Г.П Семенова

А.И. Солженицын принадлежит к тому нередкому в отечественной литературе типу писателей, для кого Слово равно Делу, Нравственность состоит в Правде, а политика - вовсе и не политика, а «сама жизнь». По мнению некоторых критиков, это-то и уничтожает «мистическую сущность искусства», порождая перекос на политическое плечо в ущерб художественному. В лучшем случае такие критики говорят: «При однозначном восхищении Солженицыным-человеком я, к сожалению, невысоко ставлю Солженицына-художника». Впрочем, есть и другие, что «невысоко ставят» его и как мыслителя, как знатока российской истории и современной жизни и даже как знатока русского языка. Это не значит, будто на отношении к этому писателю подтверждается известное русское правило: в отечестве пророка нет. Как раз именно он и выдвигается многими на такую роль, причём, кое-кто считает, что время для критики А. Солженицына не наступило и, возможно, не наступит. Вот так, по-русски, не знает сердце середины: или-или...

Известно, что одна из постоянных тревог писателя - о том, почему люди часто не понимают друг друга, почему не каждое слово - художественное или публицистическое - доходит до сознания и сердца, почему иные слова уходят, не оставив следа. Отчасти он сам ответил на этот вопрос, сказав в «Нобелевской речи» (1970), что правдивое слово не должно быть безликим, «без вкуса, без цвета, без запаха», ему пристало соответствовать национальному духу, этой праоснове языка.

В поиске и отборе таких слов, в изменении словообразовательных элементов у наиболее «затёртых» из них - одна из немаловажных составляющих его творчества, его поэтики. Размышляя, к примеру, о тех, кто «самозабвенно или опрометчиво» называет себя интеллигенцией, по существу ею не являясь, он предлагает называть их «образованщиной», что, с его точки зрения, «в духе русского языка и верно по смыслу» («Образованщина»). Употребительный вариант «интеллигентщина» был отвергнут, вероятно, потому, что смысл исходного понятия «интеллигентность» шире, чем смысл, заключённый в понятии «образованность», и, значит, существительное «интеллигентщина» не выразило бы того, что хотел сказать автор.

При установке на гармоничное, адекватное языковое оформление всякого содержания А. Солженицын порой использует разный шрифт, чтобы выделить наиболее значимые, ключевые понятия и термины, связанные с темой, специфические слова и выражения, комментируя и объясняя их или в специальных примечаниях или непосредственно в тексте. «Ах, доброе русское слово - острог \ - читаем в его книге «Архипелаг Гулаг» (часть 1, глава 12), - и крепкое-то какое! и сколочено как! В нём, кажется, - сама крепость этих стен, из которых не вырвешься. И всё тут стянуто в этих шести звуках - и строгость, и острога, и острота (ежовая острота, когда иглами в морду, когда мёрзлой роже метель в глаза, острота затёсанных кольев предзонника и опять же проволоки колючей острота), и осторожность (арестантская) где-то рядышком тут прилегает, - а рог? Да рог прямо торчит, выпирает! прямо в нас и наставлен». Оценив слово как «доброе», писатель имеет в виду то, что оно добротно, хорошо, удачно сделано.

А вот то, что язык наш называет «добром» предметы быта, одежду, домашнюю утварь, ему представляется странным (см. «Матрёнин двор»). Странно, однако, другое - что при столь внимательном отношении к слову писатель в данном случае не почувствовал едва ли не на поверхности лежащей предопределённости этого просторечного словоупотребления народными этическими ценностями, бережным отношением к тому необходимому, что служит человеку в его повседневной жизни и что наживается не вдруг и не лёгким трудом. Чтобы выразить ироническое отношение к накопительству, скопидомству, повышенному интересу к вещам, народ пользуется другими словами - такими, как «тряпки», «барахло». Может быть, в этом случае писатель и сам оказался в каком-то смысле во власти тех «штампов принудительного мышления», которые, по его наблюдениям, так мешают людям понять друг друга, и захотел быть «нравственнее» веками складывавшихся и утверждавшихся элементов народной этики.

А вот темпераментная характеристика слова «массовизация» и обозначаемого им процесса как «мерзкого» таких сомнений не вызывает, хотя можно было бы сказать, что и здесь форма и содержание удивительным образом совпали: каков процесс, таково и слово, казённое, внеэстетичное, наскоро слепленное по канонам революционного новояза. Но А. Солженицын прав в том, что долгие годы такой массовизации из многих голов «выбили... всё индивидуальное и всё фольклорное, натолкали штампованного, растоптали и замусорили русский язык», наводнили его выспренними идеологизированными клише, проникшими в речь даже наиболее образованных и думающих представителей общества, вынужденно или привычно использовавших этот «подручный, невыразительный политический язык» («Образованщина»).

Феномен солженицынского «Одного дня из жизни Ивана Денисовича» - в нерасторжимости правдивого содержания и правдивого языка, которые в начале шестидесятых годов шли «вперерез» привычным политическим догмам, расхожим эстетическим штампам и моральным табу: никому не известный автор ошеломившего современников произведения выбрал для себя свободу «в устроении... собственного языка и духовного мира» (Вопросы литературы. 1991. № 4. С. 16). Тогда для многих стали событием не только герой и тема рассказа, но и язык, которым он был написан: в него «окунались с головой, дочитывали фразу - и нередко возвращались к её началу. Это был тот самый великий и могучий, и притом свободный, язык, с детства внятный, а позже всё более и более вытесняемый речезаменителями учебников, газет, докладов» (Новый мир. 1990. № 4. С. 243). Тогда А. Солженицын «не просто сказал правду, он создал язык, в котором нуждалось время - и произошла переориентация всей литературы, воспользовавшейся этим языком» (Новый мир. 1990. № 1. С. 243). Этот язык был ориентирован на стихию той устной речи, которую писатель слышал в «гуще народной», где, по его наблюдениям, ещё сохранилось «невыжженное, невытоптанное» массовизацией («Образованщина»).

Как известно, на основе аналитической проработки существующих словарей русского языка, а также лучших образцов отечественной литературы и всего слышанного «в разных местах... из коренной струи языка» А. Солженицын составил «Русский словарь языкового расширения», цель которого видел в том, чтобы послужить отечественной культуре, «восполнить иссушительное обеднение русского языка и всеобщее падение чутья к нему» («Объяснения» к «Русскому словарю...»).

Конечно, суть этой работы не в том, как это представляется некоторым лингвистам, чтобы попытаться вернуть современников к прошлому языковому сознанию. Не о замене иностранного слова «калоши» на русское «мокроступы», как предлагали задолго до него ревнители чистоты русского языка, идёт у него речь. И не о замене широкоупотребительной лексики забытыми или почти забытыми словами, собранными им: «зрятина» вместо «напраслины», «смехословие» вместо «иронизирования», «тщесловие» вместо «суесловия», «женобесие» вместо «женолюбия», «школить» вместо «воспитывать» или, может быть, «ругать», «звёздохват» вместо «хватающий звёзды с неба», «авосьничать» вместо «делать что-нибудь на авось» и т.д. Собранные слова предлагаются им лишь в качестве возможных синонимов к распространённым на том основании, что содержат дополнительные смысловые или экспрессивные оттенки. Подобно тому как исторически и философски творчество А. Солженицына нацелено на восстановление не вообще прежних порядков, а именно «дееспособных норм прежней российской жизни» (Вопросы литературы. 1991. № 1. С. 193), так и с лингвоэстетической точки зрения его словарь и писательский труд движимы стремлением вернуть в речевой обиход соотечественников, в русскую литературу из запасников языка «ещё вполне гибкие, таящие в себе богатое движение слова», которые могут найти применение, обогатить современную речь, выразить содержание, может быть, в должной мере невыразимое известными языковыми средствами.

Показательно, что сам А. Солженицын смог, как он считает, «вполне уместно» использовать в собственных произведениях лишь пятьсот лексических единиц из своего Словаря. Такой же осторожности в словоупотреблении он ждёт и от собратьев по перу, не приемля «языковых разухабств», когда литератор стремится «не в лад, не в уровень к предмету рассмотрения, не к задуманной высоте открытий напихать в текст грубых выражений, не слыша фальши собственного голоса» («...Колеблет твой треножник»). Несомненный образец такой безвкусицы для А. Солженицына - лагерный жаргон в эссе А. Терца (А. Синявского) «Прогулки с Пушкиным»: «насобачившийся хилять в рифму» и т.п. Со свойственной ему категоричностью он обвиняет уже не только этого автора, а отечественную эмиграцию вообще в стремлении «развалить именно то, что в русской литературе было высоко и чисто». «Распущенная и больная своей распущенностью, до ломки граней достойности, с удушающими порциями кривляний, она, - пишет А. Солженицын, - силится представить всеиронию, игру в вольность самодостаточным Новым Словом, - часто скрывая за ними бесплодие, вспышки несущественности, переигрывание пустоты» (Там же). Разумеется, это не может быть отнесено ко всей русскоязычной эмигрантской литературе, которая в лучших своих образцах немало сделала и для славы российской словесности, и для сохранения русского языка. И «Прогулки с Пушкиным» тоже никак не исчерпываются оценкой А. Солженицына. Но неистовство - в русском духе.

Не это ли неистовство порой мешает и самому А. Солженицыну в его работе над словом? И не проигрывают ли в таком случае его собственные тексты от того, что после первых публикаций на родине профессионально их, видимо, никто уже не редактировал, а в отечественных изданиях последних лет неприкасаемой оказалась даже его орфография: «девчёнка» («Раковый корпус»), «мьюзикал» («Нобелевская речь»), «мятель» («Архипелаг Гулаг»), «семячки» («Бодался телёнок с дубом») и др.? «Один день Ивана Денисовича», может быть, лучшее художественное произведение А. Солженицына, только выиграло от того, что, не уступив в главном - в подлинности характера и языка, - автор согласился «реже употреблять к конвойным слово «попки»... пореже - «гад» и «гады» о начальстве; сначала этих слов в тексте было «густовато»«, - признаётся он в «Очерках литературной жизни». Вот так же густовато бывает на некоторых страницах других его произведений от нарочитых языковых исканий, заставляющих читателя, как сказал бы сам Александр Исаевич, то и дело «упинаться», отвлекаясь от содержания, теряя остроту восприятия.

Возможно, к числу подобных неудач следует отнести такие словоупотребления писателя, как «обиходчивый Макс» («В круге первом»), что в контексте означает «обходительный», но по форме тяготеет к значению причастия «обихаживающий»; в выражении «нагуживает в душу нам» («Нобелевская речь») глагол смущает той же нечеткостью смысловой ориентации - «гужевой», «гадить»?.. Интересен, свеж, ритмически и даже по смыслу оправдан последний глагол в предложении об острогах: «... стало это всё опять подниматься, сужаться, строжеть, крожеть» («Архипелаг Гулаг»), напоминающем знаменитые цветаевские словесные эскапады, но взятый отдельно, без контекста, этот же глагол становится совершенно непонятным («раж», «рожа»?..). Вызывают сомнение и некоторые словообразования вроде «травы вокруг сочают после дождя» («Дыхание»), хотя ни один из «правильных» оборотов (источают аромат, распространяют запах, сочатся влагой и т.д.) - а писателю, к тому же, нужно только одно слово - не передал бы всей информации, обеднил прекрасную и живую картину, ибо травы после |дождя в самом деле не только пахнут свежестью, но ещё и, напоенные влагой, полнятся ею, дышат, роняют избыток, испаряют вовне, дымятся... Впрочем, при такой страстной увлечённости языкотворчеством и при таком абсолютном неприятии «расхожего языка», «расхожих понятий», издержки и передержки - воспользуемся его словом - «необминуемы»; к тому же их в произведениях А. Солженицына всё-таки куда меньше, чем находок.

Выпалывая из своих текстов приевшиеся формы, писатель не только борется со штампами, но часто уточняет или утяжеляет смысл, делает слово более значимым и содержательно, и эмоционально. При этом используемые им приёмы весьма разнообразны. Так, разговорные, просторечные слова продуктивно работают в языке не только героев, но и самого А. Солженицына. В одних случаях они употребляются, чтобы разнообразить, оживить речь, избавить её от повторений, как, например, глагол «пособить» наряду с нейтральным «помочь» в «Нобелевской речи»; в других - фонетико-грамматические просторечия, включённые в авторскую речь, становятся средством дополнительной характеристики персонажей, как «выпимши» и «для прилики» в «Пасхальном крестном ходе»; в третьих - просторечие, например, «роженые» должно нейтрализовать неуместное в контексте названного рассказа высокое звучание слова «рождённые». Попробуем в этом же рассказе вернуть на место «законный» глагол «обступили» или «окружили», и тотчас исчезнет эффект слова-находки, и упростится, обеднится смысл: «Девки в брюках со свечками и парни с папиросами в зубах, в кепках и в расстёгнутых плащах... плотно обстали и смотрят зрелище, какого за деньги нигде не увидишь». Этим целям служит и глагол «одерзел», употреблённый вместо «осмелел» («Бодался телёнок...»). При этом А. Солженицын по обыкновению строго следит за уместностью употребляемых слов: девчонки в брюках «перетявкиваются» в церкви со старухами («Пасхальный крестный ход»), а вот врач Гангарт и медсестра Зоя в присутствии неравнодушного к обеим Костоглотова - «перерекнулись». Оба глагола несут на себе печать авторского отношения к героям, авторской оценки - в этом ещё один немаловажный смысл производимых писателем замен.

Чтобы разъять привычный штамп, писатель то вместо нейтральных слов использует сниженные, скажем, «ухватки», а не «способы» или «приёмы» («Пасхальный крестный ход»); то вводит неожиданные, неизбитые определения, вроде «смутьянского Ленинграда» («В круге первом»), «раскалённого часа» («Нобелевская речь»); то соединяет слова, не очень подходящие с точки зрения нормативного употребления: «вперерез марксизму» («На возврате дыхания и сознания»), «бойкий оценщик» - о литераторе-критике («...Колеблет твой треножник»), «зудело ли... оптимистам» (Там же); то в сложном слове заменяет одну из частей или меняет их местами - «немоглухой» («Матрёнин двор»), «средолетний старик» («Раковый корпус»), «печалославная советская «Литературная энциклопедия»« («...Колеблет твой треножник»), «хвалословили тирана» («В круге первом»), «политические мимобежные нужды» («Нобелевская речь»), «простогубые» («Пасхальный крестный ход») и т.д.

Иногда, заменив в слове корень, А. Солженицын достигает иронического эффекта, шаржирует называемый предмет или лицо, например, когда называет автора упоминавшегося выше эссе о Пушкине «язвеистом», а «трибунальцев» - «истолюбивыми» («Архипелаг Гулаг»). В других случаях этот же приём используется для противоположных целей - чтобы явление «облагородить»; сказать о любимом герое, что он «окрысился», конечно же, язык не повернётся даже и у А. Солженицына, хотя суть всё же в том, что «оклычился» действительно ближе к характеру и состоянию Костоглотова; «окрыситься» в соответствии с концепцией романа мог бы, пожалуй, Русанов («Раковый корпус»). Наконец, замена привычного корня или образование нового слова по аналогии с той или другой группой слов путём подстановки корня, нужного по смыслу, даёт писателю замечательную возможность экономно и ёмко выразить необходимую полноту содержания. Так, в выражении «повальное... выголаживание страны» («Архипелаг Гулаг») первое слово, образованное от исходного «голод» по типу существительных «выхолаживание», «вымораживание», «выстуживание» и др. подчёркивает масштабность и преднамеренность бедствия; безличное «разотмилось» (Там же), произведённое от существительного «тьма» по образцу глагола «распогодилось», должно уточнить, какая именно перемена произошла в природе; в предложении «Искусство растепляет даже захоложенную затемнённую душу» («Нобелевская речь») глагол, построенный по известному образцу, удачнее другого говорит о постепенности процесса.

Другой часто используемый А. Солженицыным приём обновления употребительной лексики заключается в замене приставок и суффиксов при сохранении корней, что порой, как в следующем тексте, сопровождается переводом привычного слова в другую часть речи: «Что ж обещателъней, чем лозунги комбеда? что ж угрозней, чем пулемёты ЧОНа...!» («Архипелаг Гулаг»). Но чаще подобные эксперименты касаются только приставок, которые или сокращаются или отбрасываются целиком: «...нудила меня к какому-то прорыву» («Бодался телёнок...»), «в запрошлом году» («Раковый корпус»), «мир тусторонний» «В круге первом»); или, наоборот, добавляются там, где вы их не ждёте: «обминул меня Бог творческими кризисами» («Бодался телёнок...»), / «необминуемый магический кристалл» («...Колеблет твой треножник»); \ Или меняются на другие, чтобы выразить оттенок, не содержащийся в « нейтральном варианте, либо «освежить» последний: так, основные линии, которые «уже промечаются» («Архипелаг Гулаг») - не те, что только ещё намечаются или планируются, но те, что уже проступают и становятся видны. Там, где многие сказали бы «нахлынуло», автор романа «В круге первом» пишет: «пятерых из них охлынуло горько-сладкое ощущение родины». Выбранное слово вернее и удачнее для данного контекста, ибо глагол с приставкой «на-» часто означает действие, направленное на одну сторону предмета, тогда как действия, обозначенные глаголами «омыло», «овеяло», «обволокло» и т.п., распространяются на весь предмет со всех сторон. Точно так же «изгасшие глаза» больше, чем угасшие или погасшие, скажут читателю о длительности перенесённых человеком «искорчинах болей» («Раковый корпус»).

