моих любимых книг - «Пена дней» Виана и «Три товарища» (1936) Ремарка. В обоих случаях беспечная жизнь друзей навсегда меняется со смертельной болезнью возлюбленной. У обеих книг трагический и вполне предсказуемый конец. Даже болезни героинь схожи - туберкулез и водяная лилия-нимфея, выросшая в легком (по сути тот же туберкулез в его абсурдистской версии). Думаю, такое совпадение обусловлено тем, что оба автора писали в послевоенное время. Ремарка относят к авторам «потерянного поколения», романы которых посвящены жизни солдат, которые не могут адаптироваться к послевоенной жизни, поскольку их психика сломлена войной. А роман Виана писался в годы Второй мировой войны и был закончен сразу после нее. Возможно, Колен и Шик - это тоже представители потерянного поколения, только они потерялись не в послевоенной Европе, а в своем выдуманном мирке?

В начале романа мы видим беззаботную, заигрывающую с читателем фантастику. Во второй части она становится все более мрачной. Идиллия разрушается на глазах. Виану удалось создать свой собственный хрупкий фантастический мир, который не терпит соприкосновения с реальностью. Этот сон наяву, сначала наполненный легкой как сладкая вата фантазией, постепенно перерастает в жуткий гротеск. Этот момент перехода - наиболее удачно передан автором. Таким образом, в романе объединены два жанра - утопия и антиутопия.

Виану удалось создать свой собственный хрупкий фантастический мир, который не терпит соприкосновения с реальностью. Этот сон наяву, сначала наполненный легкой как сладкая вата фантазией, постепенно перерастает в жуткий гротеск.

Потрясает воображение то, как окружающий мир меняется вместе с героями. На самом деле здесь описано то, что происходит с каждым из нас, хотя мы стараемся этого не замечать. Например, идиллическое гнездышко молодоженов Колена и Хлои скукоживается вместе с болезнью Хлои, а ее кровать опускается к полу. Виан показывает, что его герои не могут существовать в реальном мире, беспощадном к созданиям, парящим с цветка на цветок и обаятельно беспомощным.

Главному герою приходится работать. Сцена с поиском работы - одна из самых мощных, страшных и запоминающихся в книге. Колен приходит в теплицу, где люди выращивают оружие из металла теплом собственной груди. Любящий чувствительный Колен слишком нежен для этой работы. От его тепла из металла вырастают прекрасные розы, а не оружие. Мужчина, нанимавший его на работу, справляется с ней, но превратился в двадцатидевятилетнего старика. Что может быть страшнее этой метафоры?

Любой нетворческий, ненаполненный любовью труд вызывает отвращение у Виана. Особенно разрушительное дело войны. Как гласит латинская мудрость: когда говорят пушки, музы молчат. Самое страшное, что может произойти - это превращение человека в механизм, пригодный только для военных действий.

Первая часть романа просто искрится яркими цветами, всей их палитрой - от «обычных» цветов (синий, красный, зеленый) до «цветов-неологизмов»: цвета кокоса с молоком, кисло-зеленого. «Колен…был настолько открытым, что видно было, как голубые и сиреневые мысли пульсируют в венах его рук». В эпизоде похорон Хлои все превращается в бесцветное, блеклое мессиво. В этой же сцене черный юмор достигает апофеоза - разговор Колена с распятым равнодушным Иисусом, самоубийство мыши, поющий псалом слепые приютские девочки...

Вообще, эстетика черного юмора всегда была близка Виану (это ярче всего проявилось в романе «Я приду плюнуть на ваши могилы»).

Пианоктейль и серцедер

В романе много автобиографического. В первую очередь, обращаешь внимание на обилие музыки. Названия джазовых композиций легко вплетаются в канву романа, становятся кодом, которым обмениваются герои. Чего стоит один пианоктейль - мечта многих читателей романа. Наигрывая любую мелодию на пианоктейле, вы можете сделать коктейль и попробовать ее на вкус. Герои романа пьют коктейли на мелодии Эллингтона и Армстронга…Влюбленность главного героя тоже естественно сопровождается музыкальным лейтмотивом - композицией «Хлоя» Эллингтона, ведь это имя возлюбленной Колина. Конечно, слуховые (а точнее музыкальные) ассоциации - основной инструмент Виана. Но помимо этого он погружает нас в яркий мир вкусовых, осязательных и зрительных ощущений. Например, тот же пианоктейль - это слияние вкусовых и аудиальных впечатлений.

Изобретенные Вианом механизмы, которыми переполнен роман, играют в нем особую роль. Это и пианоктейль - символ dolce vita, и жуткое орудие убийства серцедер, который Ализа вонзает в грудь Партра (появится еще раз в одноименном романе Виана «Серцедёр»).

Разумеется, роман очень сложен для театральных и даже кинопостановок.

Колен приходит в теплицу, где люди выращивают оружие из металла теплом собственной груди. Любящий чувствительный Колен слишком нежен для этой работы. От его тепла из металла вырастают прекрасные розы, а не оружие.

Обилием фантастических элементов, которые сложно передать сценическими средствами, он подобен «Пер Гюнту» Ибсена и «Фаусту» Гете. У Виана даром голоса наделены «скучающий» Иисус на распятии, кошка и мышь, как будто пришедшая из диснеевского мультфильма.