Пожалуй, особенно много и, по большей части, продуктивно на смысловое «утяжеление» текста у А. Солженицына работает приставка «из-»: «издавнее всех старожилов» («Раковый корпус»), «написал изнехотя воспоминания» («Архипелаг Гулаг») и т.д. При этом художественная логика писателя часто оказывается убедительней грамматических или стилистических правил, апелляций к частотности употребления тех или других форм. Глагол «излюбить», воспринимаемый читателями в значении, которое он имеет, например, в стихотворении Сергея Есенина «Излюбили тебя, измызгали...», в миниатюре А. Солженицына «Озеро Сегден» приобретает совсем иной смысл: «...это местечко на земле излюбишь ты на весь свой век». Писатель как будто и не помнит того, есенинского, толкования и, не удовлетворившись привычным «полюбишь», за счёт изменения приставки нагружает слово дополнительным содержанием, идущим от форм «излюбленный», «излюблен», то есть «любимый», «любим» - из всех больше всего. Такова и логика употребления этого глагола в «Раковом корпусе»: «он излюбил и избрал простенок».

Не менее разнообразна и поучительна работа А. Солженицына с суффиксами, из которых он по обыкновению отбирает неизбитые и, кроме того, более экономные: «усовершился по коневодству» («Архипелаг Гулаг»), «кое-что и усовершил» («В круге первом»), «обнадёжные предвидения раздумчивых голов» («Пасхальный крестный ход»), «всклочила... волосы» («Раковый корпус») и т.д. Как правило, это помогает уйти от книжного или канцелярского слога к разговорному, иногда - сказово-былинному; такой эффект возникает, например, при замене существительного «воззвание» на «воззыв» («На возврате дыхания и сознания»), «восклицания» на «всклик» («Бодался телёнок...»). Думается, что употребление слов, созданных путём замены или сокращения тех или иных словообразовательных элементов - как корней, так и аффиксов - способствует приумножению лексических богатств современного русского языка и в некоторых случаях его омоложению.

Солженицынские тексты убеждают, что в языке уже есть всё: у глагола, воспринимаемого как одновидовой, оказывается, возможна пара, хотя бы и просторечная; сказав «стали «революционные идеалисты» очунаться» («...Колеблет твой треножник»), писатель употребил форму, вобравшую в себя содержательные оттенки и от одновидового «очнуться», и от парного просторечного «очухиваться - очухаться». То же произведение напоминает, что у глагола совершенного вида «приютить» в запасниках языка есть видовая, сегодня неупотребляемая пара - «приючать». Не останавливается писатель и перед использованием редких в прозе - в поэзии было - деепричастных авторских образований типа «плача или стоня» («Раковый корпус»). Убедительно, сообщая дополнительный экспрессивный оттенок, не содержащийся в нейтральных словах, работают в его текстах просторечные страдательные причастия: «Было угрожено, что его же и расстреляют» («В круге первом»), «успето и о Достоевском» («...Колеблет твой треножник»). При этом удивительной особенностью языка А. Солженицына является то, что вводимые им просторечия порой теряют в его произведениях сниженную окраску и воспринимаются едва ли не как литературные благодаря точному выбору слова для каждой конкретной ситуации.

Конечно, народность и «русскость» языка А. Солженицына - не только в том, что его герои говорят на живом наречии, подслушанном «в гуще народной», но и в том, что в своей языкотворческой работе он учитывает опыт разных пластов отечественной культуры - фольклора, реалистической прозы, поэзии «серебряного века» и, может быть, особенно - Марины Цветаевой и Владимира Маяковского. У Цветаевой тоже не «влюбляются», а «влюбливаются», не «впадают», а «впадывают в: память»; вместо «думайте» у неё - «думьте», вместо «нанизывай» - «нижи» и т.д. (см.: Зубова Л.В. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л., 1989); и, наконец, в её стихах и поэмах тоже «сполошный колокол гремит...», как и у Маяковского с его «мечусь, оря», «приходится раздвоиться» («Прозаседавшиеся»), «еле расстались, развиделись еле», «приди, разотзовись на стих» («Люблю») и т.д. Иногда солженицынский синтаксис заставляет вспоминать резко своеобразный стиль Андрея Платонова. Вот примеры откровенных реминисценций: «должен домучиться ещё двадцать лет ради общего порядка в человечестве», «мысль не дошла до ясности» («В круге первом») и др.

По-видимому, одна из главных причин возвращения А. Солженицына на родину состоит в его намерении лично и «вблизи» участвовать в «обустройстве России». Ещё в семидесятые годы во время эмиграции он предупреждал об опасности, подстерегающей писателей, которые берут на себя роль обвинителей своего отечества и народа и, отрешившись от чувства совиновности, требуют покаяния лишь от других: «Эта их чужеродность, - считал он, - наказывает их и в языке, вовсе не русском, но в традиции поспешно-переводной западной философии» («Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни»). У писателя же, который не отгораживается от народной боли, по его мнению, гораздо больше возможностей стать «выразителем национального языка - главной скрепы нации, и самой земли, занимаемой народом, а в счастливом случае и национальной души» («Нобелевская речь»).

С А.И. Солженицыным можно и нужно спорить, но сначала - услышать и понять. И - да будет Слово Делом...

Ключевые слова: Александр Солженицын, критика на творчество Александра Солженицына, критика на произведения А. Солженицына, анализ произведений Александра Солженицына, скачать критику, скачать анализ, скачать бесплатно, русская литература 20 в.

Введение
1. Биография Александра Исаевича Солженицына.
2. Жанровое своеобразие публицистики.
3. «Русский вопрос» в творчестве Солженицына.
Заключение
Список использованной литературы

МОСКОВСКИЙ ГУМАНИТАРНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ КАЛУЖСКИЙ ФИЛИАЛ

Курсовая работа по дисциплине: « История отечественной журналистики»
на тему: «Русский вопрос» в творчестве А.И. Солженицына

Выполнила:
студентка 4 курса
группы ЖДС-07
факультета журналистики,
связей с общественностью и
международных отношений
Шклярова И.А.

Научный руководитель:
Шахназарова А.А.

Калуга
2011

Введение.

В наши дни, когда в России почти не осталось общенациональных, признанных всеми духовных авторитетов, личности масштаба Солженицына становятся тем более уникальными. Многие писали об эволюции взглядов этого выдающегося писателя, но, тем не менее, чувствуется настоятельная необходимость вернуться к этой теме еще раз. Во-первых, потому, что далеко не все вопросы, ответы на которые ищет в своем творчестве (и в своей публицистике) Солженицын, были в достаточной степени освещены . А вопросы эти - важнейшие, без преувеличения, глобальные: свобода истинная и мнимая, демократия и государство, интеллигенция и народ, проблемы национального покаяния и самоограничения России, ее будущего... А во-вторых, Александр Исаевич был и остается, может быть, ярчайшим представителем современной русской идеи, русского сознания. Сказанное мной выше, доказывает, насколько актуальна выбранная мной тема.
Все признают, что Солженицын соткан из противоречий. И его мировая слава, и его авторитет никого не обязывают соглашаться с ним - напротив, чем больше читаешь его произведения, тем больше возрастает желание спорить с автором. Но спорить о самом главном - и поэтому до сих пор, на протяжении уже более чем полувека Солженицын продолжает оставаться одним из известнейших общественных деятелей. Но именно из-за того, что невозможно однозначно охарактеризовать эту интереснейшую личность, я бы хотела попытаться получше разобраться в Александре Исаевиче, показать его позицию, «эволюцию» в его взглядах, изменение, пусть и несильное, в направлении его размышлений и прогнозов. Солженицын – интереснейшая личность, про которую не раз писали, которую не раз пытались понять до конца. На основе уже проделанных трудов (я использовала множество литературы от ежедневных газет до документов из архива ЦК КПСС, от писем советских граждан и статей в журналах до серьёзных трудов известных писателей-мемуаристов) я старалась объяснить, что деятельность Солженицына затронула все слои общества и не осталась незамеченной даже тогда, когда он сам хранил молчание.

1. Биография Александра Исаевича Солженицына.

Русский прозаик, драматург и поэт Александр Исаевич Солженицын родился в Кисловодске, на Северном Кавказе. Хотя родители Солженицына были выходцами из крестьян, они получили неплохое образование. Когда началась первая мировая война, его отец, Исай Солженицын, ушел из Московского университета добровольцем на фронт, трижды награждался за храбрость и погиб на охоте за полгода до рождения сына. Чтобы прокормить себя и Александра, мать Солженицына, Таисья Захаровна (урожденная Щербак), после смерти мужа пошла работать машинисткой, а когда мальчику исполнилось шесть лет, переехала с сыном в Ростов-на-Дону. Детские годы Солженицына совпали с установлением и упрочением советской власти. В год его рождения в России началась кровопролитная гражданская война, завершившаяся победой большевиков под руководством Ленина.
Успешно закончив школу, Солженицын в 1938 г. поступает в Ростовский университет, где, несмотря на интерес к литературе, занимается физикой и математикой, чтобы в дальнейшем обеспечить себя постоянным заработком. В 1940 г. он женится на своей сокурснице Наталье Решетовской, а в 1941 г., получив диплом математика, заканчивает также заочное отделение Института философии, литературы и истории в Москве.
После окончания университета Александр Исаевич работал учителем математики в ростовской средней школе. В 1941 г., когда началась война с фашистской Германией, он был мобилизован и служил в артиллерии. В феврале 1945 г. Солженицын был внезапно арестован, лишен звания капитана и отправлен в Москву, в следственную тюрьму на Лубянку. Трибунал из трех человек приговорил его к 8 годам заключения с последующей ссылкой в Сибирь за антисоветскую агитацию и пропаганду: в руки НКВД попали письма Солженицына к другу с нападками на Сталина, а также наброски и черновики рассказов, найденные при обыске в его офицерском планшете.
В течение года писатель находился в московской тюрьме, а затем был переведен в Марфино, в специализированную тюрьму под Москвой, где математики, физики, ученые других специальностей вели секретные научные исследования. Много позже Солженицын скажет, что диплом математика, по существу, спас жизнь, поскольку режим в марфинской тюрьме был не в пример мягче, чем в других советских тюрьмах и лагерях.
Из специализированной тюрьмы в Марфино его переводится в Казахстан, в лагерь для политических заключенных, где у будущего писателя обнаружили рак желудка и считали обреченным. Однако, освободившись 5 марта 1953 г. (день смерти Сталина), Солженицын проходит успешную лучевую терапию в ташкентском госпитале и выздоравливает. До 1956 г. он живет в ссылке в различных районах Сибири, преподает в школах, а в июне 1957 г., после реабилитации, поселяется в Рязани, где также работает учителем математики в средней школе. Его жена, которая, пока писатель находился в заключении, вышла замуж, добилась развода и вернулась к нему. В 1956 г. советский лидер H. C. Хрущев начал кампанию десталинизации, борьбы с «культом личности» Сталина, который, по самым скромным подсчетам, с начала 30-х гг. уничтожил и репрессировал более 10 млн. советских людей. Хрущев лично санкционировал публикацию повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», увидевшей свет в 1962 г. в журнале «Новый мир». Написанная в реалистическом ключе, живым, доступным языком первая книга писателя рассказывает об одном лагерном дне главного героя, заключенного Ивана Денисовича Шухова, от имени которого ведется повествование. Повесть была восторженно принята критикой, сравнившей «Один день» с «Записками из Мертвого дома» Достоевского.
Годом позже Александр Исаевич опубликовал в «Новом мире» несколько рассказов, в т.ч. «Случай на станции Кречетовка», «Матренин двор» и «Для пользы дела». Писатель был даже выдвинут на Ленинскую премию по литературе за 1964 г., однако награды не получил, а после освобождения H. С. Хрущева с занимаемых постов перестал печататься. Последним опубликованным в СССР произведением Солженицына стал рассказ «Захар-Калита» (1966).
После того как он в 1967 г. направил Съезду писателей открытое письмо, в котором призвал покончить с цензурой и рассказал о том, что КГБ конфисковал его рукописи, писатель подвергся преследованиям и газетной травле, его произведения были запрещены. Тем не менее романы «В круге первом» (1968) и «Раковый корпус» (1968...1969) попадают на Запад и выходят там без согласия автора, что только усугубляет и без того тяжелое положение Солженицына на родине. Писатель отказался нести ответственность за публикацию своих произведений за границей и заявил, что власти способствовали вывозу рукописей из страны, чтобы был предлог для его ареста.
«В круге первом» (в заглавии содержится аллюзия на первый круг дантова ада) – роман по преимуществу сатирический, действие которого происходит в специализированном институте-тюрьме Маврино, аналоге того, где в конце 40-х гг. содержался Солженицын. Многие западные критики высоко оценили роман за широкую панораму и глубокий, непредвзятый анализ сталинской действительности. Второй роман писателя, «Раковый корпус», также носит автобиографический характер: герой романа, Русанов, как в свое время и сам автор, лечится от рака в среднеазиатской провинциальной больнице. Хотя в «Раковом корпусе» заметны и политические акценты, главная тема романа – борьба человека со смертью: писатель проводит мысль о том, что жертвы смертельной болезни парадоксальным образом добиваются свободы, которой лишены здоровые люди.
В 1970 г. Солженицын был удостоен Нобелевской премии по литературе «за нравственную силу, почерпнутую в традиции великой русской литературы». 1 Узнав о присуждении ему премии, писатель немедленно заявил, что намерен получить награду «лично, в установленный день». Однако, как и 12 лет назад, когда Нобелевской премии был удостоен другой русский писатель, Борис Пастернак, советское правительство сочло решение Нобелевского комитета «политически враждебным», и Солженицын, боясь, что после своей поездки он не сможет вернуться на родину, с благодарностью принял высокую награду, однако на церемонии награждения не присутствовал. В речи член Шведской академии Карл Рагнар Гиров отметил, что произведения Солженицына свидетельствуют о «несокрушимом достоинстве человека». Памятуя о преследовании писателя на родине, Гиров также сказал: «Где бы, по какой бы причине человеческому достоинству ни угрожали, творчество Солженицына, является не только обвинением гонителей свободы, но и предупреждением: подобными действиями они наносят урон прежде всего самим себе». В Нобелевской лекции Александра Исаевича, опубликованной в 1972 г., содержится излюбленная мысль писателя о том, что художник – это последний хранитель истины. Нобелевская лекция Солженицына заканчивается словами: «Одно слово правды весь мир перетянет».
Через год после получения Нобелевской премии писатель разрешает публикацию своих произведений за рубежом, и в 1972 г. в лондонском издательстве на английском языке выходит «Август четырнадцатого» – первая книга многотомной эпопеи о русской революции, которую часто сравнивают с «Войной и миром» Толстого. В «Августе четырнадцатого», по мнению американской исследовательницы Патриции Блейк, «блестяще показано воздействие войны на жизнь отдельных людей, на всю нацию в целом». В 1973 г. после допроса машинистки
КГБ конфисковал рукопись главного произведения Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ, 1918...1956: Опыт художественного исследования». Работая по памяти, а также используя собственные записи, которые он вел в лагерях и в ссылке, писатель задался целью воссоздать официально не существующую советскую историю, почтить память миллионов советских заключенных, «растертых в лагерную пыль». Под «Архипелагом ГУЛАГ» подразумеваются тюрьмы, исправительно-трудовые лагеря, поселения для ссыльных, разбросанные по всей территории СССР. В своей книге писатель пользуется воспоминаниями, устными и письменными свидетельствами более 200 заключенных, с которыми он встречался в местах лишения свободы.
Вскоре после конфискации рукописи Солженицын связался со своим издателем в Париже и распорядился сдать в набор вывезенный туда экземпляр «Архипелага», который увидел свет в декабре 1973 г., а 12 февраля 1974 г. писатель был арестован, обвинен в государственной измене, лишен советского гражданства и депортирован в ФРГ. Его второй жене, Наталии Светловой, на которой Солженицын женился в 1973 г. после развода с первой женой, с тремя сыновьями было разрешено присоединиться к мужу позднее. После двух лет пребывания в Цюрихе Александр Исаевич с семьей переезжает в США и поселяется в штате Вермонт, где писатель завершает третий том «Архипелага ГУЛАГ» (русское издание – 1976, английское – 1978), а также продолжает работу над циклом исторических романов о русской революции, начатым «Августом четырнадцатого» и названным «Красное колесо», – по словам самого Солженицына «трагической историей о том, как сами русские... уничтожили и свое прошлое. и свое будущее», В 1972 г. писатель заметил, что на весь цикл «может уйти 20 лет, и я, возможно, не доживу». 2
Со времени переезда Солженицына на Запад вокруг его имени ведется бурная полемика. а его репутация колеблется в зависимости от его высказываний. Так, в связи с его обращением по случаю присуждения ему почетной степени к студентам Гарвардского университета в 1978 г., в котором писатель осудил материализм капиталистического Запада так же резко, как и репрессии социалистического Востока, противники Солженицына назвали его «утопическим реакционером». Произведения писателя также вызывают далеко не однозначные оценки. В 1972 г. американский критик Джозеф Эпстайн отмечал, что для Солженицына «нравственный конфликт является основой всякого действия». Рецензируя в 1972 г. «Август четырнадцатого», югославский писатель-политолог Милован Джилас писал, что «Солженицын заполняет вакуум, образовавшийся в русской культуре и сознании. Он вернул России ее душу – ту самую, которую открыли миру Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов и Горький». По мнению американского исследователя Джозефа Франка, «основной темой Солженицына является прославление нравственности, единственной возможности выжить в кошмарном мире, где только нравственность гарантирует человеческое достоинство и где идея гуманизма приобретает сверхценный характер». 3
27 мая 1994 Солженицын возвращается в Россию. Проехав страну от Дальнего Востока до Москвы, он активно включается в общественную жизнь. По-прежнему не допуская возможности сотрудничества с коммунистами, Солженицын решительно осуждает реформы президента Б. Н. Ельцина, постоянно критикует власть. (В сентябре 1995 был прекращен цикл телепередач Солженицына на канале ОРТ.) По возвращении писатель работает над книгой "Угодило зернышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания". Рассказы и лирические миниатюры (" Крохотки"), опубликованные Солженицыным в "Новом мире" (1995-97), свидетельствуют о неувядаемой мощи его дара.
Вскоре после возвращения в страну (1994 год), Солженицын учредил литературную премию своего имени для награждения писателей, «чьё творчество обладает высокими художественными достоинствами, способствует самопознанию России, вносит значительный вклад в сохранение и бережное развитие традиций отечественной литературы».
Последние годы жизни Солженицын провел в Москве и на подмосковной даче, где и скончался 3 августа 2008 года, по официальной версии от сердечной недостаточности.

2. Жанровое своеобразие публицистики
Прежде чем перейти к осмыслению публицистического наследия А.И. Солженицына, необходимо остановиться на теоретической части, разобрав, что же из себя представляет публицистика, какие жанры включает в себя.
Строгое разделение по жанрам существует лишь в теории и, в определенной степени, в информационных материалах. Вообще жанрам свойственно взаимопроникновение, и на практике границы между ними часто размыты.
Газетные жанры отличаются друг от друга методом литературной подачи, стилем изложения, композицией и даже просто числом строк. Вообще, под жанрами в теории журналистики понимаются устойчивые типы публикаций, объединённых сходными содержательно-формальными признаками. Выделяют три группы жанров журналистики:
1. Информационные;
2. Аналитические;
3. Художественно- публицистические.
Перед каждой группой жанров журналистика ставит свои задачи.
Информационные жанры.
Если речь идёт об оперативном информировании журналистом своей аудитории, то оно должно быть в первую очередь нацелено на наиболее важные для неё события, а также должно способствовать формированию у читателя максимально точной картины окружающей его реальности.
Аналитические жанры.
Если же речь идёт о более глубоком исследовании действительности, о разъяснении, истолковании, интерпретации актуальных проблем, сути и значения современных событий, процессов, ситуаций, то эти исследуемые проблемы, события, процессы, ситуации должны рассматриваться журналистом во взаимосвязи с другими феноменами, соотноситься с более фундаментальными, более значимыми явлениями, закономерностями, тенденциями развития различных сторон общественной жизни.
Художественно- публицистические жанры.
Если же журналист "опосредует" действительность в эмоционально-образной форме, передаёт аудитории своё представление об актуальной реальности с помощью художественной типизации, то он должен осуществлять её таким образом, чтобы не исказить реальное положение дел, которого касается эта типизация. Именно это и отличает её от типизации, основанной на вымысле, на безграничной фантазии автора, свойственной собственно художественному творчеству (но не публицистическому!) как таковому.
В художественно-публицистических жанрах конкретный документальный факт отходит на второй план. Главным становится авторское впечатление от факта, события, авторская мысль. Сам факт типизируется. Дается его образная трактовка.
Центральное место среди публицистических жанров занимает очерк.
Цель очерка – дать образное представление о людях, показать их в действии, раскрыть существо явления. Очерк подразделяется на две основные формы: очерк сюжетный и очерк описательный.
К сюжетным очеркам относятся портретный и проблемный. Портретный рассказывает о каком-либо интересном человеке: учёном, спортсмене, музыканте, артисте, труженике села и т.д.
В проблемных очерках вместо отдельных фактов или событий, портретов людей, нарисованных в конкретной обстановке, даются обобщённые образы героев. В таких очерках внимание читателя сосредотачивается на решении злободневных проблем.
К описательным относятся событийный и путевой очерки. Событийный – чаще всего посвящен какому-нибудь важному событию в жизни достаточно большой группы людей.
В путевых очерках автор рассказывает о фактах, событиях, людях, которых ему довелось наблюдать во время своей поездки.
Вообще, содержание очерка чрезвычайно многообразно и не имеет тематических ограничений. Предмет изображения в очерке всегда связан с современностью. В очерке можно использовать и научную, и официально-деловую, и разговорную лексику. Всё зависит от предмета, попавшего под пристальное внимание очеркиста. При этом жанр очерка может и не содержать художественной образности, однако обязан нести в себе определённую эксперссивность, то есть небезучастное отношение автора к описываемым событиям, людям.
Фельетон является сатирическим жанром. Его цель – осмеяние всевозможных пороков. Успех фельетона зависит от четкости изложения фактов и языкового вкуса фельетониста.
По существу, фельетон – это литературный материал, проникнутый духом острой злободневной критики, с особыми приемами изложения. Для фельетона обязательны: живость, легкость, образность, юмор, ирония, насмешка.
Памфлет. К фельетону близок памфлет. Если фельетон высмеивает отрицательное явление, то памфлет героя, который представляется автору носителем опасного общественного зла.
Памфлет – злободневное публицистическое произведение, цель и пафос которого – конкретное гражданское, преимущественно социально-политическое обличение.
Пародия представляет собой сатирическое изображение чужой речи: литературного произведения, политического выступления, научного или философского сочинения.
Малым жанром является сатирический комментарий, который отличается от аналитического установкой на использование художественных средств (иронии, гиперболизации).
Статья. В некоторых случаях публицистическими бывают и статьи. Статья даёт подробный обзор и анализ актуальных событий и ситуаций, опирается на самые различные методы работы журналиста, разъясняет происходящие процессы и ориентирует читателя на дальнейшие, самостоятельные размышления. Статья может иметь различные жанровые разновидности.
Общеисследовательская статья анализирует широкие – общезначимые вопросы:
1. Пути развития страны;
2. Уровень нравственности в обществе;
3. Выбор верного курса внешней политики.
Такая публикация требует высокого уровня обобщения, глобальности мышления. Автору публицистической статьи необходимы и теоретические знания проблемы, и жизненный опыт, умение сформулировать тезисы публикации и соотнести их с фактами, следуя избранной концептуальной линии.
* Практико-аналитическая статья обращена к актуальным повседневным проблемам промышленности, сельского хозяйства, образования и т.д. В таких статьях анализируется положение дел в определённой отрасли или на отдельном предприятии, ставится задача вынести на суд общественности анализ ситуации и какие-то конструктивные предложения.
* Полемическая статья представляет собой выступление с критикой взглядов политических оппонентов, представителей иной научной школы. Некоторые издания публикуют полемику довольно часто. Полемические статьи появляются и в ходе предвыборных кампаний.
При написании статьи важна доказательность доводов, подбор серьезных фактов.
Еще одним публицистическим жанром можно назвать журналистское расследование.
Журналистское расследование выделяется среди других жанров своим предметом. В центре его – заметное негативное явление (громкое преступление, чрезвычайное происшествие, напряжённая обстановка в каком-либо регионе или на предприятии).
Художественно- публицистические жанры являются наиболее сложными, здесь, наряду с содержанием, особую эстетическую роль играет форма. Это предполагает повышенную требовательность к языку, художественной образности, эмоциональной насыщенности.
Публицистические жанры требуют не только журналистского мастерства, но и богатого жизненного опыта.
Публицистика – искусство слова. Исходный материал, которым оперирует публицистика – факт. Ни одна серьезная статья автора не обходится без ссылки на факт. Тем самым, факт представляет собой начало всех начал.
Произведения художественной литературы, прежде всего эпические жанры, представляют собой замкнутое бытие, вмещенное в сознание автора. Этот придуманный мир живет по своим собственным законам, которые чаще всего отражают законы окружающей среды. Если же писатель нарушает сложившийся литературный "этикет", замечая читателя как объект воздействия, апеллируя к нему, пытаясь его завоевать, тогда можно говорить о публицистических тенденциях в художественном творчестве.
Авторская воля при создании образа обнаруживается, по преимуществу, в многократном и тщательном отборе факторов, которые несут знание о герое и помогают выстроить стержень характера. В публицистическом произведении автор выступает носителем определенной идеологии. Существует определенное звено "автор – герой – читатель".
Автор в публицистике идентичен личности публициста. Он лицо невыдуманное, реальное, хорошо известное многим читателям, пользующееся их расположением. Для читателя особенно важно, что автор-публицист является не только носителем определенных идей, но и "одним из нас", "просто человеком" со своими взглядами, вкусами и привычками. Следя за публикациями читаемого журналиста, мы начинаем невольно собирать о нем (авторе) дополнительные сведения.
Внешними приметами документальности в тексте становятся указание места и времени происходящего, подлинные имена людей. Но есть публицистические произведения, хотя они и безадресны, но которым не в праве отказать в документальности. Автор, рассказывая о событиях, должен гарантировать истинность происходящего. А. Агроновский в своих работах указывал, что в публицистике стремление скрыть "мешающие" факты, обойти негативные стороны явления, прибегнуть к "фигуре умолчания" оборачивается антихудожественностью, эстетической несостоятельностью. Авторское присутствие в корреспонденции и статье обнаруживается не менее решительно, чем в жанрах, традиционно несущих печать личности, – в репортаже, очерке.
Публицистика как вид литературы сохраняет свои основные черты на протяжении столетий. Однако время вносит серьезные изменения в характер функционирования публицистических произведений. Нестабильность социальной ситуации переживаемого нами периода оказывает немаловажное влияние на публицистику, на ее речевой облик, стилевые устремления, язык.
Что же представляет собой современная публицистическая картина мира? Проблема автора – одна из главных как для формирования публицистической картины мира, так и для выявления характера ее речи, для формирования газетно-публицистических жанров. Автор публицистического произведения – это всегда подлинная, живая, конкретная личность, обладающая определенным мировоззрением, жизненным опытом, мыслями, чувствами и т.д. Он говорит от своего имени, выражает свои чувства, мнения, что рождает особое чувство близости, доверия со стороны читателя. Поэтому публицистическое произведение обычно субъективно окрашено. При этом палитра чувств, красок весьма разнообразна – от сухого перечисления фактов до пафоса и патетики.
Поэтому важно отметить такой элемент публицистического текста, как исповедальность. Автор высказывает свои мысли и чувства в надежде, что читатель разделит их. Подчеркнуто личностный характер, эмоциональность, открытость отличают публицистический подход к миру. Особый характер публицистики рождает и такое качество ее текстов, как документальность. Для публициста характерны динамизм, сиюминутность восприятия. Автор стремится "остановить мгновение", зафиксировать сегодняшний день, событие, новость.
С другой стороны, автор публицистического произведения облечен социальной, моральной ответственностью. Он выполняет определенную общественную миссию (сообщение новостей, просвещение, развлечение, убеждение и т.д.). Поскольку публицистический текст обращен к более или менее широкой аудитории, автор стремится расширить фонд знаний, повлиять на формирование мнений и выразить установки той социальной группы, которую он представляет. Отсюда стремление автора к объективности информации.
Для формирования публицистической картины мира первостепенное значение имеет социальность публицистического текста, обусловливающая, прежде всего, общественный подход к миру. Задача автора заключается в соотнесении реальностей с социальными интересами и целями. И совокупная картина мира, создаваемая практически всеми публицистами, – это, прежде всего, социальная (социально-политическая, социально-идеологическая и т.д.) картина. Ее основной вопрос – жизнь индивида в обществе. Главным же выражением такого подхода публицистики к миру можно считать социальную оценочность. Она активно проявляется в языке в формировании видов оценочной лексики. Так, для доперестроечного периода было характерно резкое деление оценочных языковых средств на позитивно– и негативно-оценочные, связанное с идеологическими понятиями того времени ("наше" – "не наше").
Публицистическое произведение не только жизнеподобно, это часть нашей жизни. Оно непосредственно включается в социальную действительность, участвует в ней. У художественной литературы и публицистики в конечном счете один объект изображения – человек, но цели и подход принципиально разные. Публицистический канон изображения человека – реальный человек в реальных обстоятельствах. Подобный публицистический подход ни в коей мере не исключает ярких художественных красок, даже полета фантазии. Но все это ограничивается реальностью и определяется субъективным видением автора.
"Обстоятельства" – это широкий фон, на котором действует человек, социальный или частный. Это политика, идеология, социология, среда обитания, власть, общественное мнение – все, что можно назвать социальной жизнью. Это пространство публицистической картины мира, те социальные сферы, в которых действует субъект. Сюда же следует отнести принципиально неограниченную, всеохватывающую тематику, взятую в ее социальном аспекте. По этому признаку публицистическая картина мира почти не отличается от художественной. Однако задача изображения в публицистике вторична, подчинена мысли.
Время, в отличие от художественной литературы – подлинное, реальное, совпадающее, как правило, с историческим временем. И это усиливает такую важную черту публицистики, как документальность.
Создавая картину мира, публицисты пользуются результатами научных исследований, однако творимая ими картина не становится научной. У публицистики существует свой угол зрения – создание картины мира с точки зрения человека в обществе. Современная картина мира, творимая публицистикой, дробна, фрагментарна, мозаична. И это следствие не только журналистского творчества, но и самой природы публицистики, стремящейся поспеть за событиями, успеть запечатлеть, зафиксировать и хотя бы частично осмыслить тот или иной фрагмент социальной действительности. Рисуемая публицистикой картина мира стала глобальной, резко расширила свои границы. Современный публицист видит мир как непрерывно меняющийся. Мозаичная по своему характеру, современная публицистическая картина мира не может быть целостной и статичной по природе и определению, ибо создается, дополняется, меняется каждодневно.

«Русский вопрос» в творчестве Солженицына.

Чтобы раскрыть эту тему, мы обратились к статье Владимира Дьякова «Об историко-социологической концепции Александра Солженицына», в которой он кратко излагает своё видение позиций известнейшего публициста и общественного деятеля.
Солженицын убежден, что пика своего исторического развития наша страна достигла накануне первой мировой войны. Среди крупных деятелей этого периода наибольшими симпатиями писателя пользуется министр внутренних дел и председатель совета министров в 1906-1911 годах П. Столыпин. Существует несколько принадлежащих Солженицыну похвальных отзывов о нем; одно из его высказываний, призывающее отдать должное «настойчивому либерализму» царского сановника, содержится в рецензии на книгу Леонтовича (т. 9, с. 147; т. 10, с. 462). В статье «Коммунизм: у всех на виду и не понят» (январь 1980 года) Солженицын утверждает: «Россия перед войной 1914 года была страна с цветущим производством, в быстром росте, с гибкой децентрализованной экономикой... с заложенными началами рабочего законодательства, а материальное положение крестьян настолько благополучно, как оно никогда не было при советской власти». Война и революция, убежден писатель, привели Россию к страшной трагедии (т. 9, с. 311-313).
Развивая эту тему на приеме в Гуверовском институте в мае 1976 года, Солженицын сказал, что СССР - это страна, которая «реально, бурно живет, а между тем ведет себя как немая археологическая древность: хребет ее истории перебит, память провалена, речь отнялась» ... Советский Союз, по его убеждению, вовсе не является естественным продолжением старой России. Переход от дооктябрьской России к СССР, утверждает писатель,- «есть не продолжение, но смертельный излом хребта, который едва не кончился полной национальной гибелью. Советское развитие не продолжение русского, но извращение его, совершенно в новом неестественном направлении, враждебном своему народу (как и всем соседним, как и всем остальным на Земле)».
Виновниками такого хода событий писатель считает не только большевиков, но и все предшествовавшие им поколения революционеров XIX века. Именно революционные и фрондирующие политические эмигранты из России, утверждает Солженицын, создали на Западе «искаженную, непропорциональную, предвзятую картину нескольких русских столетий... они совсем не имели возможности, да и не хотели знать и прочувствовать глубины тысячелетней народной жизни». Перед первой мировой войной, убежден писатель, Россия переживала «момент ее самого обнадеживающего экономического и социального развития», а революционеры и политические эмигранты тех лет были «отрицателями России, ненавистниками ее жизненного уклада и ее духовных ценностей» (т. 9, с. 269- 273).
Выступление Солженицына в июне 1975 года перед представител
и т.д.................

Жанровое разнообразие публицистики А.И. Солженицына 1970 -1980-х гг.