Вообще, эта мышка - важный персонаж книги, барометр настроения повествования. В начале она ликует вместе с беззаботной жизнью Колена и Хлои, купаясь в лучах солнца. Затем, когда Хлоя болеет, ранит себя о стекло. А когда Хлоя умирает, кончает жизнь самоубийством в пасти кошки.

Подобно Льюису Кэрроллу, Виан неоднократно использует прием буквального толкования метафорических выражений и фразеологизмов (например, «стены надвигаются»). Словесная игра выражается в череде неологизмов, каламбуров, говорящих имен. Молодежь на вечеринке отплясывает модные танцы: скосиглаз, вывих и озноб. Хлою лечит доктор Д"Эрьмо. Свадебной церемонией и похоронами заведуют такие нелепые персонажи с переиначенными церковными санами, как Священок, Надстоятель, Пьяномарь и Архиписк. Интересно, что описание свадьбы и похорон чем-то похожи. Таким образом, повествование фактически начавшееся со свадьбы, замыкается похоронами по канонам кольцевой композиции.

В стиле Виана есть что-то от классика французского гротеска, Франсуа Рабле. Ему тоже нравится нарушать границы, смеяться над религиозными таинствами, иногда добавлять что-то условно «сальное, неприличное» (хотя во вселенной Виана правила приличия другие). Так организация свадебной церемонии невозможна без «свадебных педералов».

Фантастические элементы выступают орудием остроумной пародии. За картонным идолом Жан-Солем Партром легко угадывается кумир миллионов, философ-экзистенциалист, с которым Виан был знаком лично. Названия его произведений также спародированы - например, «Тошнота» превратилась в «Блевотину». Кстати, в романе есть и гротескный образ герцогини де Будуар (Симоны де Бовуар).

Виан высмеивает философа, к которому питал дружеские чувства не для того, чтобы поднять на смех его философию, а чтобы поставить под сомнение идею истины в последней инстанции.

Абсурд, как он есть. Повествование абсурдно от начала и до конца. Удивительно, как только автор смог сохранить общую целостность композиции и сюжета во всём этом шикарном запутанном клубке смысловых импровизаций и очерёдности восприятия.

Большая странность и оригинальность "Пены дней" состоит в том, что это не комедия абсурда, какой она кажется поначалу, а мелодрама абсурда. Сложный и уникальный жанр. Примерно как клоун на арене цирка, который своими действиями вызывает не смех, а слёзы. И уже не важно, что это цирк, а не театр. Люди-то приходят на представление развлечься, повеселиться, восхититься трюками и прочими wow-эффектами, но никто уже и не возражает поплакать, не просит прекратить. А в конце сцены артист уходит под несмолкаемые заслуженные аплодисменты. Крайне не стандартная ситуация для цирка, согласитесь?

В "Пене дней" Бориса Виана, как и должно быть в по-настоящему знаковом произведении, широко используются различные метафоры и целый ворох отсылок (с "Улиссом", понятно, не поспорит, но многим фору даст внушительную). А уж что сказать о речевой поступи автора, настолько точно порой находящей нужные необычные формы для отражения нетипичности мышления Виана и, соответственно, приглашения читателя к внутреннему монологу или просто рациональному (или не очень) обдумыванию. И всё это накоротке и точно в ноги, как говорят футболисты. Вот прекрасный пример из книги:

Витрины цветочных магазинов никогда не закрывают железными шторами. Никому и в голову не приходит красть цветы".

И ведь действительно... Кому в голову придёт красть цветы? Задумывались об этом? Зачем красть цветы? Что с ними потом делать? Есть их нельзя, на себя не наденешь, не прочтёшь на скамейке в парке, не поставишь в прихожую для развешивания шляп. Так что же делать с цветами? Дарить девушке краденными? Но тогда ведь во многом теряется смысл ритуала цветодарения. Нет, можно продавать, как старушки у метро. Вот только много цветов всё равно не унесёшь, да и срок хранения уж очень ограничен. Вот ведь как!

С другой стороны, можно подойти к этой фразе и несколько иначе. Если смысл не менять. Может, наше общество действительно уже вступило в фазу "обесцвечивания"? Может, цветы и вправду перестали быть нужными атрибутами социальных отношений и превратились в обезличенную формальность, и то не всегда соблюдаемую? Может, имелась в виду не конкретно кража, а безвозмездность такого продукта? Вот чем хороша "Пена дней" - она всего лишь фрагментами даёт внимательному читателю больше, чем иные произведения литературы предлагают в целой главе, а то и книге.

Знаете, этот роман Бориса Виана не столько обязателен к прочтению, сколько полезен. Даже тем, кто не является ценителем интеллектуальной литературы. "Пена дней" позволяет посмотреть на окружающую действительность с другой позиции восприятия. Всё то же самое, только совсем иначе, совсем по-другому, совсем не так, как мы привыкли. Нефантастичная фантастика в стиле джаз.

На свете есть только две вещи, ради которых стоит жить: любовь к красивым девушкам, какова бы она ни была, да новоорлеанский джаз или Дюк Эллингтон.