Введение

Творческий путь выдающегося русского писателя и публициста А.И. Солженицына неразрывно связан с историей России XX века. В годы, когда А.И. Солженицын обратился к активному художественному творчеству, для этого нужна была недюжинная нравственная сила, поскольку приходилось идти против течения. Реальная жизнь в искусстве того времени подменялась идеологизированными мифологемами. А.Д. Сахаров назвал А.И. Солженицына «гигантом борьбы за человеческое достоинство в современном трагическом мире». Свидетелем и участником русской истории двадцатого века А.И. Солженицын был сам. Окончание физико-математического факультета Ростовского университета и вступление во взрослую жизнь пришлось на 22 июня 1941 г. Получив диплом, он приезжает на экзамены в Московский институт истории, философии, литературы (МИФЛИ), на заочных курсах которого учился с 1939 г. Очередная сессия приходится на начало войны. В октябре мобилизован в армию, вскоре попадает в офицерскую школу в Костроме. Летом 1942 г. получает звание лейтенанта, а в конце уходит на фронт: А.И. Солженицын командует звукобатареей в артиллерийской разведке. Военный опыт А.И. Солженицына и работа его звукобатареи отражены в его военной прозе конца 90-х гг. (двучастный рассказ «Желябугские выселки» и повесть «Адлиг Швенкиттен» - «Новый мир». 1999. №3). Офицером-артиллеристом он проходит путь от Орла до Восточной Пруссии, награждается орденами. Чудесным образом он оказывается в тех самых местах Восточной Пруссии, где проходила армия генерала Самсонова. Трагический эпизод 1914 г. - самсоновская катастрофа - становится предметом изображения в первом «Узле» «Красного Колеса» - в «Августе Четырнадцатого». 9 февраля 1945 г. капитана А.И. Солженицына арестовывают на командном пункте его начальника, генерала Травкина, который спустя уже год после ареста даст своему бывшему офицеру характеристику, где вспомнит, не побоявшись, все его заслуги - в том числе ночной вывод из окружения батареи в январе 1945 г., когда бои шли уже в Пруссии. После ареста - лагеря: в Новом Иерусалиме, в Москве у Калужской заставы, в спецтюрьме №16 в северном пригороде Москвы (та самая знаменитая Марфинская шарашка, описанная в романе «В круге первом», 1955-1968). С 1949 г. - лагерь в Экибастузе (Казахстан). С 1953 г. А.И. Солженицын - «вечный ссыльнопоселенец» в глухом ауле Джамбулской области, на краю пустыни. В 1957 г. - реабилитация и сельская школа в посёлке Торфо-продукт недалеко от Рязани, где он учительствует и снимает комнату у Матрёны Захаровой, ставшей прототипом знаменитой хозяйки «Матрёниного двора» (1959 г.). В 1959 г. А.И. Солженицын «залпом», за три недели, создаёт рассказ «Щ-854», который после долгих хлопот А.Т. Твардовского и с благословения самого Н.С. Хрущёва увидел свет в «Новом мире» (1962 г. №11) под названием «Один день Ивана Денисовича».

Уже к моменту первой публикации А.И. Солженицын имеет за плечами серьёзный писательский опыт - около полутора десятилетий: «Двенадцать лет я спокойно писал и писал. Лишь на тринадцатом дрогнул. Это было лето 1960 года. От написанных многих вещей - и при полной их безвыходности, и при полной безызвестности, я стал ощущать переполнение, потерял лёгкость замысла и движения. В литературном подполье мне стало не хватать воздуха», - писал А.И. Солженицын в автобиографической книге «Бодался телёнок с дубом». Именно в литературном подполье создаются романы «В круге первом», несколько пьес, киносценарий «Знают истину танки!». Начата работа над «Архипелагом Гулагом», осмыслен роман о русской революции под кодовым называнием «Р-17», воплотившийся десятилетия спустя в эпопею «Красное Колесо». В середине 60-х гг. создаётся повесть «Раковый корпус» (1963-1967) и роман «В круге первом». Опубликовать их в «Новом мире» не удаётся, и оба выходят в 1968 г. на Западе. В это же время идёт начатая ранее работа над «Архипелагом Гулагом» (1958-1968; 1979 г.) и эпопеей «Красное Колесо» (интенсивная работа над большим историческим романом «Р-17», выросшим в эпопею «Красное Колесо», начата в 1969 г.). В 1979 г. А.И. Солженицын становится лауреатом Нобелевской премии. История с получением Нобелевской премии описана в главе «Нобелиана» («Бодался телёнок с дубом»). В то же время его положение в СССР всё более ухудшается: принципиальная и бескомпромиссная идеологическая и литературная позиция приводит к исключению из Союза писателей (ноябрь 1969 г.), в советской прессе разворачивается кампания травли А.И. Солженицына. Это заставляет его дать разрешение на публикацию в Париже книги «Август Четырнадцатого» (1971 г.) - первого тома эпопеи «Красное Колесо». В 1973 г. в парижском издательстве YMCA-PRESS увидел свет первый том «Архипелага Гулага».

Идеологическая оппозиционность не только не скрывается А.И. Солженицыным, но и прямо декларируется. Он пишет целый ряд открытых писем: Письмо Четвёртому Всесоюзному съезду Союза советских писателей (1967 г.), Открытое письмо Секретариату Союза писателей РСФСГ (1969 г.), Письмо вождям Советского Союза (1973 г.), которое посылает по почте адресатам в ЦК КПСС, а не получив ответа, распространяет в самиздате. Писатель создаёт цикл публицистических статей, которые предназначаются для философско-публицистического сборника «Из-под глыб» («На возврате дыхания и сознания» (1973 г.), «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни» (1973 г.), «Образованщина» (1974 г.)), «Жить не по лжи!» (1974 г.).

В 1975 г. опубликована автобиографическая книга «Бодался телёнок с дубом», представляющая собой подробный рассказ о творческом пути писателя от начала литературной деятельности до второго ареста и высылки и очерк литературной среды и нравов 60-х - начала 70-х гг. В феврале 1974 г. на пике травли, развёрнутой в советской прессе, А.И. Солженицына арестовывают и заключают в Лефортовскую тюрьму. Но его ни с чем несравнимый авторитет у мировой общественности не позволяет советскому руководству просто расправиться с писателем, поэтому его лишают советского гражданства и высылают из СССР в ФРГ, ставшей первой страной, принявшей изгнанника, он останавливается у Генриха Бёлля, после чего поселяется в Цюрихе (Швейцария). О жизни на Западе повествует вторая автобиографическая книга Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», публикацию которой он начал в «Новом мире» в 1998 г. и продолжил в 1999 году. В 1976 году писатель с семьёй переезжает в Америку, в штат Вермонт. Здесь он работает над полным собранием сочинений и продолжает исторические исследования, результаты которых ложатся в основу эпопеи «Красное Колесо». А.И. Солженицын всегда был уверен в том, что вернётся в Россию. Даже в 1983 году, когда мысль об изменении социально-политической ситуации в СССР казалась невероятной, на вопрос западного журналиста о надежде на возвращение в Россию писатель ответил: «Знаете, странным образом, я не только надеюсь, я внутренне в этом убеждён. Я просто живу в этом ощущении: что обязательно я вернусь при жизни. При этом я имею в виду возвращение живым человеком, а не книгами, книги-то, конечно, вернутся. Это противоречит всяким разумным рассуждениям, я не могу сказать: по каким объективным причинам это может быть, раз я уже не молодой человек. Но ведь и часто история идёт до такой степени неожиданно, что мы самых простых вещей не можем предвидеть». Предвидение А.И. Солженицына сбылось: уже в конце 80-х гг. это возвращение стало постепенно осуществляться. В 1988 г. А.И. Солженицыну было возвращено гражданство СССР, а в 1989 г. в «Новом мире» публикуются Нобелевская лекция и главы из «Архипелага Гулага» затем, в 1990 г. - романы «В круге первом» и «Раковый корпус». А в 1994 году писатель возвратился в Россию. С 1995 г. в «Новом мире» публикует новый цикл - «двучастные» рассказы.

Цель и смысл жизни А.И. Солженицына заключается в писательстве: «Моя жизнь, - говорил он, - проходит с утра до позднего вечера в работе. Нет никаких исключений, отвлечений, отдыхов, поездок, - в этом смысле действительно делаю то, для чего я был рождён». Масштаб творчества А.И. Солженицына определяется его работой не только в сфере собственно художественной литературы, но и в публицистике. А.И. Солженицын главным своим призванием всегда считал литературу, однако именно публицистика позволила ему стать гражданином мира, дала возможность выразить свою гражданскую позицию. Во многом благодаря его публицистическим выступлениям мы можем судить об эволюции мышления, об исторических, общественно-политических, философских взглядах писателя. Этим фактом, а также меньшей степенью изученности публицистических работ писателя в сравнении с его собственно художественным творчеством, определяется актуальность темы дипломной работы.

Объектом данного исследования являются публицистические выступления А.И. Солженицына на общественно-политические темы (статьи, речи, открытые письма, интервью), оказавшие существенное влияние на общественное сознание читательской аудитории.

Предмет исследования - жанрово-стилевое своеобразие публицистики А.И. Солженицына.

Цель работы - раскрыть своеобразие публицистики А.И. Солженицына.

Этой целью определяется круг задач:

1) Охарактеризовать публицистические выступления А.И. Солженицына 1960-1970-х годов.

2) Раскрыть своеобразие жанра «открытого письма» как формы выражения идеологической и эстетической позиции писателя.

3) Определить особенности изображения темы русской эмиграции в очерках А.И. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов».

4) Рассмотреть проблематику и структурные принципы жанра «лекции» и «речи» в творчестве А.И. Солженицына.

5) Проанализировать статью «Как нам обустроить Россию?» с точки зрения проблематики и способов выражения авторской позиции.

Методологической основой работы стал системный подход, объединивший историко-функциональный и историко-литературный аспекты изучения художественно-публицистических произведений.

Материалы исследования могут быть использованы при изучении истории отечественной журналистики XX века, что определяет практическую значимость дипломной работы.

Основные положения, выносимые на защиту:

Публицистика занимает важное место в творчестве А.И. Солженицына. В ней ставятся и соответственно убеждениям писателя разрешаются вопросы нравственные, общественно-политические, исторические, философские. Определяющей идеей всей публицистики А.И. Солженицына стала идея отказа от тоталитарной системы правления и постепенного перехода на демократические основы. Именно публицистика дала возможность А.И. Солженицыну высказать свои идеи по преобразованию нашего государства.

Публицистику А.И. Солженицына отличает жанровое многообразие. Ведущими жанрами являются статьи, письма, лекции, речи, воззвания. Письма А.И. Солженицына («Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» 1967 г., «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР» 1969 г., «Письмо вождям Советского Союза» 1973 г.) имеют открытый характер, обращены к правящей власти. Проблематика «Письма вождям Советского Союза» 1973 г. касается вопросов цензуры, репрессий против писателей, поведения руководителей Союза писателей. Основной пафос обращения к вождям - стремление пробудить национальную совесть и ответственность в руководителях страны, определяющих её судьбу. Два главных предложения А.И. Солженицына - отказ от марксистко-ленинской идеологии и прекращение политики физического и идеологического экспансионизма. «Письмо вождям Советского Союза» 1973 г. содержит программу реформирования «вождями» советской действительности, «рецепт» оздоровления её основополагающих принципов.

По мере того, как утрачивается надежда пробудить патриотизм и совесть в «вождях», растёт стремление побудить соотечественников к нравственной революции, суть которой в отказе поддерживать и разделять официальную ложь. Призыв А.И. Солженицына «Жить не по лжи» прозвучал в целом ряде публицистических выступлений писателя и обрёл законченную и отточенную форму в воззвании «Жить не по лжи». Один из главных тезисов А.И. Солженицына - тезис о сращенности насилия с ложью. А.И. Солженицыным владеет острое чувство потребности в свободе и правде, ключ к освобождению - «личное неучастие во лжи!» Основной пафос воззвания: «Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»

Очерки «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов» сильны взглядом изнутри, где соединены видение участника происходящего и историка и «летописца» эмиграции. Писатель выступает исследователем стадиальных этапов русского зарубежья. А.И. Солженицын поднимает важные для эмигрантов вопросы, связанные с бытом, с выбором места жительства, с сохранением русской среды для их детей, православной христианской веры. В «Зёрнышке» А.И. Солженицын уделяет внимание эмигрантской периодике. Явное предпочтение он отдаёт журналам: «Часовой», «Наши вести» и др., газетам «Руль», «Возрождение», «Последние новости», сочувствует выживающим изданиям, таким, как «Голос Зарубежья», особо выделяет «Посев», «Грани», «Континент», «Новый журнал».

Эстетические, нравственно-религиозные, исторические взгляды А.И. Солженицына находят своё воплощение и в жанре лекции («Нобелевская лекция» 1972 г., «Гарвардская речь» 1978 г., «Темплтоновская лекция» 1983 г.,). В «Темплтоновской лекции» раскрывается представление писателя о задачах литературы, о роли писателя перед Богом. А.И. Солженицын мыслит себя писателем, который «знает над собой силу высшую и радостно работает маленьким подмастерьем под небом Бога». Писатель, по А.И. Солженицыну, ответственен за «всё написанное, нарисованное, за воспринимающие души». В «Нобелевской лекции» А.И. Солженицын признаёт за искусством и литературой способность передавать от народа к народу, от поколения к поколению, от души к душе человеческий опыт, накопленный веками, с тем, чтобы освободить одних от необходимости повторять ошибки других. В определении гуманистического содержания задач искусства и литературы А.И. Солженицын выступает наследником русской классики XIX века.

Идеи выражения А.И. Солженицына в «Письме вождям Советского Союза» и воззвания «Жить не по лжи» повторяются и в других публицистических выступлениях А.И. Солженицына, оформляясь в строго выверенную, выстраданную программу А.И. Солженицына-писателя, публициста и гражданина. В её основе - концепция мирного пути развития России, способы смягчения авторитарной системы власти. Статья «Как нам обустроить Россию?» - это размышления о судьбе страны, её будущем.

Структура дипломной работы обусловлена целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

1. Публицистика А.И. Солженицына 1960 -70-х гг.

1.1 Жанр «открытого письма» как форма выражения идеологической и литературной позиции А.И. Солженицына

А.И. Солженицын однажды сказал, что он публицист поневоле: «Я ею (публицистикой) занимаюсь поневоле. Если бы я имел возможность обращаться к соотечественникам по радио - я бы читал свои книги, ибо в моей публицистике и в моих интервью я не могу выразить и одной сотой части того, что есть в моих книгах».

Однако публицистика не просто стала важной составной частью его непрерывной проповеди-исповеди, лабораторией для выработки его концепций, рабочих гипотез. Он непрерывно движется в сфере публицистических внеобразных «посильных соображений». А.И. Солженицыну важно вначале громко «прокричать» какую-то истину, уловить эхо, а уж потом выговорить её, с поправками, «вполголоса». Во всяком случае, публицистика для него вовсе не «отходы» огромной судоверфи, где годами и десятилетиями строятся его «корабли». Может быть, даже проекты этих «кораблей - романов» и возникали из тезисов и рабочих гипотез его публицистики.

Два тома публицистики писателя - в известном собрании сочинений парижского издательства Н.А. Струве - разделены на основе хронологии на две части: «В Советском Союзе» (1969-1974 гг.) и «На Западе» (1974-1980 гг.). Это очень многомерное, многоаспектное, но внутренне единое осмысление изменчивого мира, целая серия позиций, даже портретов писателя в разгар холодной войны. Публицистика эта вызвала множество агрессивных нападок, иронии в его адрес, то и дело «захлёстывающих» и прозу. Если, скажем, позиция А.Д. Сахарова или В.С. Гроссмана в «арестованном» романе «Жизнь и судьба» принималась одной стороной - либеральной оппозицией - безоговорочно, то публицистика А.И. Солженицына часто отнимала у него друзей в либеральном лагере.

С суждениями о публицистическом творчестве А.И. Солженицына мы можем познакомиться в книге Д. Штурман «Городу и миру». Первая и наиболее полная попытка изучения связи литературы и публицистики предпринята Е.А. Лазебником «Публицистика в литературе». О биографии А.И. Солженицына свидетельствует книга Л.И. Сараскиной «Александр Солженицын. Биография продолжается…». Это книга писателя и дотошного учёного, не позволяющего ошибаться в фактах, но оставляющего простор для личного отношения к своему герою.

Публицистика А.И. Солженицына как языковой личности неразрывно связана с русской литературной традицией, и в то же время она современна. Созвучность двадцатому веку обусловлена биографией человека, судьба которого не только была самым непосредственным образом связана с безднами трагедий прошедшего столетия, но и возносила его на вершины литературной и общественной славы. Писатель «болеет» Россией и знает западный мир. Тематика его творчества вместила как собственную (частную) судьбу, так и судьбы общие. Публицистика занимает важное место в творчестве А.И. Солженицына. В ней ставятся и, соответственно убеждениям писателя, разрешаются вопросы нравственные, общественно-политические, исторические, философские. Определяющей идеей всей публицистики А.И. Солженицына стала идея отказа от тоталитарной системы правления и постепенного перехода на демократические основы. Именно публицистика дала возможность А.И. Солженицыну высказать свои идеи по преобразованию нашего государства, развенчать советскую мифологию, выразить свою этическую и эстетическую концепцию. По существу, А.И. Солженицын-публицист создал серию пророчеств о судьбах свободы, о длящемся нашествии на Россию, на весь мир, на демократии и монархии страшного пожара революций, иррациональной силы тоталитаризма, сущей «державы смерти».

А.И. Солженицын проложил дорогу к главному руслу русской публицистики - знаменитым «письмам» П.Я. Чаадаева, «Дневнику писателя» Ф.М. Достоевского, «Не могу молчать» Л.Н. Толстого, отчасти «Письмам к ближнему» М.О. Меньшикова, публицистике В.Г. Короленко.

Публицистику А.И. Солженицына отличает жанровое многообразие. Ведущими жанрами являются статьи, письма, лекции, речи, воззвания.

Письма А.И. Солженицына: «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.), «Открытое письмо секретариату Союза писателей РСФСР» (1969 г.), «Письмо вождям Советского Союза» (1973 г.) имеют открытый характер, обращены к правящей власти.

Открытое письмо - это специфический жанр публичных выступлений в прессе, получивший широкое распространение в XX веке. Цель любого открытого письма, в том числе и анализируемого, заключается в возможности повлиять на некие общественные процессы или публично значимые, по мнению автора ситуации, которые его волнуют.

В «Письме IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.) А.И. Солженицын хочет «усовестить» лиц, принимающих решение, к которым оно обращено, косвенно повлиять на их решение, сформировав соответствующее общественное мнение. Композиционно текст состоит из двух частей. В первой части А.И. Солженицын говорит об общем положении дел в литературе. Вторая часть посвящена творчеству самого писателя. В первой части «Письма» затрагивает несколько значимых тем. Во-первых, цензура: «…то нетерпимое дальше угнетение, которому наша художественная литература из десятилетия в десятилетие подвергается со стороны цензуры и с которым Союз писателей не может мириться впредь. Не предусмотренная конституцией и потому незаконная, нигде публично не называемая, цензура под затуманенным именем Главлита тяготеет над нашей художественной литературой и осуществляет произвол литературно-неграмотных людей над писателями. Пережиток средневековья, цензура доволакивает свои мафусаиловы сроки едва ли не в XXI век! Тленная, она тянется присвоить себе удел нетленного времени: отбирать достойные книги от недостойных».

А.И. Солженицын высказывает своё глубокое сожаление по поводу того, что «…произведения, которые могли бы выразить назревшую народную мысль, своевременно и целительно повлиять в области духовной или на развитие общественного сознания, - запрещаются либо уродуются цензурой по соображениям мелочным, эгоистическим, а для народной жизни недальновидным. Отличные рукописи молодых авторов, ещё никому не известных имён, получают сегодня из редакций отказы лишь потому, что они «не пройдут». Многие члены Союза и даже делегаты этого Съезда знают, как они сами не устаивали перед цензурным давлением и уступали в структуре и замысле своих книг, заменяли в них главы, страницы, абзацы, фразы, снабжали их блёклыми названиями, чтобы только увидеть их в печати, и тем непоправимо искажали их содержание и свой творческий метод. По понятному свойству литературы все эти искажения губительны для талантливых произведений и совсем нечувствительны для бездарных. Именно лучшая часть нашей литературы появляется на свет в искажённом виде. За нашими писателями не предполагается, не признается права высказывать опережающие суждения о нравственной жизни человека и общества, по-своему изъяснять социальные проблемы или исторический опыт, так глубоко выстраданный в нашей стране».В этом своём шаге А.И. Солженицын был не одинок. Согласие с ним засвидетельствовали своими подписями на прочитанном ими в зале съезда письме сто членов ССП. Другая не менее важная тема - репрессии против писателей: «Даже Достоевского, гордость мировой литературы, у нас одно время не печатали (не полностью печатают и сейчас), исключали из школьных программ, делали недоступным для чтения, поносили. Сколько лет считался «контрреволюционным» Есенин (и за книги его даже давались тюремные сроки)? Не был ли и Маяковский «анархиствующим политическим хулиганом»? Десятилетиями считались «антисоветскими» неувядаемые стихи Ахматовой. Первое робкое напечатание ослепительной Цветаевой десять лет назад было объявлено «грубой политической ошибкой». Лишь с опозданием в 20 и 30 лет нам возвратили Бунина, Булгакова, Платонова, неотвратимо стоят в череду Мандельштам, Волошин, Гумилёв, Клюев, не избежать когда-то «признать» и Замятина, и Ремизова. Тут есть разрешающий момент - смерть неугодного писателя, после которой, вскоре или невскоре, его возвращают нам, сопровождая «объяснением ошибок». Давно ли имя Пастернака нельзя было и вслух произнести, но вот он умер - и книги его издаются, и стихи его цитируются даже на церемониях».

Не обходит вниманием А.И. Солженицын и предательского поведения руководителей писательского союза: «…руководство Союза малодушно покидало в беде тех, чьё преследование окончилось ссылкой, лагерем и смертью (Павел Васильев, Мандельштам, Артём Весёлый, Пильняк, Бабель, Табидзе, Заболоцкий и другие). Этот перечень мы вынужденно обрываем словами «и другие»: мы узнали после XX съезда партии, что их было более шестисот - ни в чём не виновных писателей, кого Союз послушно отдал их тюремно-лагерной судьбе. Однако свиток этот ещё длинней, его закрутившийся конец не прочитывается и никогда не прочтётся нашими глазами: в нём записаны имена и таких молодых прозаиков и поэтов, кого лишь случайно мы могли узнать из личных встреч, чьи дарования погибли в лагерях нерасцветшими, чьи произведения не пошли дальше кабинетов госбезопасности времён Ягоды-Ежова-Берии-Абакумова».

Определив основные проблемы, далее А.И. Солженицын высказывает свои предложения: «Я предлагаю чётко сформулировать в пункте 22-м устава ССП все те гарантии защиты, которые предоставляет Союз членам своим, подвергшимся клевете и несправедливым преследованиям, - с тем, чтобы невозможно стало повторение беззаконий». Здесь же А.И. Солженицын призывает новое руководство не повторять ошибок прошлого: «Новоизбранному руководству Союза нет никакой исторической необходимости разделять со старыми руководствами ответственность за прошлое».

В первой части речи А.И. Солженицыным приводятся убедительные примеры, указывающие на несостоятельность действующей системы правления. Во второй части письма А.И. Солженицын говорит о запретах и преследованиях, испытанных лично им. Эта часть делится на более частные аспекты, касающиеся отдельных эпизодов творчества писателя (об отнятом романе «В круге первом» и архиве, о клевете в сторону писателя, и о невозможности ответить на неё, о произведениях, недоступных для широкого читателя, о запрете общения с читателями) и заканчивается не очень утешительным выводом: «Так моя работа окончательно заглушена, замкнута и оболгана». В конце письма А.И. Солженицын задаёт вопрос: «При таком грубом нарушении моих авторских и «других» прав - возьмётся или не возьмётся IV Всесоюзный съезд защитить меня?», скорее всего оставшийся без ответа, но в этом вопросе слышится: сколько же можно терпеть? Сколько же можно бездействовать? В заключении А.И. Солженицын говорит о том, что «Никому не перегородить путей правды, и за движение её я готов принять и смерть». Письмо заканчивается вопросом, в котором автор письма высказывает надежду на то, что опыт предыдущего поколения «…научит нас наконец не останавливать пера писателя при жизни?». В этом письме А.И. Солженицын предстаёт как борец, обличитель, неведающий сомнений и наставляющий сограждан своим словом, ставшим делом общественным.

Это письмо было разослано по почте в 250 адресов в середине мая 1967 года. Один экземпляр был принесён лично автором в технический секретариат съезда 16 мая и сдан под расписку его. Первая публикация состоялась в газете «Monde» (Париж), 31.5.1967 г.; позже - ряд газетных публикаций на разных языках; по-русски - множественно в эмигрантской печати. На родине «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» (1967 г.) впервые напечатано спустя 22 года - в журнале «Слово» (Москва), 1989 г., №8; в журнале «Смена» (Москва), 1989 г., №23.

Проблематика «Письма вождям Советского Союза» (1973 г.) затрагивает вопросы цензуры, репрессий против писателей, поведения руководителей Союза писателей. Основной пафос обращения к вождям - стремление пробудить национальную совесть и ответственность в руководителях страны, определяющих её судьбу. Два главных предложения А.И. Солженицына - отказ от марксистко-ленинской идеологии и прекращение политики физического и идеологического экспансионизма. «Письмо вождям Советского Союза» (1973 г.) содержит программу реформирования «вождями» советской действительности, «рецепт» оздоровления её основополагающих принципов. По мере того, как утрачивается надежда пробудить патриотизм и совесть в «вождях», растёт стремление побудить соотечественников к нравственной революции, суть которой в отказе поддерживать и разделять официальную ложь. Оппоненты А.И. Солженицына дружно обвиняли его в безаппеляционности, в категорическом характере всех его предложений и предположений, в ощущении себя пророком, несущим в мир пребывающее над критикой откровение - истину в её последней и совершенной форме. Откуда и почему возник этот ложный стереотип? Может быть, он предопределён страстностью тона А.И. Солженицына, его ораторским мастерством, его склонностью многократно возвращаться к своим ведущим идеям. Но никто никогда не отмечает той осторожности, тех сомнений и колебаний, которые связаны хотя бы с «Письмом вождям Советского Союза».

Третьего мая 1974 года А.И. Солженицын говорит о «Письме вождям Советского союза» в «Ответах журналу «Тайм»»: «Я не настаиваю на единственности предлагаемого мною выхода и даже готов тотчас снять мои предложения, если мне противопоставят не просто критику (я, и когда писал, понимал слабые места этого «Письма»), но предложат выход лучший, реальный, конструктивный. Предложения мои были выдвинуты в прошлом году с весьма-весьма малою надеждой, да. Но и нельзя было не испробовать этот совет. В своё время и Сахаров, и Григоренко, и другие, с разными обоснованиями, предлагали советскому правительству мирные пути развития нашей страны. Это делалось всегда не без надежды - увы, не оправдавшейся никогда. Пожалуй, можно и подытожить: последовательно и решительно отвергая всякие благожелательные предложения, всякие реформы, всякие мирные пути, советские вожди не смогут сослаться, что они не знали ситуации, что им не предлагалось альтернатив: своей упрямой косностью они взяли на себя ответственность за самые тяжёлые варианты развития нашей страны».

Вновь А.И. Солженицын касается «Письма вождям Советского Союза» в телеинтервью компании CBS, Цюрих, 17 июля 1974 года. Интервьюер Уолтер Кронкайт задаёт вопрос, который А.И. Солженицыну ещё не раз придётся услышать: «- В «Письме вождям Советского Союза» Вы выражаете предпочтение авторитарной системе, и из этого возникла критика со стороны разных инакомыслящих в Советском Союзе, а также, может быть, некоторое разочарование со стороны либералов в западном мире. Что Вы можете сказать по этому поводу?»

Моё «Письмо вождям Советского Союза» было во многом неправильно понято. Дело в том, что нельзя решать вопрос об авторитарной системе или о демократической - вообще. У каждой страны есть своя история, свои традиции, свои возможности. Никогда в истории, сколько вот Земля стоит, не было по всей Земле одной системы, и я утверждаю - никогда и не будет. Всегда будут разные. В моём «Письме вождям Советского Союза» сказано только, что в сегодняшних условиях я не вижу сил таких и таких путей, которые могли бы привести Россию к демократии без новой революции. Я написал в преамбуле, что если мои предложения неудачны, то я готов в любую минуту их снять, только пусть мне кто-нибудь даст другой практический путь. Практический путь - как нам выйти из положения в России? Вот сегодня, без революции, и так, чтобы можно было жить. Я обращался к вождям, которые власти не отдадут добровольно, и я им не предлагаю: «отдайте добровольно!» - это было бы утопично. Я искал путь, не можем ли мы у нас в России найти способ сейчас смягчить авторитарную систему, оставить авторитарную, но смягчить её, сделать более человечной. Так вот: для России сегодня ещё одна революция была бы страшнее прошлой, чем 17-й год, столько вырежут людей и уничтожат производительных сил. У нас в России - другого выхода нет сейчас, так я понимаю. Но это не значит, что я в общем виде считаю, что авторитарная система должны быть везде, и лучше она, чем демократическая».

Перечитывая публицистику А.И. Солженицына, удивляешься её последовательности. От «Письма Четвёртому съезду писателей» (1967 г.) до «Гарвардской речи» (1978 г.) одни и те же темы, но раскрываются медленно, понемногу, и всё в них подчинено моральному критерию. Отсюда подчинённость демократии нравственным целям жизни, ощущаемая уже в «Письме вождям Советского Союза» (1973 г.) и гремящая оглушительно в Гарварде в 1978-м; отсюда и первенство нации перед идеологией - линия, начатая в сборнике «Из-под глыб» и завершающаяся резким осуждением русских либералов в феврале 1917-го (в интервью от февраля 1979-го); и отрицание морального права на эмиграцию для тех, кто считает себя русским, появляющееся впервые в телеинтервью компании СИ-БИ-ЭС (июнь 1974-го), уточняемое в открытом письме Павлу Литвинову (январь 1975-го) и, наконец, выливающееся в яростную обвинительную речь («Радиоинтервью компании Би-Би-Си», февраль 1979-го); и сожаление, что Запад вступил в союз со Сталиным ради победы над Гитлером, высказанное в Нью-Йорке в июле 1975-го и разъяснённое недвусмысленно в мае 1978-го. А.И. Солженицын берёт слово только по своему собственному решению и никогда - в ответ на вызовы средств массовой информации. В публицистике А.И. Солженицына, в открытых письмах и посланиях перед читателем встаёт образ человека, распрямившегося в борьбе с советской системой и не способного на компромисс с ней.

публицистический жанр статья солженицын

Во многих своих публицистических выступлениях А.И. Солженицын стремится осмыслить «категории национальной жизни». Этим аспектам посвящены статьи: «Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана» (1965 г.), «На возврате дыхания и сознания» (1973 г.), «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.), «Образованщина» (1974 г.), воззвание «Жить не по лжи» (1974 г.), «Наши плюралисты» (1982 г.), «Колеблет твой треножник» (1984 г.). Призыв А.И. Солженицына «Жить не по лжи» прозвучал в целом ряде публицистических выступлений писателя и обрёл законченную и отточенную форму в воззвании «Жить не по лжи». Один из главных тезисов этого выступления А.И. Солженицына - тезис о сращенности насилия с ложью. А.И. Солженицыным владеет острое чувство потребности в свободе и правде, ключ к освобождению - «личное неучастие во лжи!». Основной пафос воззвания: «Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»

Стержневая для А.И. Солженицына той поры идея немедленного, без оглядки на других людей, бескомпромиссного отказа сначала сотен, тысяч, а затем и миллионов людей ото лжи нашла своё самое полное, яркое выражение в воззвании «Жить не по лжи». Датированное 12-м февраля 1974 года - днём ареста писателя, последнее, что было написано им на родине, это воззвание звучало в те дни как его завещание. В поминутном ожидании ареста, исхода которого предвидеть нельзя было, оно завещанием и являлось. Немедленно пущенное женой писателя в Самиздат и переданное ею иностранным корреспондентам, оно уже 14 февраля было опубликовано на Западе и вскоре передано по радио. Это не значит, что, по замыслу обращённое ко всем соотечественникам, оно распространилось достаточно широко. Круг читателей Самиздата и слушателей зарубежного русского радио был в СССР достаточно узок.

А.И. Солженицыным владеет очень острое чувство потребности в свободе и правде. Трагедия состоит в том, что у миллионов такой осознанной, отчётливой, неодолимой потребности в правде нет, а со сравнительно немногочисленной элитой, зрячей и жертвенной, режим пока что справляется. Остальная часть зрячих, не жертвуя своим относительным благополучием, довольствуется лёгкой фрондой, иносказанием и изощрённым оппозиционным подтекстом (цензура зачастую игнорирует это), разговорами в своём кругу; лучшие - осторожным просветительством и распространением неподцензурной литературы.

В своём выступлении на Тайване 23 октября 1982 г. А.И. Солженицын сказал: «В нынешнем мире царит предательство слабости, и по-настоящему вы можете рассчитывать только на свои собственные силы. Однако есть ещё одна - большая и большая надежда: на народы порабощенных стран, которые не будут терпеть бесконечно, но грозно выступят в час, грозный для своих коммунистических властителей».Что означают эти слова, если не предвидение и ожидание революции в «порабощённых странах»? Как же ещё можно «грозно выступить» их народам? Чем может быть «грозный час» для «коммунистических властителей» в данном контексте, если не революцией?

Тоталитаризм зрелого, устоявшегося образца ужасен своей бесперспективностью в смысле сравнительно благополучного и скорого освобождения от него. Мы ещё не видели такого освобождения без вмешательства извне, как в Западной Германии или на Гренаде. Категорический отказ Д. Сахарова, А.И. Солженицына и большинства других весьма достойных оппозиционеров от идеи силового сопротивления внутри страны - это, в сущности, скорее всего констатация, в том числе и эмоциональная, инстинктивная, нереальности такого сопротивления. Это и могучая реакция на преступность российского революционного и последующего коммунистического насилия, свойственная за немногими исключениями почти всей подсоветской оппозиции тоталитаризму. Это и естественный страх перед тем, какие самоуничтожительные формы может принять невероятная или почти невероятная вспышка национального и социального (в нерусских районах) или чисто социального (в России) физического сопротивления режиму снизу. Решительно отказываясь от насилия, А.И. Солженицын предлагает свой выход - революционный, но не насильственный.

Воззвание «Жить не по лжи» фактически повторяет конструктивную часть «Образованщины», но чётче, резче, определённее, с чрезвычайно высокой концентрацией ведущих идей. Один из главных тезисов А.И. Солженицына - тезис о сращенности насилия с ложью: «Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь - его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несёт, и кричит: «Я - Насилие! Разойдись, расступись - раздавлю!» Но насилие быстро стареет, немного лет - оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично, - непременно вызывает себе в союзники Ложь. Ибо: насилию нечем прикрыться кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не каждое плечо кладёт насилие свою тяжёлую лапу: оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи - и в этом вся верноподданность. И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упрёмся: пусть владеет не через меня!»

За рамками воззвания оставался вопрос: что считать за правду? Даже у честных, нравственных людей конкретное понимание правды часто сильно разнится. К тому же всегда остаётся лазейка для лицемера - он пишет, поёт, рисует, лепит, голосует и цитирует по зову сердца («мы пишем, как диктует сердце, а сердце наше принадлежит партии»). За рамками воззвания остался и другой ряд трудных вопросов - живут ли по правде граждане свободного мира? Обеспечивают ли политические свободы свободу жить не по лжи? За рамками воззвания остались конкретные примеры (кто уже живёт не по лжи) и «инструкция по применению» - как жить не по лжи в частной жизни (всегда ли возможно?) и в тех случаях, когда ложь щадит слабого, больного? И вообще: где границы принципа? Как вести себя с врагом, соперником, конкурентом? Только с первого взгляда императив А.И. Солженицына мог показаться делом лёгким и скорым, рецептом простым и понятным. Мысль, которую по призыву А.И. Солженицына надо было разрешить каждому русскому максималисту, требовала полного пересмотра бытия и сознания.

«Много десятилетий ни один вопрос, ни одно крупное событие нашей жизни не было обсуждено свободно и всесторонне, так, чтобы мочь нам произнести истинную оценку происшедшего и путей выхода из него. Но всё подавлялось в самом начале, всё покидалось неосмысленным хаотическим хламом, без заботы о прошлом, а значит и о будущем. А там валились новые и новые события, грудились такими же давящими глыбами. И теперь, подойдя снаружи, даже трудно найти силы для разбора этого всего наслоившегося». Вот этот образ задавленных мыслей, задавленных полвека (даже более), и дал название сборнику «Из-под глыб». Мысли А.И. Солженицына пытаются пробиться под этими глыбами вверх - к свету и к общению. Тем, кто не испытал подобного пятидесятилетия, даже трудно вообразить, насколько при постоянном подавлении разбредаются мысли соотечественников. Соотечественники как будто бы перестают понимать друг друга, как будто не говорят на одном языке. Насколько мучителен был процесс - обществу лишиться речи, когда речь была запрещена, - не менее мучительно обществу возвратиться к речи. После такого перерыва неудивительно, что среди инакомыслящих, собственно, среди тех людей в России, кто высказывал свои мысли, возникали такие резкие различия во мнениях. Они отвыкли друг друга слышать и совершенно отвыкли вести дискуссии.

Первое, что хочется отметить, - во всём мире и в нашей стране усвоен такой общий тон: разоблачать других - других политических деятелей, другие партии, другие движения, другие нации и это - памфлетное направление. А.И. Солженицын призывает всех вообще, во всех аспектах жизни, начать с признания собственных ошибок и несправедливостей. А.И. Солженицыну уже приходилось писать в «Архипелаге Гулаге» и в других произведениях о том, что линия добра и зла не проходит так примитивно, что по одну сторону те, кто правы, а по другую - те, кто не правы. Линия добра и зла в мире не разделяет партии на тех, кто прав или виноват и людей даже так не разделяет. Линия разделения добра и зла проходит по сердцу каждого человека. В разное время, при разных обстоятельствах, и человек, и какая-то группа людей, и целое общественное движение, и целая нация-то занимала более светлое высокое положение, то, наоборот, опускалась во мрак.

А.И. Солженицын ставит в своей статье «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.) вопрос: возможно ли говорить о раскаянии наций, можно ли это чувство отдельного человека перенести на нацию? Возможно ли говорить о грехе, который совершила целая нация? Конечно, никогда не бывает, чтобы все члены данной нации совершили какое-то преступление, или проступок, или грех. А с другой стороны, в каком-то смысле, в памяти истории, в человеческой памяти и в национальной памяти, именно так запечатлевается. А.И. Солженицын говорил (думал), что в памяти бывших колониальных народов осталось общее впечатление, что их бывшие колонизаторы виновны перед ними - целиком, как нации, хотя не каждый был колонизатором. Можно было наблюдать в одной из частей Германии волну раскаяния за события Второй мировой войны. Это совершенно реальное общенародное чувство, оно было, даже и есть. Спросят: а при тоталитарных режимах разве виноват народ в том, что делают его правители? Кажется, менее всего виноват при тоталитарных режимах. А, тем не менее, на чём же держатся тоталитарные режимы, как не на поддержке одних и пассивности других?

А.И. Солженицын рассматривает в статье историю русского раскаяния, в русском обществе, и затем ведёт дискуссию с двумя антиподами раскаяния, с которыми встречается в России. Направление сборника в том, что, говоря о грехах, о преступлениях, люди никогда не должны отделять сами себя от этого. Они должны в первую очередь искать свою вину, свою долю участия в этом.

В статье «Раскаяние и самоограничение» (1973 г.) А.И. Солженицын ставит вопрос: как понять - революция была следствием нравственной порчи народа, или наоборот: нравственная порча народа - следствие революции? В чём была роль русских в 1917 году: в том ли, что они принесли миру коммунизм, подарили миру коммунизм, или первые приняли его на свои плечи? А значит, каковы перспективы других народов, если на них свалится коммунизм? Устаивал ли какой-нибудь народ против этого, устоит ли всякий в будущем? Недостаток Демократического движения в Советском Союзе был как раз, в частности, в том, что это движение разоблачило пороки социального строя, но не раскаивалось в грехах собственных и интеллигенции вообще. Но кто же держал этот режим - разве только танки и армия, а разве не советская интеллигенция? Больше-то всего и держала его советская интеллигенция. А.И. Солженицын призывает всех - если ошибиться в раскаянии, то в большую сторону, то есть лучше признать за собой больше вины, чем меньше. Призывает всех пресечь счёт бесконечных обид между собой и соседями. Ведь многие в мире разделяют ту простую точку зрения, что нельзя построить доброго общества из злых людей; что чисто социальные преобразования - это пустое направление. Но так точно нельзя построить доброго человечества при злых отношениях между нациями. Никакая прагматическая позитивная дипломатия не сделает ничего, пока между народами не установится добрых чувств. А.И. Солженицын считает, что все межнациональные проблемы мира не могут быть разрешены чисто политически; решать их надо начинать с нравственности, а нравственность в отношениях между нациями - это раскаяние и признание своей вины. Чтобы раскаяние не осталось на словах, следующим неизбежным шагом за ним является самоограничение: люди должны сами себя ограничить, а не ждать, пока силой ограничат их снаружи. Вот эта идея самоограничения в применении к России и была главной мыслью письма вождям, которое было так неправильно понято во всём мире. С призывом самоограничиться А.И. Солженицын обратился, прежде всего, к себе, своему народу, своему государству, - а это назвали почему-то изоляционизмом.

А.И. Солженицын в своих публичных выступлениях предстаёт мастером ведения полемики, для которого самым важным является поиск истины, обсуждение проблемы, а не просто осуждение или обвинение власть предержащих. Его выступления можно назвать по-настоящему продуктивными. А.И. Солженицын пытается объяснить, доказать и отстоять справедливость своей позиции, всегда думая о благе России и её народе.

2. Публицистика периода третьей волны эмиграции 1970 -80-х гг.

2.1 Проблемы русской эмиграции в очерках А.И. Солженицына «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»

В начале 1970-х гг. начался новый исход наших соотечественников за рубеж, получивший название - Третьей волны эмиграции (иногда именуется диссидентской). По сути, она была не столько национальной (т.е. еврейской), сколько сословной (т.е. интеллигентской), и выражала своё самосознание словами «Я выбрал свободу». Третью волну эмиграции можно условно разделить на две группы: а) выезжающих на историческую Родину, главным образом в Израиль, Германию и Грецию; б) диссидентов добровольно или вынуждено покидавших родину.

Писатели третьей волны оказались в эмиграции в совершенно новых условиях, они во многом были не приняты своими предшественниками, чужды «старой эмиграции». В отличие от эмигрантов первой и второй волн, они не ставили перед собой задачи «сохранения культуры» или запечатления лишений, пережитых на родине. Совершенно разный опыт, мировоззрение, даже разный язык (так А.И. Солженицын издаёт Словарь языкового расширения, включавший диалекты, лагерный жаргон) мешали возникновению связей между поколениями. Русский язык за 50 лет советской власти претерпел значительные изменения, творчество представителей третьей волны складывалось не столько под воздействием русской классики, сколько под влиянием популярной в 60-е годы в СССР американской и латиноамериканской литературы, а также поэзии М. Цветаевой, Б. Пастернака, прозы А. Платонова. Одной из основных черт русской эмигрантской литературы третьей волны станет её тяготение к авангарду, постмодернизму. Вместе с тем, третья волна была достаточно разнородна: в эмиграции оказались писатели реалистического направления (А. Солженицын, Г. Владимов), постмодернисты (С. Соколов, Ю. Мамлеев, Э. Лимонов), нобелевский лауреат И. Бродский, антиформалист Н. Коржавин. Русская литература третьей волны в эмиграции, по словам Наума Коржавина, это «клубок конфликтов»: «Мы уехали для того, чтобы иметь возможность драться друг с другом». Несомненно, русская литературная эмиграция сохранила традиционный гуманистический пафос русской литературы. Это было особенно важно в двадцатом веке, после великих литературных прозрений и достижений века девятнадцатого. Эмигранты смогли противопоставить государственной монополии на литературу единственно возможную альтернативу - эстетическую. Настоящая литературная критика сохранилась лишь в эмиграции. Именно в эмиграции смогли выжить такие неприемлемые для метрополии жанры, как антиутопия, памфлет и эссе.

Важно, что вопросы духовного развития страны (России, СССР) открыто обсуждались на страницах эмигрантских журналов, едва появилась сама эмиграция. Здесь была возрождена атмосфера открытых дискуссий, которая в метрополии искусно подменялась псевдооткрытостью (на деле - бытовой ограниченностью, в которой верх воображения - рубрика «Если бы директором был я…») «Литературной газеты». Различные точки зрения - нормальная для литературного процесса вещь, но и русским эмигрантам пришлось совершить усилие, чтобы согласиться с этим. Характер дискуссий уже тогда с очевидностью показывал, что исторический путь России - никак не путь в «светлое будущее», к «зияющим высотам» коммунизма. Это по-прежнему направление, вырисовывающееся в спорах западников и славянофилов, но уже новых - новых западников и новых славянофилов.

Эмигранты - критики и эссеисты - помогали выживать тонкому слою советских интеллигентов. Интеллигент никогда не ассоциирует себя с властью, он всегда в стороне, а для формирования такой позиции была необходима особая образованность, отличная от образованности стандартной. Такие передачи, как «Поверх барьеров», журналы «Континент», «Синтаксис», «Двадцать два», «Время и мы» выстраивали иную шкалу литературных ценностей, параллельную официальной иерархии «секретарской литературы». Советскую литературу призывали быть монолитной, эмигрантскую - политизированной. Благодаря существованию друг друга ни та, ни другая призывам не поддались. Опыт рассечённой в двадцатом веке русской литературы показал, что литература - понятие не географическое. Литература не зависит от государственных границ. Можно искусственно разделить литературный процесс, можно изгнать писателей, но литературу разделить не удастся. Единство литературы сохраняют язык, национальный образ мира, специфические для национальной литературы образы. Русская эмигрантская литература доказала это своей более чем восьмидесятилетней историей.

Подобные документы

Взгляды исследователей на понятия "метод" и "жанр" в журналистике. Анализ публикаций "Литературной газеты" 1970-х годов, представленных под рубрикой "Эксперимент "ЛГ"". Практическая значимость эксперимента в условиях развития информационного общества.

дипломная работа , добавлен 05.10.2012


Тематика и жанровое разнообразие современной журналистики и их актуальность. Тематическое и жанровое разнообразие телевизионных проектов АТН - первого канала белорусского телевидения. Игры в интеллект на деньги, интеллектуальные ток-шоу, шоу-театр.

курсовая работа , добавлен 21.02.2011


Репортаж в системе современных средств массовой информации, определение жанра. Событийный, аналитический (проблемный) и познавательно-тематический репортаж. Трансформация жанра. Характеристика журнала "Русский репортер" и репортажей на его страницах.

курсовая работа , добавлен 06.09.2011


История зарождения аналитических изданий в США. Возникновение и развитие газетной публицистики в России до ХХ века. Специфические особенности аналитического жанра в современной журналистике, их цели и виды. Задачи, признаки и этапы создания статьи.

курсовая работа , добавлен 17.11.2011


Проблема жанра "письмо" и "открытое письмо", его роль в журналах И.А. Крылова. Работа И. Крылова в периодических изданиях, поднятые им проблемы и описание характеров в его произведениях. Особенности стиля и языка в публицистических работах И. Крылова.

курсовая работа , добавлен 10.05.2010


Профессиональная этика журналиста: авторская позиция как выражение субъективности. Психологические приёмы и способы проявления позиции журналиста. Приёмы открытого проявления позиции журналиста. Способы скрытого проявления позиции журналиста.

дипломная работа , добавлен 30.03.2003


Сущность реалити-шоу с позиции телевизионной публицистики. Обзор популярных передач на Первом канале, ТНТ, СТС, MTV, Рен-ТВ. Анализ основных жанрообразующих, социо-психологических, культурософских факторов реалити. Интервью с участницей реалити-шоу.

дипломная работа , добавлен 20.10.2011


Формирование представления о жанровом наполнении женского глянцевого журнала. Глянцевая пресса и ее воздействие на аудиторию. Значение иллюстраций в издании, тематика статей. Жанровое наполнение журнала Glamour, его целевая аудитория и назначение.

реферат , добавлен 06.05.2014


Событийно-информационная, позитивно-аналитическая, критико-аналитическая, сатирическая, полемическая и дискуссионная формы публицистики. Традиции русской публицистики. Развитие всех форм публицистики в середине ХХ в. и росту общественного сознания.

контрольная работа , добавлен 20.05.2014


Жизненный путь Л.М. Рейснер, появление ее первых произведений и журналистское творчество в годы Гражданской войны. Особенности репортажа как жанра, история его развития в России. Своеобразие и мастерство репортажного письма Ларисы Михайловны Рейснер.

Введение

Общие закономерности организации художественной речи, особенности языка и стиля писателя, семантико-стилистические преобразования слова в художественном тексте занимали одно из центральных мест в лингвистических исследованиях. Особо следует выделить работы, выполненные в рамках направления «Функциональная стилистика художественного текста», в которых рассмотрение идиостиля автора осуществляется с опорой на различные микроструктуры текста в их конкретной эстетической обусловленности (Н.И. Бахмутова, М.Б. Борисова, Е.Г. Ковалевская, Б.А. Ларин, Г.А. Лилич, Д.М. Поцепня, К.А. Рогова и др.). В этой связи актуальным является изучение лексического своеобразия, наиболее экспрессивных, ярких и необычных лексических единиц индивидуально-авторской системы языка.

Одним из ярких представителей, раскрывших богатство русского языка, расширивших его границы, был Солженицын. С.В. Мельникова справедливо считает, что «А.И. Солженицын – художник, остро чувствующий языковой потенциал. Писатель обнаруживает подлинное искусство изыскивать ресурсы национального языка для выражения авторской индивидуальности в видении мира…».

О жизни и творчестве А.И. Солженицына существует обширная литература, среди которой можно выделить более двух десятков монографий, около двадцати диссертаций, несколько коллективных сборников и изданных материалов научных конференций. Но это, в основном, литературоведческие исследования, затрагивающие проблемы социально-политического и идеологического характера. Лингвистические исследования, рассматривающие собственно лексическую систему произведений Солженицына, созданных в разные периоды, представлены лишь отдельными статьями. В свете сказанного тема нашего исследования «Лексическое своеобразие двучастных рассказов А.И. Солженицына ("На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька")» звучит актуально.

Объект исследования – язык двучастных рассказов А.И. Солженицына, созданных в 90-е годы ХХ века.

Предмет исследования – лексическая система указанных произведений.

Цель исследования – выявить и описать лексическое своеобразие двучастных рассказов А.И. Солженицына "На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька".

Для достижения указанной цели необходимо решение следующих задач :

1. Охарактеризовать творческий метод А.И. Солженицына, особенности его малой прозы.

2. Описать лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына.

4. Исследовать и описать особенности функционирования просторечной лексики в языке рассказов А. Солженицына.

Материалом исследования послужили тексты рассказов "На краях", "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька".

Основным методом исследования стал метод лингвистического описания, включающий приемы наблюдения, анализа, обобщения. Были использованы также методы словообразовательного и лексического анализов.

Научная новизна заключается в том, что впервые проанализировано лексическое своеобразие произведений, до сих пор подвергающихся лишь идейно-содержательному анализу.

1. Теоретические основы исследования

1.1 Специфика творческого метода А.И. Солженицына

Для творческого метода Солженицына характерно особое доверие к жизни, писатель стремится изобразить все, как это было на самом деле. По его мнению, жизнь может сама себя выразить, о себе сказать, надо только ее услышать. В Нобелевской лекции (1971–72) писатель подчеркивал: «Одно слово правды весь мир перетянет». Это предопределило особый интерес писателя к правдивому воспроизведению жизненной реальности как в сочинениях, основанных на личном опыте, так и в эпопее «Красное Колесо» , где документально точное изображение исторических событий также принципиально важно.

Ориентация на правду ощутима уже в ранних произведениях писателя, где он старается максимально использовать свой личный жизненный опыт. Не случайно главным героем поэмы «Дороженька» (1948–53) и в неоконченной повести «Люби революцию» (1948, 1958), которая задумывалась как своеобразное продолжение поэмы, является Нержин (автобиографический персонаж). В этих произведениях писатель пытается осмыслить жизненный путь в контексте послереволюционной судьбы России. Схожие мотивы доминируют и в стихах Солженицына (1946–53), сочиненных в лагере и в ссылке.

В раковом корпусе ташкентской больницы написан очерк «Протеревши глаза» , в котором дана оригинальная интерпретация пьесы, во многом полемичная по отношению к замыслу А.С. Грибоедова.

В драматической трилогии «1945 год» , состоящей из комедии «Пир победителей» , трагедии «Пленники» (1952–1953) и драмы «Республика труда» , использован военный и лагерный опыт автора. Здесь в качестве персонажа появляется полковник Георгий Воротынцев – будущий герой «Красного, Колеса». Кроме того, в «Пире победителей» и «Республике труда» читатель встречает Глеба Нержина, а в «Пленниках» – Валентина Прянчикова и Льва Рубина, персонажей романа «В круге первом». «Пир победителей» – это гимн русскому офицерству, не потерявшему достоинство и честь и в советские времена. Французский литературовед Жорж Нива обнаруживает в ранних пьесах Солженицына «стремление быть этнографом племени зэков». Особенно это заметно в «Республике труда», где лагерные реалии изображены очень подробно, а речь персонажей содержит множество жаргонизмов. Очень важна во всех 3 пьесах тема мужской дружбы.

Эта же тема оказывается и в центре романа «В круге первом» . «Шарашка», в которой вынуждены работать Глеб Нержин, Лев Рубин (его прототип – Копелев) и Дмитрий Сологдин (прототип – известный философ Д.М. Панин), вопреки воле властей оказалась местом, где «дух мужской дружбы и философии парил под парусным сводом потолка. Может быть, это и было то блаженство, которое тщетно пытались определить и указать все философы древности?». Мысль Солженицына парадоксальна, но не следует забывать, что перед нами лишь «первый круг» полудантовского-полутюремного «ада», где и мучений-то настоящих еще нет, зато есть простор для мысли: в духовном и интеллектуальном отношении этот «первый круг» оказывается весьма плодотворен. Так, в романе описано медленное возвращение Нержина к христианской православной вере, показаны его попытки по-новому осмыслить революционные события 1917, изображено «хождение» Наржина «в народ» – дружба с дворником Спиридоном (все эти мотивы автобиографичны). В то же время название романа символически многозначно. Кроме «дантовского», здесь присутствует и иное осмысление образа «первого круга». С точки зрения героя романа, дипломата Иннокентия Володина, существуют 2 круга – один внутри другого. Первый, малый круг – отечество; второй, большой – человечество, а на границе между ними, по словам Володина, – «колючая проволока с пулеметами… И выходит, что никакого человечества – нет. А только отечества, отечества, и разные у всех…». Володин, позвонив в американское посольство, пытается предупредить военного атташе о том, что советские агенты украли в США атомную бомбу – он не хочет, чтобы ею завладел Сталин и укрепил таким образом, коммунистический режим в СССР. Герой жертвует своей жизнью ради России, ради порабощенного тоталитаризмом отечества, но «обретя отечество, Володин обрел человечество». В названии романа содержится одновременно и вопрос о границах патриотизма, и связь глобальной проблематики с национальной.

Рассказы «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор» близки идейно и стилистически, они обнаруживают характерный для всего творчества писателя новаторский подход к языку. И в «Одном дне Ивана Денисовича», и в «Матренином дворе» писатель активно использует форму сказа . При этом выразительность речи повествователя, героев их окружения создается в этих произведениях «не только какими-то необычными словарными «экзотизмами»… а, главным образом, умело используемыми средствами общелитературной лексики, наслаивающейся… на разговорно-просторечную синтаксическую структуру».

Особое место в творчестве писателя занимает цикл прозаических миниатюр «Крохотки» (1958–60, 1996–97). Солженицын – мастер крупной эпической формы, поэтому «невесомость», «воздушность» этих стихов в прозе кажется неожиданной. В то же время акварельно-прозрачная художественная структура выражает здесь глубокое религиозно-философское содержание.

В повести «Раковый корпус» перед читателем предстает «мозаика индивидуальных хроник – «личных дел» героев, центральных и второстепенных, всегда соотнесенных с грозными событиями 20 века». Все обитатели изображенной в повести палаты для больных раком вынуждены так или иначе решать проблему личного отношения к возможной скорой смерти, исходя из собственного жизненного опыта и своей индивидуальности. Оказавшийся в палате том произведений Л.Н. Толстого заставляет их задуматься над вопросом: «Чем люди живы?». Появление этого мотива на страницах «Ракового корпуса» может натолкнуть на мысль о прямом влиянии на писателя идей Толстого, однако Солженицын подчеркивал, что Толстой никогда не был для него моральным авторитетом и что, по сравнению с Толстым, Ф.М. Достоевский «нравственные вопросы… ставит острее, глубже, современнее, более провидчески». В то же время показательна высокая оценка Толстого-художника, поэтому неудивительно, что в построении крупной эпической формы писатель отчасти следует толстовской традиции. Вместе с тем несомненно влияние на поэтику произведений Солженицына модернистской прозы Е.И. Замятина, М.И. Цветаевой, Д. Дос Пассоса. Солженицын – писатель 20 в., и его не страшат новые и необычные формы, если они способствуют более яркому художественному воплощению изображаемой реальности.

Показательно в этом смысле и стремление писателя выйти за рамки традиционных жанров. Так, «Архипелаг ГУЛаг» имеет подзаголовок «Опыт художественного исследования». Солженицын создает новый тип произведения, пограничный между художественной и научно-популярной литературой, а также публицистикой. «Архипелаг ГУЛаг» с документальной точностью изображения мест заключения напоминает «Записки из Мертвого дома» Достоевского, а также книги о Сахалине А.П. Чехова и В.М. Дорошевича, однако если раньше каторга была преимущественно наказанием виновных, то во времена Солженицына ею наказывают огромное количество ни в чем неповинных людей, она служит самоутверждению тоталитарной власти. Писатель собрал и обобщил огромный исторический материал, развеивающий миф о «гуманности» ленинизма. Сокрушительная и глубоко аргументированная критика советской системы произвела во всем мире эффект разорвавшейся бомбы. Причина и в том, что это произведение – документ большой художественной, эмоциональной и нравственной силы, в котором мрачность изображаемого жизненного материала преодолевается при помощи своего рода катарсиса. По мысли Солженицына, «Архипелаг ГУЛаг» – дань памяти тем, кто погиб в этом аду. Писатель исполнил свой долг перед ними, восстановив историческую правду о самых страшных страницах истории России.

Книга «Бодался теленок с дубом» (1967–75; последняя ред. – 1992) имеет подзаголовок «Очерки литературной жизни» . Здесь объектом изучения является литературно-общественная ситуация в стране 60-х – 1-й пол. 70-х гг. 20 в. Эта книга рассказывает о борьбе писателя с советской системой, подавляющей какое бы то ни было инакомыслие. Это история о противостоянии правды и официозной лжи, хроника поражений и побед, повествование о героизме и подвижничестве многочисленных добровольных помощников писателя. Эта книга – о духовном освобождении литературы вопреки всем усилиям компартии, государства и карательных органов. В ней множество ярких портретов литературных и общественных деятелей той поры. Особое место в «очерках» занимает образ А.Т. Твардовского. Главный редактор «Нового мира» изображен без идеализации, но с большим сочувствием и щемящей болью. Художественно-документальный портрет Твардовского многомерен и не укладывается ни в какую схему. Перед читателем возникает живой человек, сложный, ярко талантливый, сильный и замученный той самой партией, от которой он, и совершенно искренне, себя никогда не отделял, которой верно и преданно служил.

Продолжением воспоминаний «Бодался теленок с дубом» является автобиографичная книга «Угодило зернышко промеж двух жерновов» (1978), имеющая подзаголовок «Очерки изгнания». В ней рассказывается о судьбе писателя в годы вынужденного пребывания вне России. Публикация этой книги пока не завершена.

10-томная тетралогия «Красное Колесо» посвящена подробному и исторически глубокому изображению Февральской революции 1917 и ее истоков. Писатель собрал и использовал множество документов изучаемого времени. Ни один историк до сих пор не описывал февральских события так подробно, буквально по часам, как это сделал Солженицын в «Красном Колесе».

Солженицын считает «Красное Колесо» эпопеей, отвергая такие жанровые определения, как роман или роман-эпопея. Это произведение глубоко новаторское и исключительно сложное. Помимо чисто художественных глав в нем есть и «обзорные» главы, в которых рассматриваются те или иные исторические события. Эти главы тяготеют к жанру художественного исследования. Вместе с тем в тетралогии присутствует монтаж газетных материалов (прием, заимствованный у Дос Пассоса), используются и художественные средства сценарной драматургии («экран»). Кроме того, некоторые главы состоят из коротких фрагментов, каждый в несколько строк. Так, солженицынская эпопея «получает структуру, совершенно отличную от традиционного реалистического романа». .

В 90-е гг. Солженицын вернулся к малой эпической форме. В «двучастных» рассказах «Молодняк» (1993), «Настенька» (1995), «Абрикосовое варенье», «Это», «На краях» (все – 1994), «Все равно» (1994–95), «На изломах» (1996), «Желябугские выселки» (1998) и небольшой по объему «односуточной повести» «Адлиг Швенкиттен» (1998) интеллектуальная глубина сочетается с архитектоническим совершенством, диалектически-неоднозначное видение художественной реальности – с тончайшим чувством слова. Все это – свидетельство зрелого мастерства Солженицына – писателя.

1.2 Лексико-стилистические особенности прозы А.И. Солженицына

О сновой особенности индивидуального авторского стиля писателя является работа писателя над расширением возможностей языкового выражения. Работа над лексическим запасом русского языка не ограничивается созданием ярких языковых образов в художественных произведениях. Более того, именно работа писателя как лингвиста предвосхищает и определяет языковые черты его художественных произведений. Писатель осмысленно и целенаправленно стремится к обогащению русского национального языка, о чем свидетельствуют и его лингвистические статьи, и высказанные в интервью идеи о русском языке, и «Словарь языкового расширения» .

Сочетание яркого новаторства и глубокой закорененности в национальной традиции – наиболее характерная черта солженицынского языка. Ярче всего это проявляется в области лексики. Писатель использует самую разнообразную лексику: встречается множество заимствований из словаря В.И. Даля, из произведений других русских писателей и собственно авторские выражения. А.И. Солженицын употребляет не только лексику, не содержащуюся ни в одном из словарей, но также малоупотребительную, забытую, или даже обычную, но переосмысленную писателем и несущую новую семантику. Кроме того, писателем значительно расширены возможности использования нелитературной лексики.

Так, например, язык рассказа «Один день Ивана Денисовича» ярко свидетельствует о том, что писатель претворяет в жизнь свой масштабный замысел по лексическому расширению русского языка. Прежде всего, необходимо выделить лексику, которая является собственно авторскими образованиями. Характерными чертами таких лексем, являются одноразовость и вытекающая из нее ненормативность, зависимость от контекста, экспрессивность, полисемантичность и принадлежность конкретному автору-творцу. На основании перечисленных признаков в рамках рассказа «Один день Ивана Денисовича» авторские окказионализмы можно определить следующим образом – это лексические единицы, не отмеченные в словарях или употребленные в значении, не отмеченном в словарях, созданные автором только для одной языковой ситуации. Часто это усеченные формы слов, образованные путем отсечения аффиксов более современного происхождения, нежели корень (например, кружь , грев , издаля ). Встречаются окказиональные слова, образованные путем скорнения (нелинейное сложение, при котором одна усеченная основа модифицирует значение другой основы и может приближаться по функции к аффиксу, например, рассмеркиваться , лопотно ). Скорнение необходимо отличать от простого соединения двух корней, каждый из которых полностью сохраняет свою форму. Так образованы, например, окказионализмы злоупорный, быстрометчив, землеруб. Среди окказионализмов есть формы, образованные с помощью высокопродуктивных аффиксов от высокочастотных корней (например, шажисто , спотычливо , терпельник ).

Лексические окказионализмы А.И. Солженицына созданы в рамках четырех основных частей речи: существительные, прилагательные, глаголы, наречия. Особое предпочтение отдается образованию сложных слов. Сложением созданы не только имена существительные (БЕГ-НАЛЕТ, ГЕНЕРАЛ-ЗУДА, ПОЕЗДКА-ИГРА, СОЛДАТ-БЕГУНОК, СТРЕЛКИ-КЛЕШНИ, ШАГ-ПРЫЖОК и др.), имена прилагательные (БРЕХЛИВО-НЕЧИСТЫЙ, ГРОЗНО-СЧАСТЛИВ, ДЕТСКИ-ПОДУШЕЧНЫЕ, ЗНАЧИТЕЛЬНО-ЗАГАДОЧНЫЙ, КРУГЛО-ОТТЯНУТЫЙ, ЛАДАННО-СИЗЫЙ и др.), что является обычным для языка, но и глаголы (ГОРИТ-ДЫМИТ, ИГРАТЬ-ВОЕВАТЬ, ИСКАТЬ-СПРАШИВАТЬ, ХОДИЛ-ПРИСЛУШИВАЛСЯ и др.), а также наречия (ЛЕДЯНО-ЛЮБЕЗНО, ЩЕЛКОВИДНО, СКОРОДЫШКОЙ, НЕИЗЪЯСНИМО-ЧУЖЕРОДНО, СЛЕЗНО-КОЛЕННО, НАСМЕШЛИВО-ПРИВЕТЛИВО и др.) .

Острее всего звучат солженицынские окказионализмы, воплотившиеся в форме наречий (причем именно наречий образа действия). Именно в этой части речи наиболее полно сочетаются для писателя возможность словотворчества и насыщенность выражаемого ею явления. Примером заимствованной формы, но преобразованной окказиональной семантики служит следующее наречие:

Однако он стал есть ее так же медленно, внимчиво [Солж. 1978: 15].

Наречие внимчиво мы находим у В.И. Даля. Можно предположить, что причина выбора писателем именно такой формы наречия кроется в отрыве наречия внимательно от образующего глагола внимать. В.И. Даль определяет этот глагол следующим образом:

ВНИМАТЬ, внять чему, внимаю и внемлю, арх. воймовать, сторожко слушать, прислушиваться, жадно поглощать слухом; усваивать себе слышанное или читанное, устремлять на это мысли и волю свою [Даль, I: 219].

Заключенный в лагере ест свою порцию не только внимательно (сосредоточенно), а жадно поглощая, впитывая, усваивая все, что можно, устремляя на это все свою мысли и свою волю.

По такой же морфологической схеме образовано наречие оступчиво от глагола оступаться (оступиться) т.е. ‘неудачно ступить, споткнуться’. При этом наречие является признаком глагола ходить , отсутствующего в предложении, но подразумевающегося. Так, фразу по трапу оступчиво можно развернуть до предложения ходить по трапу неудобно тем, что можно легко споткнуться или ступить неудачно. В этом и состоит так называемый «закон экономии» в языковом творчестве А.И. Солженицына.

Именно в окказиональных наречиях проявляется в полной мере важная особенность лексики А.И. Солженицына: «стремление к полисемии, к максимально возможному смысловому и экспрессивному наполнению слова, к его осложнению и преобразованию, к наслаиванию в пределах отдельной лексической единицы нескольких эстетически значимых смыслов или оттенков значений».

Глаголы также являются продуктивной частью речи для словотворчества А.И. Солженицына. Особенно излюблены писателем приставочные глаголы (а иногда и многоприставочные), поскольку в них есть возможность выражения некоего содержания не только в корне слова, но и в приставке. Полисемию авторских приставочных глаголов можно продемонстрировать на следующем примере:

Издобыть на снегу на голом, чем окна те зашить, не было легко («Один день Ивана Денисовича»).

Приставка из – подчеркивает исчерпанность, полноту проявления действия Издобыть – это не только добыть , но и изловчиться и добыть, измучиться и добыть.

Однако самая обширная область окказионального словопроизводства писателя – именная.

Сложные прилагательные у А.И. Солженицына в основном двухкомпонентные. Единичны случаи использования большего числа компонентов для образования сложного слова, причем один из компонентов может быть сам по себе сложным образованием (ДВУХ-С-ПОЛОВИНОЙ-ЛЕТНИЙ (прения), НЕКМЕСТНЫЙ (Курлов), ЛЮБОВНО-ЛАСКОВО-ДРУЖЕСТВЕНЕН, ЧЕРНОУСО-БАНДИТСКИЙ (морды крупье) и др.). Окказиональное сложное прилагательное может быть «самодостаточным», т.е. оно само является контекстом формирования окказиональной семантики (СНЕЖНО-СИНИЙ (хребет), СИЗО-ЛИЛОВЫЙ (тучки) ШАРОГОЛОВЫЙ (фельдфебель), ПУШИСТОУСЫЙ (Янушкевич), КРУПНООКИЙ (запасник) и др.).

С другой стороны, для словотворчества А.И. Солженицына не характерны такие способы образования окказиональных лексем, как использование непродуктивных аффиксов или слитное написание словосочетаний (какие находим у других авторов). Это обусловлено основными принципами словотворчества писателя: нацеленностью на общее употребление окказиональных слов и стремлением к сжатости текста.

2. Лексическое своеобразие двучастных рассказов А. Солженицына «На краях», «Желябугские выселки», «На изломах», «Настенька»

2.1 Авторские окказионализмы в художественном тексте двучастных рассказов А. Солженицына

Под лексическими окказионализмами мы понимаем такие лексические авторские новообразования, которых в литературном языке ранее не было. Мы разделяем мнение Е.А. Земской, которая считает, что эти слова «возникают не по правилам. Они реализуют творческую индивидуальность и живут не сериями, но одиночками».

Лексические окказионализмы – это слова в основном одноразового употребления, хотя они могут использоваться и в других произведениях данного автора. Противоречивым является вопрос об авторстве слов. Глубокий и убедительный ответ на этот вопрос дала Т. Винокур: «Ни в одном конкретном случае мы не можем с уверенностью сказать, что перед нами слова, которые Солженицын «взял да и придумал». Больше того, вряд ли сам он решился бы точно определить границу между созданным и воспроизведенным, настолько, как правило, бывает близка ему и органична для него та речевая среда, которую он изображает и членом (а следовательно, в какой-то мере и творцом которой) он является» . Если Солженицын не сам, точнее, не он один создавал эти слова, то он был их сотворцом. Они составляют основу его идиостиля. На практике творение (сотворение) лексических окказионализмов происходит с нарушением системной продуктивности словообразовательных законов.

Здесь, по мнению Е.А. Земской, можно различать два вида окказионализмов: «1) произведенные с нарушением системной продуктивности словообразовательных типов;

2) произведенные по образцу типов непродуктивных в ту или иную эпоху, т.е. с нарушением законов эмпирической продуктивности».

Нами были выявлены два типа окказионализмов в рассказах:

– созданные на основе словообразовательной системы , но по индивидуальной семантике или с использованием готовых словообразовательных элементов, или собственные:

Стал учиться конному делу, с хорошей выпрямкой . Через полгода возвысился в учебную команду, кончил её младшим унтером – и с августа 16-го в драгунском полку попал на фронт. («На краях»).

Стояли под Царицыном, потом посылали их на Ахтубу против калмыков: калмыки как сдурели, все как один советской власти не признавали, и не втямишь им. («На краях»).

Да ведь и у НИХ осведомление: раз пришли на стоянку бандитов, покинутую в поспехе , – и нашли там копию того приказа, по которому сюда и выступили! («На краях»).

Уже так запугались – ни за власть, ни за ПАРТИЗАНТОВ, а только: душу отпустите. («На краях»).

А снабжение в Красной армии – сильно перебойчатое , то дают паёк, то никакого. («На краях»).

Выпьют махотку с молоком, а горшок – обземь, озлясь .

А заставили крестьянского подростка гнать свою телегу с эскадронной клажей вместе с красной погоней, он от сердца: «Да уж хоть бы скорей вы этих мужиков догнали, да отпустили бы меня к мамане».

Бабы ахают навскличь, воют. «Сомкнуть строй. Кто среди вас бандиты?» Пересчёт, отбирают на новый расстрел. Тут уж не выдерживают, начинают выдавать. А кто – подхватился и наутёк, в разные концы, не всех и подстрелишь.

В образовании существительных наблюдается употребление глагольных префиксов, посредством чего достигается эффект оценочной экспрессии. Созданные слова реализуют творческий потенциал Солженицына, создают его индивидуальный идиостиль.

– семантическими окказионализмы – лексемы, которые ранее уже существовали в литературном языке, сохранили свою фономорфологическую форму, но обрели новизну за счет индивидуальных авторских значений.

Новые смыслы выводят вновь созданные слова за пределы тех значений, которые зафиксированы в известных толковых словарях. Лингвистическая природа лексики этого класса изменяется, из сферы узуса они переходят в область окказионального.

Следует отметить, что таким способом создаются вторичные номинации. Вторичное (окказиональное) именование вызвано поисками автора экспрессивного слова. Г.О. Винокур писал, что вторичная номинация вызвана потребностью «по-разному именовать в разных случаях одно и то же».

2.2 Просторечная лексика в двучастных рассказах

Т.Г. Винокур, как тонкий и глубокий исследователь языка русской художественной литературы, дала развернутый анализ языка и стиля рассказа Солженицына, очень высоко ценила в его стилистике наличие «просторечных» слов, так как они «обновляют привычные ассоциативные связи и образы». Они вместе с контекстом помогают читателю правильно понять значение окказионализма.

Просторечную лексику писатель использует для характеристики персонажей:

Ещось вечней и неколебнее их! Что было в позднем динамичней, зорче, находчивей? В андроповские годы сколько же хлынуло сюда отборных с высшим образованием! Сам Всеволод Валерьянович кончил лишь юридический, но рядом с ним там трудились и физики же, и математики, и психологи: попасть работать в КГБ было и зримым личным преимуществом, и интересом, и ощущением, что ты реально влияешь на ход страны. Это были смышлтвенной позиции в вихрях нового сумасшедшего времени – Косаргин перешимел. Ещопали на жилу, и она могла бы даже и далеко повести. («На изломах»)

Встречаются также и употребления разговорно-сниженных слов:

Во работают, вражины ! («На краях»).

В данном примере Солженицын предает эмоциональное состояние простого русского парня, а также его отношение.

Заключение

В настоящее время проблема анализа языка писателя приобрела первостепенную важность, так как изучение идиостиля конкретного автора интересно не только в плане наблюдения за развитием национального русского языка, но и для определения личного вклада писателя в процесс языкового развития. В этой связи представляется актуальным обращение к творчеству мастеров слова, таким, каковым является А.И. Солженицын. В нашей работе мы сделали попытку исследовать лексическое своеобразие двучастных рассказов А. Солженицына.

В первой главе исследования мы охарактеризовали творческий метод А.И. Солженицына, а также описали лексико-стилистические особенности малой прозы А.И. Солженицына.

Вторая глава исследования посвящена изучению своеобразия авторских окказионализмов в рассказах "Желябугские высекли", "На изломах", "Настенька", и особенностям их функционирования. Здесь же мы исследовали и описали особенности функционирования просторечной лексики в языке рассказов А. Солженицына.

В результате исследования мы пришли к следующим выводам .

Произведения А.И. Солженицына представляют собой материал, выявляющий скрытые потенции русского национального языка, представляющий возможности его развития. Основным направлением является обогащение словарного запаса за счет таких групп, как авторская окказиональная лексика, жаргонная лексика, диалектно-просторечная лексика.

Особенности художественного языка А.И. Солженицына явились реакцией на сложившуюся в советской художественной и публицистической литературе ситуацию: на ориентацию на нейтральный стиль и склонность к клише.

В этой ситуации лингвистическая работа писателя, направленная на возвращение утерянного языкового богатства, представляется, с одной стороны, реформаторской, с другой, является продолжением труда классиков русской литературы. Новаторский подход к языку проявляется, прежде всего, в экспрессивности лексических средств художественной речи за счет собственно-авторских окказионализмов, а также использования ресурсов просторечия и диалектов.

Список использованной литературы

1. Винокур Т.Г. С новым годом, шестьдесят вторым… / Т.Г. Винокур // Вопросы литературы. – 1991. – №11/12. – С. 59.

2. Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Избранные труды по русскому языку / Г.О. Винокур. – М.: Государств. учеб.-педагогическое изд. Мин. просвещения РСФСР, 1959. С. 229–256.

3. Герасимова Е.Л. Этюды о Солженицыне / Е.Л. Герасимова. – Саратов: Издательство «Новый ветер», 2007. С. 90–105

5. Дырдин А.А. Русская проза 1950-х – начала 2000-х годов: от мировоззрения к поэтике: учебное пособие / А.А. Дырдин. – Ульяновск: УлГТУ, 2005.

6. Живов В.М. Как вращается «Красное Колесо» / В.М. Живов // Новый мир. – 1992. – №3. – С. 249

7. Земская Е.А. и др. Словообразование // Современный русский язык: Учебник / В.А. Белошапкова, Е.А. Земская, И.Г. Милославский, М.В. Панов; Под ред. В.А. Белошапковой. – М.: Высш. школа, 1981. С. 35

8. Земская Е.А. Словообразование как деятельность / Е.А. Земская. – М., 2007

9. Князькова В.С. Отражение лексического своеобразия прозы А.И. Солженицына в словацких переводах (на материале рассказа «Один день Ивана Денисовича»). Автореферат канд. филол. наук / В. С Князькова. – СПб., 2009.

10. Мельникова С.В. О роли лексического потенциала в идиостиле А.И. Солженицына (на примере лексико-словообразовательных диалектизмов «Русского словаря языкового расширения») // А.И. Солженицын и русская литература: Научные доклады / С.В. Мельникова. – Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2004. С. 259–263.

11. Немзер А.С. Рождество и Воскресение / А.С. Немзер // Литературное обозрение. – 1990. – №6. – С. 33.

12. Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива. – М.: Худ. Лит., 1992. С. 58

13. Полищук Е., Жилкина М. Юбилей Александра Солженицына / Е. Полищук, М. Жилкина // Журнал Московской Патриархии. – 1999, – №1. – С. 12–13.

14. Солженицын А.И. В круге первом / А.И. Солженицын. – М., 1990. Т. 2. С. 8.

15. Солженицын А.И. «Горе от ума» глазами зэка / А.И. Солженицын. – М., 1954.

16. Солженицын А.И. На краях / А.И. Солженицын // Роман-газета. -1995. – №23/24

17. Солженицын А.И. Публицистика: В 3 т. / А.И. Солженицын. – Ярославль: Верх.-Волж. Изд-во, 1995. Т. 1. С. 25

18. Темпест Р. Герой как свидетель: Мифопоэтика Александра Солженицына / Р. Темпест // Звезда. – 1993. – №10. – С. 186

19. Урманов А.В. Поэтика прозы Александра Солженицына / А.В. Урманов. – М., 2000. С. 131

Мельникова С.В. О роли лексического потенциала в идиостиле А.И. Солженицына (на примере лексико-словообразовательных диалектизмов «Русского словаря языкового расширения») // А.И. Солженицын и русская литература: Научные доклады / С.В. Мельникова. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 2004. С. 259–263

Солженицын А.И. Публицистика: В 3 т. / А.И. Солженицын. - Ярославль: Верх.-Волж. изд-во, 1995.

Солженицын А.И. «Горе от ума» глазами зэка / А.И. Солженицын. - М., 1954.

Нива Ж. Солженицын / Ж. Нива - М: Худ лит., 1992. С. 58.

Солженицын А.И. В круге первом / А.И.Солженицын. - М., 1990. Т. 2. С. 8

Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Избранные труды по русскому языку / Г.О. Винокур. - М.: Государств. учеб.-педагогическое изд. Мин. просвещения РСФСР, 1959. С. 233.

Винокур Т. С новым годом, шестьдесят вторым / Т. Винокур // Вопросы литературы. - 1991. – №11/12. - С. 60.

Репетиторство

Нужна помощь по изучению какой-либы темы?

Наши специалисты проконсультируют или окажут репетиторские услуги по интересующей вас тематике.
Отправь заявку с указанием темы прямо сейчас, чтобы узнать о возможности получения консультации.

Лексическое своеобразие рассказа А.И.Солженицына

«Один день Ивана Денисовича» (особенность использования тюремного жаргона).

Творчество А.И. Солженицына изучается литературоведами, историками, социологами и другими учеными. С точки зрения лингвистики особый интерес представляет язык произведений А.И. Солженицына, анализируя который, можно сделать вывод, что писатель следует традиции русской классической литературы, привнося в творения новаторские элементы.

В настоящее время мы становимся свидетелями возвращения внимания к творчеству писателя. Именно поэтому мы считаем актуальными вопросы о языковом своеобразии произведений А.И. Солженицына, в особенности новаторстве писателя в использовании лексики разнообразных языковых пластов и стилей.

А.И.Солженицын умело сочетает в своих произведениях яркие новаторские черты с глубокой закорененностью. Наиболее явно это прослеживается в области лексики. А.И. Солженицын употребляет не только окказиональную лексику, но и забытую, или даже обычную, но обладающую иной семантикой. Кроме того, писатель значительно расширяет сферу употребления нелитературной лексики.

В рассказе «Один день Ивана Денисовича» писатель проводит обширную работу по лексическому расширению русского языка.

Анализируя лексическое своеобразие рассказа, мы можем выделить следующие пласты: общелитературная лексика, диалектные и просторечные формы в языке рассказа, тюремный жаргон, окказионализмы.

Мы хотели бы обратить особое внимание на использование тюремного жаргона в рассказе. Этот лексический пласт, являясь немногочисленным (около 40 слов), все же играет значительную роль в лексической системе рассказа.

Жаргон (франц. jargon), социальная разновидность речи, отличающаяся от общенародного языка специфической лексикой и фразеологией. Иногда термин ""жаргон"" применяется для обозначения искаженной, неправильной речи .А.И.Солженицын употребляет их исключительно тактично. Все более или менее значительные моменты лагерного быта окрашены жаргонизмами.

Жаргонная лексика у писателя сочетается с общеупотребительной. Шухов вспоминает наставления "старого лагерного волка": "Здесь, ребята, закон - тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать" . В этом примере мы наблюдаем сочетание пластов литературного и жаргонного языка (кум- начальник оперативно-режимной части. кумовский работник - доносчик, осведомитель (в камере, в «зоне»). ; стучать - доносить). Их соразмерное сочетание и определяет особенности художественной стилистики рассказа.

Само государство разговаривает с заключенными оскорбительным жаргонным языком. Вместо фамилий и умен у них номера вроде "Щ-854" или "К-460", "Ю-48", "Б-502". Таким образом жаргон становится неотъемлемой частью лагерной культуры, указывая на тюремный характер лагеря, бесправие зэков.

В лагерной повседневности жаргон привычен, его понимают и используют почти все. Так, характеризуя бригадную ответственность за невыполнение норм, он пишет: "Тут так: или всем дополнительное, или все подыхайте. Ты не работаешь, гад, а я из-за тебя голодным сидеть буду? Нет, вкалывай, падло!". В данном примере его безличные жаргонизм – сгустки эмоций, в них переданы и отношение к лагерным порядкам, и настроение. Жаргонная лексика – это лексика мира, отгороженного колючей проволокой и "вертухаями" (постовыми).

Среди читателей бытует мнение, что следовало бы избегать подобных «блатных» выражений, изображать лагерь, используя «приличные» лексемы. Но возможно ли это? Если пойти по такому пути, то вместо слова параша:

«Звон утих, а за окном все так же, как и среди ночи, когда Шухов вставал к параше , была тьма и тьма, да попадало в окно три желтых фонаря: два - на зоне, один - внутри лагеря» придется написать нечто типа туалетная бочка ; вместо падлы: «Ничего, падлы , делать не умеют и не хотят». – дурные люди . В последнем случае речь надзирателя будет выглядеть так: «Ничего, дурные люди, делать не умеют и не хотят. Хлеба того не стоят, что им дают»...

Те, кто считает, что подобный вариант более приемлем, не задумываются о подлинности и жизненности повествования.

Но даже если попробуем использовать нейтральные слова (например, вместо пары шмон – шмонять возьмем пару обыск – обыскивать),это тоже не даст полноценного художественного результата. И не только потому, что утратится «локальный колорит». Ведь между «шмоном» и «обыском» – пропасть неизмеримо бoльшая, чем обычное стилистическое различие. Шмон: «Шапку с головы содрал, вытащил из нее иголочку с ниточкой (тоже запрятана глубоко, на шмоне шапки тоже щупают; однова надзиратель об иголку накололся, так чуть Шухову голову со злости не разбил)» – это не просто обыск, малоприятная, но имеющая все же какие-то логические основания процедура. Шмон – это узаконенное издевательство, мучительное и нравственно, и физически:

«Поздней осенью, уж земля стуженая, им все кричали:

– Снять ботинки, мехзавод! Взять ботинки в руки!

Так босиком и шмоняли . А и теперь, мороз, не мороз, ткнут по выбору:

– А ну-ка, сними правый валенок! А ты – левый сними! Снимет валенок зэк и должен, на одной ноге пока прыгая, тот валенок опрокинуть и портянкой потрясти...». .

Вот что такое «шмон». И никакая другая замена не окажется здесь удачной.

Некоторые читатели считают, что тюремные слова непонятны. Но это не так. Многие жаргонные слова часто используются за пределами лагерей и тюремных стен. Они широко известны: стучать: «В лагере вот кто подыхает кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать » в значении ‘доносить’. Лексику тюремного жаргона не всегда можно отделить от вульгарно-просторечной в виду подвижности и взаимопополнения. Помимо этого, многие слова тюремного жаргона комментируются в тексте прямыми ссылками: кум: по- лагерному –

Оперуполномоченный; БУР – барак усиленного режима.

Очень прозрачна и тюремная фразеология – качать права: « Паек этих тысячу не одну переполучал Шухов в тюрьмах и в лагерях, и хоть ни одной из них на весах проверить не пришлось, и хоть шуметь и качать права он, как человек робкий, не смел, но всякому арестанту и Шухову давно понятно, что, честно вешая, в хлеборезке не удержишься». .

Что касается употребления жаргонной лексики самим Иваном Денисовичем, то наблюдается факт практически полного непроникновения данной группы слов в речь главного героя. За исключением слов « зэк » и « кондей»: «Пошли в комендатуру, - пояснил Татарин лениво, потому что и ему, и Шухову, и всем было понятно, за что кондей .» (карцер). Иван Денисович не употребляет жаргонных слов. Но причина этого коренится не в лингвистике, а в среде, том социуме, который предстает перед нами в рассказе. Не будем забывать, что большинство зэков – заключенные по политическим статьям. Это люди, изначально не владеющие уголовным жаргоном.

Поэтому, пока существует тюремный жаргон, одинаково бесполезно и закрывать глаза на его реальное существование, и возражать против его использования в реалистической художественной литературе. Но все-таки, используя в рассказе подобный класс слов, А.И. Солженицын находит новаторский подход к языку, проявляющийся, прежде всего, в экспрессивности лексических средств художественной речи.

Список используемой литературы:

1. Большой энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров.

М. – СПб., 2000.

1. Грачев М.,Гуров А.,Рябинин В.Словарь уголовного жаргона. М . 1991.
2. Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича. – М.: Эксмо, 2006.